В данном произведении очень важны разного рода шрифтовые изыски. Если хотите увидеть в первозданном положеному виде и до конца разобраться - Вам сюда http://iachooshi.narod.ru/dragang.htm
0. Летний мираж (август’199/x/)
Это приключилось со мной в какой-то из дней после первой в моей жизни летней сессии. Целый месяц я наслаждалась непередаваемым ощущением, примеривая к себе слово «второкурсница», а теперь после очередной одинокой прогулки как раз шла к Библиотеке им. Ленина, чтобы направить свои путь по направлению к дому и уложиться в полчаса до закрытия переходов метро. Темнеть только-только начинало, а меня, как обычно, в такое время переполняло странное волнение, предощущение чего-то значимого и важного.
Как всегда, за спиной оставались красные кирпичи кремлёвской стены, а передо мной возвышалось нечто, напоминающее картинку из красивого любовного романа: что-то вроде беседки, окружённое сердечками отцветающей сирени и зацветающего шиповника, бело-серое здание, которое было похоже на какой-то древнегреческий почти разрушенный храм на возвышении скал. Только теперь на нём играли удивительные тени и всполохи, которые могли быть только следствием какого-то очень редкого физического явления. И тогда я подняла взгляд чуть выше. Всё во мне напряглось и замерло. Я так и встала по середине перехода, не обращая внимания ни на отсутствующие машины, ни на бегущего ко мне «серого брата».
«Девушка, документики, пожалуйста!» - услышала я откуда-то издалека: очень странно и продолговато, будто из другого мира. Я вытянула руку вперёд, чтобы показать рьяному служителю порядка настоящее чудо, но он как-то проигнорировал мой жест. Мне же никак не удавалось оторвать взгляд от неба над зданием библиотеки. Наконец послышалось зычное «Мать твою!», после чего милиционер шумно повалился на землю. «Обморок», - подумала я. В свете луны над центральной городской библиотекой летал настоящий Дракон, и я готова была поклясться, что он танцует…
1. Весеннее солнце (Апрель’199/x/)
Это было так странно – снова видеть солнце. Глаза болели от его яркой лучистотсти и бессонных ночей. Меня переполняло привычное отрывающее от земли настроение: всё вокруг было так прекрасно: бомжи, сидящие у входа в переход, бабульки с зеленью, лежащей на ящиках из-под Бог знает чего. И всё вокруг светилось мои счастьем, оно отражалось от моей улыбки и я чувствовала это… Взгляды людей скользили по мне, приятно лаская самолюбие… Счастье – в каждом вздохе, в каждом колыханье ветра. Это – ЖИЗНЬ! Это – весна! Это – движение, все покоряющее, все изменяющее. Широкая улыбка Вселенной! Я - совершенство. Они – совершенство. Разве мы не достойны этой прекрасной весны?
Здравствуй, Политех! Здравствуй, бульвар! Здравствуй, Господи, во всех и во всём! Здравствуйте, тюльпаны в ведёрке! Здравствуйте, приветливые лица!
И тут, прямо в момент, когда мои ноги подкинули меня с верхней ступеньки перехода, произошло это…
Солнце слепило. Оно жалило даже сквозь стекла тёмных очков. Оно убивало всё, что было ценного, у меня внутри. Оно не давало воли ненависти. Оно рушило возведённые стены. И люди куда-то спешили и торопились. Они даже не пытались взглянуть на меня – верное решение. К чему глазеть на прохожих? Разве кто-нибудь может быть нужен человеку в условиях жестокой и агрессивной среды города?
Оставьте меня! Не прикасайтесь ко мне! Неужели вы не видите, как это может ранить? Вы – ничтожества! И ты, Бог, породивший всё это – грязный эгоист! И я – верховный жрец ничтожеств! Прощайте! Прощайте! Прощайте, недостойные ненависти и счастья!
Ой! Что это?
Дерьмо! Всё полное дерьмо!
Надежда Филипповна торговала глиняными свистульками. Они были разными: крысы, змеи, петушки, мужички, пузатые и худые, высокие и низкие… Доход от них был небольшим, зато стояние у метро Китай-город вносило разнообразие в её одинокую жизнь: тут были разные лица, разные покупатели, каждый из которых имел свою цель.
Когда девушка, столкнувшись с парнем, неловко отставила ногу, падение раскладного стульчика с фигурками стало неотвратимым. Старушка видела чётко, будто в кино, замедленные движения, дуги вскинутых рук, испуг, появившийся в глазах девушки и раздражение – парня…
«О, Боже! Простите! Прошу Вас. Я заплачу», - девушка в светлых джинсах и просторной белой блузке присела и подняла осколки: у ангела не было крыльев, у дракона – головы.
«Ну-ну, надо же смотреть!» - юноша ничего не говорил, только взгляд прищуренных глаз был гораздо более красноречивым, чем скрещенные на груди руки, поверх чёрной сорочки, под чёрным же сюртуком. Иногда страшно, что взглядом можно убить – особенно когда он прячется за глушителем тёмных очков.
«Бабушка, простите! Я заплачу. Сколько они стоят?»
Тёмный картинно опустил очки на нос, чтобы изничтожить Светлую своим презрением.
«Возьми за так, детка, не стоит тратиться…»
Девушка хмыкнула и прямо посмотрела в неподвижную серость глаз чёрной фигуры, и протянула ему на ладони фигурку ангела, молитвенно сложившего примитивные ладошки, крылья звякнули о тельце тонким колокольчиком.
Тёмный явно чувствовал какой-то подвох, поза его оставалась столь же напряжённой, он схватил нежданный подарок молниеносным движением и медленно, так ничего и не сказав, двинулся далее, широко шагая, в метро.
Светлая посмотрела сначала на опустевшую ладонь, потом на дракона с отбитой головой, улыбнулась себе, отстегнула от пояса ксивник и оставила старушке. Там было около ста рублей и какая-то мелочь, кассета «Оружие» Калинова моста, кусочек не огранённого беломорита и деревянные чётки.
Надежда Филипповна только подивилась полярности сложившейся ситуации. Увидев сокровища белой сумочки, она завернула её в пакет и уложила поверх фигурок в сумку-каталку. Впрочем, очень скоро старушка снова забыла о существовании чёрно-белых людей.
2. Весенняя Луна (Апрель’199/x/)
«Я несу возмездие во имя Луны…» - произнесла Сейлор-мун с экрана телевизора, расставив широко ноги и кинув распальцовку. Почему-то мне нестерпимо захотелось зевнуть. Даже скорее, забраться под одеяло по возможности, обнажённой, чтобы шершавый накрахмаленный пододеяльник приятно тёр спину, избавив от этого страшного зуда.
Захожу в ванную. Развязываю феньки – неприятно коробит шершавость мулине о твёрдые ногти. Вот и серебряное колечко с безымянного пальца вякает о стеклянную полку, поверх него ложатся крестик и образок Св. Татианы. Сердечко Sacre Coeure – туда же. Вместе с цепочкой. Серьги с нефритом тоже снимаю – хочу быть совсем свободной сегодня.
