Исповедь подонка.
Ну не знаю. Гены дурные что ли. Люблю женщин просто до безумия. Молодых и не очень. Стройных и булочек упитанных. Окрас и экстерьер значения не имеют. Люблю их всем своим, грубо говоря, сердцем. А женщины, они в отличие, от мужика не имея опыта, образования чуют любую фальшь позвоночником, маткой. Потому и любят меня ответно. А главное строго по согласию.
Сынуля взрослый интересуется:- батя, вот у тебя дам, со счету собьешься, а перед матерью хотя бы в душе не стыдно?
Да ни хрена мне не стыдно. Мать, она на отдельном пьедестале, вне конкурса. Свою бабу заведешь, не вздумай с подружками сравнивать. Плохо сынок будет.
Все это прелюдия. Здоровое мужицкое хвастовство удачливого бабника.
Приходит ко мне работница завода. Плачет, в глаза не смотрит. Что-то не так с тобой подруга. Начинаю тихонечко раскручивать на сознанку. А выясняется то ребятушки следующее:
Шла вечером девочка из балетной студии домой. Темными переулочками, между скопища кооперативных гаражей. Будущая Уланова или Павлова. И до дому то осталось метров триста. Вышли ей на встречу шестеро мразей семнадцатилетних. Пивасиком согретые, папироской торкнутые. Утащили они балерунью юную в подвал новостройки. Плакала девочка, умоляла деньги забрать аж сорок рублей! Нет, не повелись юнцы любвеобильные ни на слезы девичьи, ни на деньжищи несусветные.
Несколько часов насиловали они бедняжку по очереди всеми доступными и не доступными способами. Порвали ей все что могли. Порвали так, что девочка через пару дней в больнице скончалась от насилия, да от побоев которых было вдоволь.
Подкожные разрывы почек, селезенки, двенадцатиперстной кишки. Переломы ребер, пальцев рук и ног. На тельце множественные ожоги от сигарет.
Померла девочка-балеринка, но перед смертью назвала одного из упырей. Ну, дальше как водится следственные мероприятия, аресты, допросы. Детеныши сливают друг-дружку только в путь, как и принято у подобных ублюдков.
Стенает мама. За сына убивается. Просит, зная мои связи среди тех и других. Деньги предлагает надо сказать немалые. Пытается откупить вурдалака своего. А ежели все же посадят, так хоть прикрыть, что бы в «хате» по уму приняли. Не побили, не травмировали психику детскую через анус. Эх, мать, мать. Где ж ты раньше была. Как сына упустила?
Вот же ситуация. Бабу жаль, хорошая баба, почти новая. Работница отменная, трезвая аккуратная. Но чмо вырастила ох и ах! Ребус! Как быть? Принимаю решение.
- Иди мать, занимайся своими делами, чем смогу помогу делу справедливости.
Чуть не в ноги падает, плачет вновь. Отец родной. Благодетель.
Эх, мать. Не слышат уши твои, горем одурманенные слов моих. Мне ведь тоже врать не сахар. Это ведь не пленум где можно и даже необходимо. А ведь сказал я ей, чем смогу, помогу делу справедливости. Не поняла? А может и к лучшему.
Уходит, а я делаю два звонка.
- Здравствуй Владимир Иванович. Как жив, здоров без меня? А я ведь по насильному делу. В курсе? Хм, такое да не знать. Нет, у меня другое. Общественность лютует. Требуют на полную катушку, чтоб другим, стало быть, неповадно. Хочешь, письменно оформлю. На контроле у самого? Ну и отлично. Бывай Иваныч. Водка будет, заезжай, обсудим её.
И еще звоночек простенький. – Здоров брат. Старый. Узнал? К тебе? Ну, уж нет, хватило романтики на всю жизнь. Тему с насилием знаешь? Да с балериной. Четырнадцать лет козяшке было. Сделай братка, что бы приняли ребятишек по полной. Да кто тебя учит, просто добреете год от года. Раньше за мохнатый сейф сразу в петушатник, а сейчас? А кто папа с мамой? А водятся ли денюжки дома? Да ладно, молчу как мордвин мавзолейный. Пока брат, спасибо.
Отзвонился, задумался. Мать вашу, пепельница опять полная. Вот давление и долбит.
Гадина ли я? Двуличие? Лицемерие? Судите сами. А девочке - балеринке четырнадцать было. Несостоявшейся Улановой или Павловой. Да что было? Так и останется!