Проснулся, но лежал и боялся открыть глаза. Было ли уже семь? Звенел ли уже будильник? Или он пробудился раньше всех этих двух взаимосвязанных событий? И проснулся ли он вообще, и спал ли? Прошло ли больше секунды, как он закрыл глаза и открыл и их вновь, вот сейчас? Решил думать, что прошло. Примерно семь часов. Точно ему ничего не снилось, но воспоминания вчерашнего вечера врезались в еще не проснувшиеся мысли, окончательно их разбудив. Вся картина прошедших событий ясно представилась перед уже открытыми глазами, уже даже перед зеркалом, где он встретил невысокого мальчишку, лет девяти, с чуть вьющимися светлым волосом, вздернутым носом, большими растерянными глазами. Так вот, взглянув на себя одно мгновение, он вспомнил, что должен вести себя как взрослый. А это значит - думать, как всегда говорит папа, задумчиво переставляя трубку из одного уголка губ в другой. Думать. Заправил постель, надел школьную форму и снова прилег. Но потом вспомнил, что мамы-то нет, и что никто не прибежит и негодующе не запричитает, что зачем это он тут еще лежит, когда завтрак стынет и пора уже его давно есть. Поэтому, быстро соскочив, и поспешил на кухню сесть за кухонный стол. Но начать завтрак не получилось, потому что на столе вместо вкусно пахнувшего поджаренного творога, посыпанного крошкой шоколадного печенья, лежал белый тетрадный лист, на котором ровным маминым почерком было выведено:
Костик! В холодильнике салат. Режь бутерброд с сыром и маслом (осторожно только, папа ножи наточил!) В школу можешь взять их. Или в комоде есть 50 р. Поешь в столовой. Не скучай. Не паникуй. Все будет в порядке. Если что, звони дяде Боре. Он обещал быть весь день дома. Папа приедет в 16:00. Ты уже давно вернешься из школы. Я буду вечером или утром. Бабушке передам от тебя привет.
Ну, все. Целую. Мама.
И ниже, едва разборчивыми буквами неровными линеечками было:
Костик, я ещё забегу к Филипповым. Так что, думаю, буду к 7-8. Готовь ужин! Папа
И Костя решил подумать тоже. Сначала о том, что случилось вчера вечером. Хотя, он вспомнил, что об этом думал уже перед сном, но не думать об этом еще раз у него просто не получилось.
Он вернулся с занятий в четыре часа. До дверного звонка он еще не доставал, но сосед дядя Боря, измученный ежедневными просьбами позвонить в дверь Костиной квартиры, чтобы того все таки пустили домой, дядя Боря сколотил невысокую табуреточку в две приступки, с которых малыш без труда мог надавить на черную кнопку дверного звонка, давить которую в этот раз пришлось непривычно долго, потому что за дверью происходила ужасная суматоха, в пространстве которой внезапные звуки и движения оставались почти незамеченными. Так, мама крикнула папе, чтобы он открыл дверь, и что, наверное, это Костик вернулся из школы. Но в это время из ее рук выпала ваза, которую она пыталась завернуть в обрывок газеты, чтобы потом упаковать в приготовленную сумку. Естественно, ваза разбилась, и в шуме стеклянного грохота, папа не сумел разобрать маминой просьбы, подумав, что это каркушины причитания. Однако, он вроде бы тоже слышал, что в дверь звонили, но так как он находился на стремянке, с отверткой в зубах, а другой вкручивая шурупы в шатающийся плафон люстры, он не смог внятно донести до мамы уже известное всем событие, что пришел сын, и нужно открыть дверь. В итоге, через три минуты мама и папа столкнувшись в коридоре, одарили друг друга недовольным взглядом. А Костик не успел войти, как на него обрушилось куча маминых поручений. Папа предпочел вернуться к продолжению своей остановившейся работы.
Нужно было собрать осколки вазы, которую, как оказывается, мама приготовила вести тете Ирине, своей сестре, вдруг родившей сегодня девочку и завтра утром ее выписывают из больницы. Потому, маме придется уехать, а у папы командировка, и он проводив маму на поезд, будет вынужден ехать следующим. У дяди Бори опять война с тетей Лией, поэтому он где-то пропадает, а сама тетя Лилия уехала к маме. Но, в общем, это Костика не касается, и суть в том, что сегодня ему придется ночевать одному, потому что все оказались занятыми, а сами они не могут не уехать. Это мама говорила, опустившись на корточки, приглаживая его волосы одной рукой, второй обнимая и еще целуя в щеки, нос и лоб. Потом Костику было велено топать на кухню и ужинать, пока все не успело остыть.
Примерно когда он уже доедал последнюю ложку супа, намереваясь сразу, минуя гречу с котлетой приступить к сгущенке с кировскими булками, на кухню вошла мама, тщетно пытаясь попасть левой рукой в тот же левый рукав осеннего пальто. Папа уже ждал в коридоре. Они по очереди поцеловали Костика, еще раз повторив указания: вымыть посуду, покормить попугая, будильник ему завели, так что он должен будет проснуться вовремя и не опоздать в школу при обязательном условии, что пообещает долго не засиживаться и лечь спать не позже десяти.