Устала я, и странное, но знакомое волнение так и подмывает сделать что-нибудь. Ну, что, рожа, подмигни же мне своим... а какого цвета мои глаза сегодня? Жёлтые… обидно, однако – ведь могли бы быть зелёными!
Носом уткнувшись в стакан с двумя зубными щётками, стоит глиняный дракончик с криво прилепленной головой.
Пара в ванной набралось уже порядочно. Медленно погружаюсь в горячую воду. Вдыхаю запах крапивы. Боже мой! Как же чешется спина! Надо расслабиться! Медленно пытаюсь, уставившись в заросший плесенью потолок, представить себе что-нибудь, избавляющее от мыслей. И вижу Её:
«На тёмно-синем фоне замер округлый белый глаз. Его пересекают веки облаков. Луна бела. Совсем как снег или, например, молоко. В них так же много оттенков. Чуть сероватые и изумрудные тени очерчивают, должно быть, границы кратеров на далёком-далёком спутнике Земли. Земли? Фиг с два! Моём спутнике, преследователе, проклятии!
Вокруг светло. Тёмный лес. Холод забирается под кожу. Весенний приятный ночной холод. И всё проникает под кожу: тени деревьев, птичьи заторможенные голоса, порывы ветра в ветвях. Всё это рождается из меня.
Моё дыхание мерно и спокойно. Зуд постепенно уходит. Всё тело беспредельно сильно и совершенно. Настолько совершенно, что можно не дышать вовсе. И я замедляю дыхание. Прислушиваюсь к сердцу, глядя на прекрасную Луну, прямо над моей головой. И пока трава, упираясь в мои голени, пытается щекотать и сбивать меня с мыслей, его удары становятся всё медленнее, громче. Там-там превращается в гонг. Размеренный гонг, отбивающий 12 ударов».
Выдавив из себя выдох выныриваю из-под воды. Пена затекает в глаза, вызывая нестерпимую боль. С трудом хватаюсь за бортик ванны, рука скользит, но мне удаётся занести на него ногу. Стою, опираясь правой рукой и левой ногой о край ванны, а другой рукой о раковину. В зеркале – бледное-бледное лицо, которое смотрится довольно забавно на фоне красной спины. Сильная красивая спина. Боже! Как же она чешется! И тамтамы прямо внутри головы. Сотня тамтамов! И я сжимаю изо всех сил виски.
Мне нужен воздух! Холодный весенний воздух! Стены кажутся слишком высокими и косыми, чтобы о них опираться, но других ориентиров нет. Уже поздно. В квартире темно. Лишь длинные полосы окон, пронзённых лунным светом. Какой-то странный лоскутный мир, а сил сознания не хватает, чтобы собрать его вместе!
Вот и балконная ручка, которая никак не хочет тянуться вверх. Ещё чуть-чуть, звяк поющего ветра – воздух… Воздух будто стирает весь пережитый ужас. Тамтамы стихают. Я смотрю на серебристо-изумрудную луну и чувствую, как её лучи медленно обнажают, нежно, легко и тепло. От этих прикосновений хочется свернуться калачиком на полу, прямо на этом грязном кафеле… И сердце уже почти не бьётся, и руки упираются в перила, дрожат, покрываясь мурашками, чешуйки так и стоят дыбом. Задними лапами толкаю себя вперёд и расправляю крылья.
Ещё один вечер в этой дурацкой квартире! Чёрт! Как же я устал! «Я несу возмездие во имя Луны», - передразниваю как можно более гнусавым голосом мерзкую анимешную девчонку с экрана и показываю её язык. А ведь не увидит и не оценит, сука! Вся жизнь – какое-то попсовое аниме. Вина что ли открыть?
Иду на кухню за штопором, понимаю, что пить не хочется, тем более, эту пародию на настоящий Кагор. Пусто внутри. Скучно. Спать хочется. Прилечь что ли?
Нехотя стягиваю джинсы (переодеться не успел, ведь только-только вошёл). Кидаю прямо на пол. А что? Не стирать же их прямо сейчас. Ой! Что это? Свистулька? Бегу до кухни, чтобы выкинуть в мусорку, но вдруг становится жалко. Кладу в нишу над столом. Потом как-нибудь склею!
Туда же аккуратно складываю медную пентаграмму, перстни с рук и тоненькое серебряное колечко с безымянного пальца. Снимаю крестик – к ним же, к моим скромным реликвиям. Всё лишнее – долой, даже серьги. Сегодня я нужен лишь себе самому и мне нужен лишь я. Хватит!
И так! Снова этот дурацкий потолок, а в нём - я, лишь я, всегда я! Черт! Надо подумать о чём-нибудь не столь… пустом…
«Она заглядывает ко мне в окно, своим непередаваемым взглядом. Светлый луч ложится прямо вдоль комнаты к моей кровати. Я мёртв. Сердце моё не бьётся. Но что-то во мне встаёт на этот путь, идёт прямо по лунному лучу к окну, и, выйдя через балкон, заглядывает к себе под ноги. Чувствую, как больно это, будто сотни ножей вонзаются в мои ступни, когда я пересекаю небо, ощущаю, нестерпимую боль в спине, будто кто-то воткнул туда длинный шест. Я иду к тебе, Луна. Осталось совсем немного. Ты слышишь, как моё прерывистое дыхание растворяется в тебе? Оно всё – твоё! Извечная непередаваемая моя спутница, с которой мы повенчаны навеки.
Тихие звуки флейты стекают с Луны большими жёлтыми каплями и льются мне под ноги. Это странное масло делает путь скользким. Но мне осталось совсем чуть-чуть. Вытянутая рука почти коснулась Её. Пальцы уже даже отбросили свою огромную тень на весь мой район, но масло скользит и переливается, я скатываюсь назад. Бежать! Бежать к ней! И сердце бьётся всё сильнее, сильнее, пока его тоже не пронзает боль, пока горло не накаляется горячим холодом качаемого в лёгкие и обратно из них воздуха».
Свистяще вдыхаю и поднимаюсь с дивана. Мир странно перекосился. Всё вокруг белое-белое, будто присыпано чистым снегом. Пол мерцает от такого обильного освещения.
Прислушиваюсь к себе. Сердце? Где моё сердце? Оно не бьётся! Боже! Опять!
Что это? Балконная дверь несётся прямо на меня, пока я не оказываюсь за её пределами. Маленькая форточка, сквозь которую я проникаю, так и не почувствовавши сопротивления твёрдого тела. Луна смотрит на меня ухмыляясь во всю харю. Ветер едва заметно колышет белый балахон, пока я вишу в воздухе, не решась вновь расправить сильные крылья.
3. Демисезонная жизнь (197/x-1/-199/x/)
Собственно говоря, мне всегда казалось странным, что родители, уехав куда-то в Индию, оставили все деньги на меня, а не на старушку-опекуншу, которая, насколько я знаю, даже родственницей мне не является. Зовут её Ольгой Леонидовной, и появлялась она в моей жизни не чаще, чем раз в месяц. Т.е. раньше, когда я была ещё прыщавым подростком, она, конечно, заглядывала ко мне в гости, справлялась как хорошо я питаюсь и полноценно ли сплю. Её даже не волновало моё поступление в институт. Странная она была бабулька…
Отец слал мне длинные письма по «мылу», рассказывал об удивительных открытиях, сделанных совместно с матерью. Он всё обещал, что как только они найдут что-то непременно самое последнее, меня выпишут из Москвы прямо к себе, на виллу на берегу океана. Но они находили реликвию за реликвией, храм за храмом, встречались с дикими племенами, договаривались с несговорчивыми торговцами редкостями, но так и не собирались возвращаться за мной или дать чёткие координаты своего места нахождения.
К этому вполне можно было привыкнуть, тем более что денег всегда было вдоволь, удача сопутствовала мне везде, учёба двигалась к диплому по скандинавской филологии. Друзей у меня было вдоволь, особенно благодаря всегда свободной двухкомнатной квартире. Правда, мои нахлебники иногда удивлялись, зачем раз в месяц я стараюсь их выставить за дверь. Но я и сама не могла бы дать этому явлению чёткого объяснения. Просто, раз в месяц как-то невыносимо одиноко становилось и хотелось избавиться от этого чувства, но не суррогатами дружбы, а… не знаю чем. Такое время быстро проходило, как только Луна шла на убыль. Снова легко писались стихи, снова долго гулялось по паркам, снова непринужденно улыбалось жизни. Жизнь становилась в своё русло. Друзья возвращались, устраивались вечеринки, ночи интеллектуальных игр и математических оргий… ровно до следующего полнолуния, когда сначала приходили долгие и странные сны, поднимавшие из постели, выматывавшие похлеще любой работы, доводившие до состояния бреда и провалов в памяти. Всё заканчивалось внезапно, как щелчок. Я просыпалась, как правило, от солнечного света, заглянувшего в окно, в развороченной постели с ощущением полноценно проведённой ночи, ушедшего здорового сна и готовности к новым свершениям. Говорят, такое бывает у многих людей. Почему я должна быть исключением?
А однажды у меня жила маленькая девочка, которая попрошайничала долгое время у моего любимого киоска с крошкой-картошкой. Её мне было жалко выгонять зимой из-за каких-то глупых иррациональных страхов. И она осталась. Теперь она уже не просто бродяжка, а моя пробратимка. Правда, прожив со мною вместе ту неделю, она стала как-то странно и восторженно на меня посматривать. Я много раз у неё спрашивала: «Оленька, что же такого удивительного тогда случилось?». На что она мне всегда отвечала приблизительно одинаково: «Сестра, я же не могу тебе этого сказать. Ты же сама говорила, что если расскажу кому-нибудь, даже тебе, сказка кончится».
Луна всегда играла в моей жизни большее значение, чем кто бы то ни был. Впервые это случилось, когда мне только-только исполнилось 12 лет. Тогда целую неделю я изводился, мучаясь кошмарами с битвами, кровоточащими телами, призывами к возмездию и восстановлению справедливости. Тогда я начал читать Писание, особенно поддавшись образам Апокалипсиса, ещё более усиливавшим моё, как я был тогда уверен, безумие. Из ночи в ночь разлагающиеся трупы молили меня, кто о пощаде, кто об отмщении, но все они были незнакомы мне и пугали своей настойчивостью и неприглядностью внешнего вида. Казалось, персонажи моих любимых фильмов ужасов наконец-то выбрались из глубин моего подсознания, чтобы снова поглотить в пучину первобытного Id. И вот, спустя пару недель после мучений, я просто проснулся по утру на своём убогом и не любимом диване и понял: оно кончилось, оно отпустило. Я снова стал нормальным человеком.
Только затишье длилось недолго. Спустя ещё две с половиной недели история повторилась, окончательно измотав меня, правда, буйствуя уже только полторы недели. В итоге, я почти привык к недельной дисфункции всего меня по непонятным причинам, пока не случилось это. Короче, я уже тогда был на втором курсе университета, когда мой приятель посоветовал «перепихнуться с клёвой тёлкой, которая и так всем даёт» (все очень переживали за мои устои и боялись, что в деле «инициации» чрезмерная морализация может помешать). И всё было бы замечательно, если бы не проснулся я на следующее утро в постели с окровавленной женщиной, на животе у которой было выжжено клеймо в виде распятия. Это было как раз начало моего «лёгкого месячного помешательства», как я сам его называл. Дальнейшие мои действия поразили меня ещё больше: при помощи лобзика я расчленил уже закоченевший труп на 40 частей и в течение 7 дней сжигал их по странному, навеянному мне каким-то фильмом, обряду в ближайшем к дому лесу. Последняя часть – палец с обручальным серебряным колечком - я сжёг уже в собственной ароматической лампе, растапливая ладанное масло. Кольцо я ношу и по сей день.
Что-то изменилось в моей жизни с того самого момента, как я увидел эту удивительную картину: бордово-чёрные подтёки из уголков рта, как змейки, сползали по белой шее, сливаясь с иссиня-черными кудрями. Голова запрокинута ровно настолько, чтобы была видна совершенная линия перехода тонкой белёсой шеи в остро и резко очерченный подбородок. Её губы были ещё красными, а полупрозрачные веки с синевато-фиолетовыми жилками захлопнуты уже навсегда; вся она будто тянулась вверх к потолку, неестественно выгнув спину так, что маленькие груди казались холмами посреди полей с межами-рёбрами. Я навсегда запомнил эту картинку: левая коленка чуть согнута, а правая нога выпрямлена, отчего кажется бесконечно совершенной и прекрасной, а накрашенные красным лаком ногти словно кровавые капли, обречённые навсегда стекать на мои простыни. Руки раскинуты, повторяя безобразный ожог на плоском животе. Всё в её позе говорило, что она вот-вот поднимется, притянет к себе и обнимет свои колени и будет долго и проникновенно смотреть на меня своими тёмно-синими глазами с непонятной тоской и пустотой в глубине.
Я перестал появляться в институте, забросил все дела, пока старшая сестра не посоветовала мне найти работу. И я её нашёл, конечно, - устроился сначала клерком в какую-то безмерно крутую дизайнерскую фирму. Кажется, теперь я у них что-то вроде главного художника, но это уже не важно: мои работы с апокалиптическими мотивами известны по всему миру. Всё было бы хорошо, если бы я так смертельно не боялся этих самых недель приближающегося полнолуния, когда сами страх и беспокойство уходит, уступая место надвигающемуся «лёгкому месячному безумию». Я придумывал сотни способов, как избежать снохождения: принимал снотворное, пил на ночь тёплое молоко с мёдом или чай с коньяком, привязывал, а потом и приковывал себя к постели (благо, к интерьерчику моей комнаты хорошо подходила массивная кровать с чугунными цепями). Главное – я никого не подпускал к себе во время полной луны, никогда не принимал в это время гостей, заранее брал отгулы (пока ещё шестерил). Но ничто не могло избавить меня от изматывающей недели, мук совести и страха за… собственную душу.