И вот Костик сейчас думал. Все ли он исполнил, как его просили. В той ли последовательности, и в тех ли количествах. Он помыл посуду, забавляясь с пузырьками и пеной моющего средства, вытер тарелки, ложки и чашки белым бумажным полотенцем, расставил все в шкаф. Потом съел пару шоколадных конфет из бабушкиной вазы и провел несколько минут у окна, наблюдая за листопадом в свете желтого фонаря, освещающего детскую площадку, с которой разбегались по домам мальчишки и девчонки, загоняемые родителями.Попугая пришлось кормить зернами какой-то крупы. Оказалось, что корм для него нашелся только лишь на дне картонной коробки, что для молодого и растущего организма птицы, как казалось Костику, было не очень достаточно.
Покупаться ему не удалось. Еще когда он заходил в подъезд, успел заметить объявление о трехдневных опрессовках. Поэтому, лишь почистив зубы теплой водой из чайника, он отправился смотреть пиратов, а потом лег спать. Так как после этого момента он помнил только то, что произошло с момента его пробуждения и до вот настоящего, когда Костик уже зашнуровал кеды и искал ключи в комоде и одной половиной мысли пятьдесят обещанных рублей, Костик решил подумать о том, что же ему приснилось, но так как сон его, продолжительностью девять часов длился, как ему показалось едва ли три секунды, ничего припомнить ему не удалось.
Забравшись на приступки, чтобы закрыть дверь на ключ, Костик подумал, что совсем не правильно позавтракал. Он открыл холодильник, и залез прямо в середину зеленой пиалки с салатом, и даже не вилкой, и даже толком не прожевав, он заглотил три ложки с внушительной горкой, нарезанной мамой «Мимозы»и запил молоком из пластиковой бутылки, понятно, опять же из горлышка. Покачав строго головой, а потом подавив ладошкой внезапно стыдливый смешок, Костик поскакал по ступенькам вниз, в еще не освещенное дневным светом утро.
По дороге в школу мальчик подумал о том, как же там тетя Ира с его двоюродной сестренкой, так внезапно появившаяся у него вчера вечером. Когда тетя Ира была у них в гостях, ее живот уже был внушительных размеров, и Костя вполне представлял, что это ее изменение размеров значит. Может, не в полной сознательной мере, но мальчик он был не глупый, хоть и нередко очень скромный, что бы так вот прямо спросить, откуда взялось такое пузо.
Тогда взрослые спорили, как же будут звать малыша, предлагая разные имена. И даже имя Костика. Папа подумал, что раз они будут братья, будет очень значительным и то, что у них будет одно имя, потому что брат всегда друг для брата. Эту его мысль мамы не поддержали, возразив тем, что у Костика может быть и сестренка. И, значит, имя должно быть такое, чтобы говорилось на любой лад. Как в итоге получилось, Костик надеялся узнать вечером.
Заходя в класс, выкладывая учебник, тетрадь, пенал, из которого как всегда выпалывали все принадлежности, как то ручки, карандаши и линейка с обломившимися уголками., выкладывая все это на парту и раскладывая в привычном порядке, слева тетрадь, на нее учебник математики, и чуть поодаль от них пенал параллельно краю стола, раскладывая все это, Костик вдруг осознал, что за все это время, так прекрасно тянувшееся со вчерашнего вечера, Костик совсем не успел подумать об одной имеющей обыкновение быть для него мысли. С самого вчерашнего вечера, Костик только и думал о том, что будет утром, а утром о том, что было вечером. Сначала он заперев за родителями дверь, махая им в окно, начал думать, как же это вот вдруг он остался один, и что же будет завтра. И как вообще наступит завтра, когда даже сегодня ни мама, ни папа не пожелают ему приятных снов, разрешив еще полчасика почитать лежа в постели. Костик думал о том, что он вообще не сможет проснуться завтра утром, и потому, с тщательной осторожностью перенес будильник из комнаты родителей в детскую, боясь задеть его каким-нибудь неловким движением, от которого его точный бой перестанет так верно отсчитывать время, заставив Костика проспать назначенное мамой утром. Костик долго еще ходил возле кровати, сначала задвинул шторы, потом еще раз поверил, что часы на тумбочке стоят на ровном месте, и что все таки ничего вокруг не помешает им утром прозвенеть, потом подумал о том, что спать одному будет очень страшно и пытался как можно дольше оставаться бодрствующим, размышляя об утре, и о маме с папой, которые уже должно быть добрались до своих мест и вспоминают теперь о Косте. Мама с тетей Ирой, переживая, как он тут один; папа со своим напарником дядей Мишей, рассказывая ему, как они были в выходные на рыбалке, и Костик поймал щуку, которая лежит теперь во льдах морозильника, даже уже не думая о том, что скоро будет золотиться в духовке.
И вот, только уже сейчас, находясь перед Марьей Семеновной, Костик растерянно вспомнил, что так и не успел вчера подумать о двух задачах по математике, номерах сорок семь и сорок девять, только два столбика, четвертый по желанию, всегда у Костика возникающего; о параграфе двенадцать по риторике и наблюдениях по природоведению о давшей уже несколько дней назад корнях луковицы, отобранной мамой из трех, самой благоприятной для роста. И теперь шаркая подошвами своих кед, находясь на полпути к дому, он остановился в смущенной отрешенности, взглянул на крыльцо школы, дневник в руках, с кудрявой красной двойкой на полях, и, вздохнув, продолжил свой путь домой…