4. Летняя схватка (Август’199/x/)
Впервые Светлый и Тёмная встретились в небе где-то над центром столицы.
Солнце всё ещё истекало сливками света прямо в Москву-реку, где они благополучно и растворялись. Казалось, вот-вот в воздухе можно будет уловить сладковатый запах жира и ванили. А луна ещё не набрала полной силы, поэтому Тёмной не было видно в полной мере. Лишь отдельные блики скользили по небу – частички дважды отражённых лучей играли на её чешуе. А вот Светлый был виден во всей своей красе: сильные руки были сложены в молитвенном жесте, в то время как крылья величественно гнали воздух к земле, поддерживая его босые ноги в двух сантиметрах над крышей галереи Шилова. Белые одежды отбрасывали радужные блики на асфальт и стены зданий на противоположной стороне улицы. Взгляд Ангела был переполнен тоской по непонятному ещё ему самому равновесию, которое в этом городе нарушалось постоянно. Из года в год он только и делал, что уничтожал Зло, так и не принеся никому Добра. Светлый был погружён в думы о своей миссии и предназначении. И странная незнакомая влага вдруг выскользнула из его серых глаз при взгляде на молодую женщину, за которой по пятам следовал субъект в кожаных брюках и рваной майке.
Пока луна набирала свои права, Дракона становилась всё более и более видимой. Она упивалась ветром, тянущимся со стороны реки и напряжённым гулом тишины центра города. Она танцевала и извивалась в воздухе, неуклюже переставляя лапы, пока мощные крылья поддерживали её в воздухе. Тёмная серебрилась и урчала от удовольствия, пока лунный свет вёл своей рукой по её гладким щетинкам. Но где-то рядом, вдруг почувствовала она, свершится предначертанное. Она увидела в двух переулках от себя женщину. Вокруг неё уже повисло серое облачко обречённости, а где-то по пятам следовал зверь – никакой не маньяк, а просто уязвлённый мужчина. Женщина, конечно же, не замечала своего преследователя, но слегка желтоватое свечение из-под серости надвигающейся смерти говорило точно – она готова, она примет её с достоинством. Тёмная почувствовала, что необходимо оказаться там, рядом, чтобы никто не помешал свершению.
Ангел висел прямо над потенциальным убийцей, раздумывая, чтобы ему такое сделать, чтобы спасти его душу. Светлый легко задел дерево во дворе дома так, что ветка упала прямо под ноги преследователя, но тот шёл, как завороженный, не замечая ничего вокруг. Тёмные мысли висели над мужчиной бордовым облаком, которое напомнило вдруг о чём-то оборотню, но тот усилием воли сдвинул в сторону мысли о свершённых прегрешениях. Светлый взлетел чуть повыше и замахал медленно и размеренно крыльями, нагоняя встречный ветер в лицо «клиенту», но тот неумолимо шёл вперёд, даже не поправив пряди волос, выплетшейся и собранного на затылке хвоста. Именно в этот момент и раздался пронзительный свист: «Стой!».
Всё замерло вокруг. Женщина-жертва, в летящей походке занесла правую ногу над асфальтом и в воздухе повисло ощущение не раздавшегося стука каблука. Мужчина-охотник почти согнувшись выставил руку вперёд, чтобы ветер не мешал ему видеть дорогу перед собой. А Ангел так и висел над верхушкой тополя во дворе нового русского дома с совершенной звукоизоляцией.
- Тёмная?
- Светлый?
- Мы не встречались ранее, в более обычной обстановке?
Дракона в ответ оскалилась.
- Отпусти их, - мрачно произнесла она, подлетая к ногам Светлого.
- Не думаю, что это лучший выход, Лунатик!
- Зря-зря! Лунный! Нам бы стоило договориться. Понимаешь ли, эта женщина хочет умереть…
- И что с того? Почему бедняга из-за этого должен брать на себя смертный грех?
- Потому что ты зря внесёшь дисбаланс между жизнью и смертью в и без того раскачавшуюся систему.
- Бред!
Сказав своё последнее слово, он занёс руку с появившимся в ней мечом прямо над головой огромного светящегося зверя. Дракона ловко улизнула, щёлкнув кисточкой хвоста Светлому по нимбу. При этом, почти упав к земле, она слегка подтолкнула крылом мужчину вперёд, в результате чего тот быстро сократил расстояние до своей жертвы. В последнее мгновение женщина обернулась. Она не увидела перед собою убийцы, т.к. от боли быстро вскинула голову вверх, где в полутора метрах над землёй летел величественный Ангел, искрящийся в лунном свете, с сотнями прекрасных зеркальных перьев в широких крыльях и обнажённым мечом, отбросившим крестоносную тень прямо на спину убийцы. «Господи, я иду к тебе», - прошептала убитая. Её лицо стало на удивление красивым и непередаваемо просветлённым. Белёсые локоны обрамляли лицо согласно всем законам пропорция так, что женщина походила на ангела белее, нежели сам Светлый. «Аминь», - сказал мужчина и в следующее мгновение почувствовал, как что-то тёплое переполняет его тело, проникая в кровь, он увидел пляшущие огоньки прямо перед свои носом и со вздохом повалился на тело своей жертвы. Ангел стоял рядом опираясь на окровавленный меч, на детской площадке в песочнице сидела Дракона.
- Я второй раз в жизни убил смертного, - сказал Светлый.
- Мы все смертны, - возразила Дракона. – Просто никто ещё не хоронил Ангела.
- Наверное… А ты видел хотя бы раз склеп Дракона?
Тёмная отрицательно покачала головой. Ей самой было почему-то не по себе. Что-то неуловимое было не так в сложившейся ситуации, что-то внутри кричало «Беги! Спасайся! Беги!».
- Ты зря считаешь меня Тёмным. Я просто хочу равновесия…
Ангел плотно прижал крылья к спине и сел на землю под кустом черёмухи:
- Равновесие? А что это? Я всегда хотел, чтобы было больше Света, больше Правды. Я здесь для того, чтобы восстановить Справедливость.
- Светлый, а ты уверен, что она есть – твоя Справедливость. Я знаю, что сейчас бедная женщина получила то, что хотела, а вот несчастный убийца…
- Никто не говорил, что все человеческие желания справедливы…
- А жаль, Светлый. Искренне жаль…
Тёмная встала с задних лап, перешагнула перегородку и сделав три шага, взмыла в воздух.
- Постой! – крикнул вслед ей Ангел. Ты так просто не уйдёшь!
Светлый вдруг понял, что именно ему мешало всегда, понял, кому надо мстить за убитого ангельской рукой человека, кого ещё необходимо убить! Он распрямился быстро, как пружина, и скоростным солнечным снарядом выскочил в небо.
- Ты что? Ещё ни один лунный не убивал другого лунного!?
Они неслись над Москвой в сторону Щёлковской: оттесняемый взмахами клинка Дракон, почти исчезающий вместе с лунным светом, и сияющий и разящий светом Ангел.
5. Осенняя память (Сентябрь’199/x/)
Мне всегда казалось, что я ищу что-то очень важное в жизни и вот-вот найду. Меня окружали странные, непонятливые люди, которые казались такими слабыми и убогими, что вызывали жалость. А я со смаком ненавидел их за это пробуждаемое во мне чувство. Все они суетились и крутились вокруг каких-то мелких и суетных проблем, даже не понимая, как мало они значат по сравнению с той же Луной, например.
Тогда я лежал на диване смотрел на изукрашенное «витражами» зеркало над головой. Я расписал его в конце августа, после очередного «лёгкого месячного сумасшествия». Зеркало в результате почти полностью потеряло отражательную способность, зато из разноцветных «осколков» складывался ангел, разящий мечом дракона. Дракон был отвратителен: злобный взгляд небольших глаз, липкая слюна, стекающая с жёлтых клыков и языки пламени, вырывающиеся из ноздрей – настоящее порождение Ада. Ангел был суров и хмур. Он вонзал свой меч прямо в спину змия, пока его белая мантия занималась ядовитым адским огнём. Всё это происходило в звёздном небе на фоне отчёго-то рыжей Луны.
Теперь там вдобавок отражался бледный темноволосый субъект, с синяками под глазами и трубкой в зубах. Что у него было? Ничего, кроме двухкомнатной квартиры, обставленной собственной мебелью, молчащего автоответчика, громкого имени и неизжитого чувство одиночества и пустоты внутри. Иногда казалось, что я уже свыкся с ним, но потом накатывало снова и снова.
Я раскрутил снятое с пальца кольцо на стеклянном столике, поддерживаемом раскоряченными руками из чёрного дерева. Оно звякнуло и шмякнулось на пол, совсем беззвучно на серый ковёр. Беззвучно, как шаги по… по чему шаги, Илья? Тогда-то я и рванулся с дивана на кухню, открыл нишу и увидел белую свистульку с отломанными крыльями. Достал мебельный клей. Приляпал крылья кое-как и… дунул. Сначала совсем слабо, совсем тихо… А потом сильнее. Что-то знакомое, как свист ветра в ушах при полёте…
В ужасе я отставил свистульку на стол и их сразу стало двое. Когда у ног исходного в плоскости тёмного стекла вырос второй ангел, на миг мне почудилось, что в руках тот сжимает меч.
« - Ты просто можешь не делать этого, если не хочешь, - сказала она своими ярко-красными губами. Казалось, воздух так и не вышел из её лёгких, будто у неё не было голоса вовсе, только тело, с шевелящимися губами. А у меня чесалась спина и я чувствовал такое отвращение к этой бездуховной твари!
- Ты же не понимаешь, что делаешь. Ну ладно я – мне твои утехи просто не нужны, но другие – ты же лишаешь их вечной жизни.
- Ничто не вечно - даже Бог, - нагло возразила она.
- Бог вечен и мы – сонм ангелов – несём его волю и веру в этот телесный Мир!
Её глаза распахнулись широко-широко и в меня упёрся бессмысленный тёмно-синий взгляд, то ли испуганный до ужаса, то ли восхищённый. В зрачках отражалось нечто, полное света и радужных сияний, удивительная тварь, нет – дух, расправивший огромные крылья и обнаживший меч. В момент, когда я вонзал своё оружие по самую рукоять куда-то между расставленных ног, зрачки её дико расширились, а из приоткрывшегося в улыбке рта скользнула капля крови. Когда же меч снова был свободен от грязного тела шлюхи, я приложил его крестообразную рукоять прямо к греховному чреву, навсегда отпечатав им своё знамение».
Эта картина, достойная убогого боевика-триллера, встала перед моими глазами с такой яркостью и точностью, что сознание отказалось защищаться и всё моё существо закричало: «Это правда! Это так и было!». Все кошмары встали перед глазами вместе с взывающими к отмщению телами, прогулками по лунной дороге, обнажённым и изуродованным животом первой моей жертвы и просевшим на мече трупом мужчины в рваной майке. А ещё перед глазами всплыл образ вселенского зла: оскалившаяся морда Дракона, отливающая отражённым лунным светом, изгиб спины, как у похотливой кошки, расправленные серебристые крылья и осознание: Тёмный – тоже человек, пока не наступит полнолуние. Тёмный – товарищ по несчастью и сверхсиле.
О стекло тихо звякнуло снова отвалившееся белое крыло свистульки. Лицо ангела, похожее на девичье, лучезарно улыбалось, наверное, пророча Рождество. Яркие голубые глаза с прорисованным белым бликом казались слепыми и блаженными. А снизу сквозь полупрозрачное стекло, будто со дна осеннего озера, к нему тянулись корявые когтистые лапы демонов из чёрного дерева.
6. Осенние слёзы (Сентябрь’199/x/)
О стекло печально стучался дождь, а деревья за окном на школьном дворе казались свечками, потому что белые стволы берёз окружали желтоватые язычки пламени.
«Совсем, как у убитой», - подумалось Татьяне. Она тут же изумилась своей мысли и отбросила её в сторону. «Ольга! Ты сделала уроки?»
Девочка не ответила. Татьяна удивилась: в начале этого года она решила отвести Ольгу в школу. Выяснилось, что это настоящая проблема – устроить ребёнка, мечтающего учиться, в школу… без документов. Но тут каким-то образом помогла Ольга Леонидовна и фамилия родителей. Короче, теперь Татьяна являлась настоящей матерью этого рыжего бесёнка, несмотря на то, что сама ещё не имела ни твёрдого положения в обществе, ни даже оконченного специального образования. Зато Оленька радовалась. Ей очень нравилось ходить в школу, где она быстро (не без помощи Татьяны), догоняла остальных учеников в классе. А это было непросто: прыгнуть из Камергерского переулка и кочевой цыганской жизни прямо сразу в третий класс общеобразовательной школы! Несмотря на это, Ольга очень быстро адаптировалась в новой обстановке, хотя до сих пор и называла Таню сестрой. Впрочем, как можно обижаться на ребёнка за такие мелочи? Да, и не чувствовала себя с появлением Оленьки разительно изменилась: разные приживалы и нахлебники как-то отпали сами собою. А вместе с ними и необходимость выставлять их каждое полнолуние. Да и спать она стала лучше.
«Оль! Ну ты где, в самом деле!»
Из ванной доносились всхлипы.
Где-то на дне меня что-то ёкнуло. Меня пронзил почти животный ужас: что случилось? упала в ванной и ударилась головой? разбила стекло и поранила руку? Взорвалась колонка? Сотни картин, одна страшнее другой, пронеслись перед глазами и я бросилась скорее к открытой двери. Девочка сидела на полу и держала в руках осколки глиняной свистульки, обильно орошая их слезами. Вдруг Оля резко подняла на меня полные слёз глаза и прошептала: «Таня! Сестра Таня! Неужели больше не будет сказки?» - и заголосила навзрыд. Ничего не понимая, я взяла её на руки, прижала к себе и пошептала: «Ничего не бойся! Всё будет хорошо! Не плачь! Я с тобой!». Худенькое тельце так и содрогалось, цепляясь за одежду и пытаясь прижаться как можно сильнее. Спиной я упиралась в стену и чувствовала, как у самой из глаз покатились слёзы от неопределённости чего-то очень важного в нашей жизни, от ощущения ужасной тайны, способной разрушить этот хрупкий неуловимый миг семейного счастья. Самое страшное – с этим нечего было поделать, хотя тучи уже, казалось, можно было увидеть клубящимися у нас над головами. Ах! Как хочется жить! Ах! Как много я имею и могу потерять!
7. Зимняя вишня (Декабрь’199/x/)
Дракона не всегда заботилась о Равновесии. Этой ночью, например, она нежилась в лунном свете на компосте чьей-то заброшенной дачи периодически вытягивая лапу вверх, пытаясь нанизать на коготь недоеденную птицами помороженную вишню. Дракона любила снег, потому что он чем-то был похож на неё. Смертные его тоже редко замечают, пока он не расцветится дважды отражённым светом. Совсем как с лунными драконами. Тёмную давно мучил вопрос, есть ли где-нибудь ещё такие, как она. Да, ей нередко приходилось видеть Светлых, много разных, хотя все они на одно лицо. Безусловно, они тоже крылатые и, наверное, тоже лунатики, но…
Дракона нередко задавала себе вопрос: а откуда у меня это обострённое чувство Равновесия? И так ли сильно чувствуют Добро Светлые, как она – грань жизни и смерти? И ещё: что бывает, когда луны становится меньше? Она ведь видела только полную Луну. Прекрасную, манящую, зовущую разминать крылья.
При этой мысли Дракона улыбнулась сама себе, уркнула и слизнула кислую ягоду с загнутого когтя. Как же это здорово – быть живым, настоящим зверем, наслаждаться совершенством своего тела. Нет, никогда ей не понять Светлых – они всего лишь духи. Для них, наверное, и вправду нет ни жизни, ни смерти – убогие! Чем же тогда ценны вот такие мгновения?
8. Зимнее дитя (Январь’199/x+1/)
Девочка стояла по колено в снегу на берегу Яузы и смотрела на неё. Дракона была прекрасна. Изящная продолговатая морда, чем-то похожая на лошадиную, большие желтоватые глаза с длинными ресницами и выступающими бровными дугами над ними. На бородке и усах сейчас серебрились маленькие льдинки из сконденсировавшейся влаги пара, вырывающегося из огромных ноздрей. Четыре мощные лапы, как и у девочки, вязли в снегу. Покрытые странной чешуёй, заметной лишь при лунном свете, они были очень красивыми, почти самым красивым, не считая смертоносных белых клыков, вселяющих ужас, и прекрасных крыльев, которые умели так нежно прятать Ольгу поближе к драконьему сердцу, где можно было прислушиваться к его тамтамам, похожим на записи Kodo из коллекции сестры Татьяны.
«Ты меня покатаешь?» - пролепетала девочка Драконе. На что та легко подхватила её пастью и закинула себе на спину. Девочка, не удержавшись в пухлом комбинезоне на скользкой чешуе, с визгом и смехом скатилась по спине к кончику длинного хвоста с кисточкой, которым снова была возвращена на загривок дракона, между его крыльев, где пробивалась недлинная грива, за которую можно было ухватиться. Чтобы разогреться Дракона слегка подпрыгнула на месте, стряхнула снег с лап, чтобы не прибить снежком, какого-нибудь случайного прохожего, и медленно шевеля крыльями, наслаждаясь ощущением сильных мышц, поднялась в воздух с места почти бесшумно…
С момента, когда я понял-таки, кто я, всё резко переменилось. Творить стало гораздо легче. Жизнь уже не казалась такой пустой, когда я стал задумываться о Спасении окружавших меня людей, а кошмар со струйками крови перестал преследовать меня из ночи в ночь. В замен бесплодных терзаний и постоянной бессмысленности существования я получил гораздо большее – цель. Теперь, когда я нашёл настоящий источник дискомфорта в моей душе, настоящего нарушителя прав и порядка Добра, его надо было уничтожить. Единственный шаг, который оставался на пути… Я не знал, куда ведёт это путь, но теперь ждал с нетерпение следующего полнолуния. Почти вся осень прошла в бесплодных поисках, пока уже зимой я не наткнулся на Тёмного, того самого Тёмного, который заставил меня убить человека!
Дракон – исчадие Ада – нёсся как ни в чём ни бывало над городом, унося куда-то очередную жертву, совсем ещё маленькую девочку. Всё во мне закипело праведным гневом и я обнажил свой меч, забыв на время о том, что, возможно, днём Дракон станет обычным человеком, как и я сам.
«Дракон-дракон! Смотри – там Ангел! Это настоящий Ангел, он наверняка готовится к празднованию Рождества!» - закричала Оля тыкая пальчиком вперёд, будто бы Дракона могла увидеть этот жест.
- Где? – стараясь быть спокойнее, прошипела Дракона.
- Справа! Видишь?
Но снег и вьюга слепили глаза - даже при лунном свете было ничего не разобрать. Надо же! Дракона медленно решила снижаться, выбирая лишь подходящее место. Им оказалась крыша какого-то магазина.
- Что случилось, Дра? – испуганно спросила девочка.
- Ничего, Оленька! Не бойся: слезай! – Дракона попыталась улыбнуться, правда, у драконов это обычно получается странновато для восприятия простого смертного. От такого оскала девочка ещё больше испугалась и начала плакать. – Ничего не бойся! Слышишь? Я с тобой! Ничего не бойся! Всё будет хорошо! Не плачь! Я с тобой!
Я далеко не сразу поняла в чём, собственно, дело. Было такое ощущение будто что-то щёлкнуло внутри и я пришла в себя, так и не успев проснуться. Будто я проснулась в тот самый момент, когда события сновидения достигли своего накала, и теперь всю жизнь буду его помнить и носить в себе этот кошмар.
Ощущение своего тела было родным и знакомым, хотя не таким, как в последний момент моего отхождения ко сну – единственный момент, который связывал меня сейчас с реальностью. Я укрыла крыльями Ольгу, прижав её к брюху, и ещё слышала её плач, постепенно стихающий, её тоненькие коготки, скребущие о мою чешую. Луны не было видно из-за туч и вьюги – это утешало, так как я знала точно, что Светлый не сможет меня увидеть без лунного света. Зато я видела его хорошо. Взгляд его слепящих серых глаз будто сканер пронизывал лучами вьюгу, прочёсывая крышу за крышей, переулок за переулком, двор за двором. Меч был обнажён, и почему-то мне казалось, что в момент, когда он в меня вонзится, всё кончится быстро и безболезненно, разрешая все скопившиеся в моей душе сомнения, избавляя от смятения человека, оказавшегося в драконьем теле. Горящее пятно Светлого в небе было похоже на Луну, которая так долго изводила и мучила меня, а крылья издалека казались совсем голубиными, нежными и хрупкими, будто бы сделанными из хрусталя. «Добро, нарушающее равновесие», - подумала я. А Ангел замер надо мною в небе, будто услышал эту мысль. Я постаралась задержать дыхание, Ольга уже почти не плакала и на мгновение вокруг не было слышно ничего кроме вьюги, путавшейся в складках балахона светлого и рассекавшей себе бока о его острый меч. Напрасно - Ангел будто чувствовал меня. Он опустил меч и руки и медленно пролетал над нашим убежищем. Вот меня коснулся большой палец его ноги, вот край платья хлопком хлестнул по уху, всё равно бесплотный, как и он сам. Ещё мгновение и безвольно опущенный меч проскрёб по чешуе загривка высекая искру рядом с гривой, проникая под кожу. Ничто было не в силах меня удержать…
Вьюга прекратилась мгновенно и тучи стали разбегаться из неба, уступая место дикому рёву: «Свеееееееетлый!». Тёмный камень, лежащий на крыше Универсама, попав в полосу лунного света, отразил лучи разноцветьем радужных тонов, на мгновение ослепив повисшего в воздухе Ангела с опущенным мечом и настороженным взглядом. Груда света шевелилась, расправляя крылья, нежно отталкивая передней лапой худенькую девочку в сторону инженерной подсобки. Та была почти мертва от страха. Глаза распахнуты на встречу ужасному зрелищу: по шее Драконы в снег скользили тяжёлые капли алой-алой крови, мгновенно превращавшей снежинки в пар.
«Тёмный», - прошептал Ангел, так и не поднимая меч, всё ещё завороженный страшным и прекрасным зрелищем.
Дракона вскинулась на дыбы и снова заголосила нестерпимым звоном сотен лунных флейт, отчего Ангел, казалось, побледнел или стал тусклее. Прыжок зверя занял меньше мгновения, в то время как Светлый этого явно не ожидал. Свет скользнул по мириаду плотно пригнанных чешуек и вставшей дыбом гриве, выпущенные когти полоснули бесплотный воздух, пройдя сквозь по-лебединому изогнутые крылья, оставив в них чёрные прорехи звёздного неба. Ангел разжал правую руку и меч исчез. В следующие секунды Светлый и Тёмный, дважды перевернувшись в воздухе, сцепившись на смерть, упав на асфальт рыночной площади, повалив несколько неубранных палаток. Сильные и холодные руки Ангела сжимали широкую серебристо-изумрудную шею Драконы, капли крови которой прожигали одежду на его теле. Крыльями Тёмная изо всех сил больно била и ранила противника, уже не видя в ярости, куда и зачем. Главное, молотить сильнее и сильнее. Наконец, изогнув хвост дугой, она щёлкнула им по земле и яркая электрическая искра ударила в ангельский нимб. Удушающие объятья ослабли, но всё ещё были крепки, а Дракона уже чувствовала, как оставляют её силы и Луна меркнет, несмотря на безоблачное небо и широко распахнутые глаза…
Всё это время, прижавшись к ограде крыши, испуганно выглядывая за её край, маленькая девочка наблюдала за поединком. С огромными карими глазами, в коричневом дутом комбинезончике Оля была похожа на медвежонка.
9. Демисезонная справедливость (Феваль’199/x+1/).
Весь февраль Ольга ухаживала и присматривала за мной. Она всё боялась, что «к следующей Луне уже не будет сказки», а я искренне надеялась, что её опасения оправдаются, хотя и не представляла свою жизнь без удивительных полётов и лунного света.
Девочка рассказала мне, как Светлый снял её с крыши, как показал моё тело и как она с визгом и криком бросилась к драконьему брюху, шепча только одно: «Тамтамы, тамтамы, тамтамы, всё ещё бьют тамтамы». До сих пор не понимаю, как мог Ангел оставить меня в живых, догадавшись, что я не мертва.
Ещё Оленька рассказала, что приходила Ольга Леонидовна и сказала: «Я всегда знала, что так случится!», после чего принесла разных трав и мазей, объяснив, что и куда втирать, как заваривать и насколько часто поить «больную».
Девочка упорно не хочет говорить, как я попала домой, но что-то мне подсказывает, что разгадка совсем проста и ждёт следующего полнолуния для своего ответа.
В последнее время я часто вспоминаю ту девушку, которая разбила свистульки, но даже не могу припомнить цвета её глаз. Наверное, я должен быть ей благодарен за то, что я знаю, как мне жить дальше. Я получил самый простой ответ на так волновавший меня вопрос: зачем нужен в этом мире Илья? Светлый должен не уничтожать Зло, а творить Добро. Забавно, что с того момента, как я получил это знание, для меня вдруг стали неожиданно важными другие вопросы: сколько нас – Лунатиков? Есть ли другие Светлые? И что подсказало мне назвать Дракона Тёмным? Ведь он говорил о равновесии, возможно ли, что есть третья сила, с которой я ещё не столкнулся, настоящие Тёмные?
Зато я очень хорошо помню испуганный взгляд девочки, лепечущей что-то про драконье сердце. Я помню, как мне пришла в голову эта мысль: «Я ещё не сделал ничего доброго…». Очень странно, но эта девочка, действительно, любила ту мерзкую тварь, которая, по правде говоря, при ближайшем рассмотрении казалась уже не столь отвратительной. Помня этот почти безумный взгляд, я, наверное, уже никогда не смогу поднять меча на Дракона, на чьей бы стороне он ни стоял.
И ещё: я готов поклясться, что когда улетал и обернулся на мгновение, к площади стремительно неслись, шелестя крыльями, силуэты множества крылатых Лённых. Кто они были – я не знаю, как не знаю почти ничего о судьбе девочки и её Дракона.
10. Весенний пилотаж (Апрель’200/x/).
Мурлыча себе под нос Green Sleeves, иду к Китай-городу. Я уже поклонилась кельтским загогулинам на постаменте Кирилла и Мифодия и посидела на первой весенней траве. В последнее время я люблю наблюдать за людьми, вглядываться в их лица в поисках новых Лунатиков своей стаи. Иногда, когда человек кажется мне сородичем, я аккуратно прикрываю реальность и гляжу на него драконьими глазами. Редко кто оказывается настоящим Драконом, но людей с бессонницей я, всё равно, слишком хорошо понимаю.
Настроение так и поёт и почти отрывается от земли. Конечно, мало кто теперь улыбается прохожим, но всё-таки приятно видеть живые человеческие лица. Ещё приятно, что дома меня ждёт маленькая сестрёнка, которая уже почти совсем взрослая. В её возрасте я уже летала. Правда, она не Лунатик. Хотя, кто знает?
Ныряю в переход и привычно нащупываю в кармане дракона с приклеенной головой. Так хочется свистнуть! Но я чуть-чуть потерплю. Подхожу к киоску, покупаю казинак с черносливом и апельсиновый сок, жадно втыкаю трубочку в пакетик. Пью и ем… Приятно! Торчу перед витриной с нижним бельём… Красиво, но я красивее. Играет музыка и старинный знакомый дяденька-идиот поёт своим глубоким и звонким голосом «Подмосковные вечера». Ладно! Пора на поверхность. Выныриваю!
Почему-то мне кажется, что я вот-вот увижу бабульку, торгующую свистульками, но её нет. Зато есть свистулька, достаю её из кармана и слегка дую… Звук получается странный, несколько крякающий, но красивый. Мимо идут люди, некоторые оборачиваются. Я им непринуждённо улыбаюсь и дую сильнее. Тут-то и появляется парень в чёрных кожаных брюках и жилетке поверх чёрной шёлковой сорочки. Круглые почти слепые очки скрывают глаза. Они непременно должны иметь колкий и испепеляющий взгляд. Бедняга, жарко ему, наверное. Ну что он так смотрит? Где-то я его уже видела…
Он тянется ко внутреннему карману, и я замираю… что там? Кинжал? Пушка? Баллончик с газом? «Не надо!» - шепчу я, в ужасе видя ослепительно белую ауру Светлого. Ужас пронизывает всю меня насквозь, я интуитивно хватаюсь за шрам на шее, надёжно прикрытый длинными волосами, а ладонь со свистулькой разгибается. Дракон ударяется об асфальт, рассыпавшись на этот раз на сотни мелких осколочков. Теперь не склеишь – прощай, друг!
Странная штука – благодарность. Она иногда на такие поступки двигает! Вот и я, чувствуя себя полным идиотом, каждый апрель в один и тот же день мотался на Китай-город, надеясь высказать благодарность одной особе, о которой я не знал ничего, даже цвета её глаз. Зато у неё есть глиняная свистулька с обломанной головой. Жаль, что по людям не сразу заметно, держат ли они дома глиняные фигурки.
«Лучше крылья, чем голова», - мрачно думал я иногда, вспоминая глубокий порез на шее едва не убитого Дракона. Странно, но теперь события той зимы казались мне чистого рода наваждением. Не верил я в то, что мог так просто Святой меч обратить на, казалось бы, ни в чём не повинную тварь.
Опять иду к метро. Маршрут уже такой до боли знакомый… Честно говоря, уже приелось. Люди какие-то суетятся вокруг. Ну и пусть суетятся. Им же лучше – так они не задумываются о том, как мир на самом деле устроен. И ещё, они умеют не думать о Луне днём. Классно им! А тут солнце печёт!
И вдруг я замираю… У столба стоит она! Я знаю это точно. Вижу её белый плащ (которого никогда прежде не видел), желтоватые глаза (именно этот цвет выскользнул из моей памяти). Распущенные тёмные волосы. Ксивник на поясе. Это как в прошлый раз. «Да она же держит в руках тот самый свисток! - неожиданно соображаю я. – Ну же, Илья, вперёд! Тебе, конечно, нечего ей сказать, но можешь кое-что показать…».
Тянусь в карман жилетки за ангелом и вижу дикий испуг в её глазах, который неуловимо что-то напоминает, что-то из совсем другой, давно ушедшей жизни, когда Мир был чёрно-белым, как шахматная доска, где границы между полями были железно заданы буквами и цифрами моего библейского кодекса. Всё началось тогда с дикой боли в крыльях и плече и с жёлтых янтарей драконьих глаз, в которых светились испуг и молчаливое упорство жажды жизни. Границы рухнули, всё стало с ног на голову.
Наконец извлекаю фигурку из подкладки. Вытягиваю вперёд на вытянутой руке. Вижу, как губы её движутся, медленно; но не слышно, что она говорит. Будто вся душа выходит из неё с этими словами. Знакомый присвист в голосе…
Она стремительно несётся ко мне через тротуар, ловко уворачиваясь от мужика с дипломатом, чтобы не сбить его с ног. Мимо проходит ещё один похожий на него субъект, я отдёргиваю руку, чтобы тот не врезался в неё со всего своего дурного смертного маху. Ангел падает на асфальт и я слышу звон его разбивающихся крыльев. В тот же момент кричу «Дракон!» - указывая на другую разлетевшуюся вдребезги свистульку. Слышу ответ:
- Светлый!
«Пожалуйста, не надо!» - шепчу я, разобрав звёздно-ночное сияние вокруг девушки в белом плаще.
«Неужели опять начнётся этот кошмар! Ну что такого я сделала этому Светлому?»
«Господи! Дай мне сил принять решение! Господи! Направь! Объясни! Я не хочу снова причинять боль и Зло кому-нибудь!… ей!»
Я всё ещё училась в институте, когда на мою долю снова выпал шанс увидеть нечто интересное.
Это было солнечным апрельским днём, когда, купив в Детском мире обёрточной бумаги для подарка одной моей подруге, я шла к Китай-городу, чтобы вернуться домой. Погода была классная: на небе ни облачка. Впереди меня медленно-медленно плелась какая-то старушка, которую я хорошо запомнила по сумке-каталке, в которой что-то мелодично позвякивало. Было дико интересно, что же такое у неё там: не бутылки же! В общем, обогнав-таки старушку, я оказалась прямо у входа в метро, где неслись через тротуар эти двое. Все вокруг казались застывшими куклами и даже бабушка за моей спиной перестала скрести колёсами сумки по асфальту.
Их разделяло всего два шага, а они с настороженностью разглядывала друг друга. Я чуть не умерла со смеху: она была в белом плаще поверх светлого свитера и бледно-серых джинсов, такая светлая, по сравнению с ним. А он был будто её тенью. Потом вдруг парень словно взорвался светом и его стало почти не видно, после чего этот огненный шар поднялся в небо, а девушка просто исчезла. Но готова поспорить, что я видела две тени, разлетающиеся в противоположных направлениях: ангела и дракона. Они всё больше и больше уменьшались, видимо, по мере того, как их владельцы набирали высоту.
«Странно, - подумалось мне,– разве Лунатики оборачиваются днём? Надо проверить». Я щёлкнула пальцами для большей убедительности, чтобы мир вернулся в своё пространство-время, и скользнула собственной тенью вверх и вдоль здания Прокуратуры.