Где же ты?
Известие о начале войны не застало рава Нахмана врасплох. Регулярно читая газеты и слушая радио, он прекрасно понимал то, что было сказано между строк. Мрачные думы и тяжёлые, нехорошие предчувствия уже давно не давали ему покоя.
Просыпался рав Нахман обычно рано. Накинув халат, выходил на веранду и, распахнув окна, чутко нюхал тишину, раздувая волосатые ноздри крупного носа. И в то утро, когда, не дождавшись первых лучей солнца, небо загрохотало, он ещё долго лежал в постели, ужасаясь, что предчувствия не обманули его.
Городок Покровск недавно вошёл в состав СССР после нового раздела Польши между гитлеровской Германией и Советским Союзом. В городке было много беженцев, и жители всё знали об отношении фашистских властей к евреям, но советская пропаганда об этом молчала. Евреи составляли около четверти населения города и, хотя тревожные ветры витали в воздухе, лишь немногие заблаговременно снялись с места и двинулись на восток, в глубь страны. Большинство прислушивалось к раву Нахману.
А рав, рослый, могучий, олицетворявший уверенность и силу, выставив вперёд тугой живот,спокойно прохаживался под тенью тополей, тяжёлой, грузной походкой, широко расставляя ноги, выворачивая в стороны носки начищенных, хромовых ботинок. И его спокойствие,и уверенность передавались людям, но никто не догадывался, что сам рав давно потерял покой и терялся в догадках, не зная, что делать и что говорить людям.
С началом войны, сразу исчезло электричество, проведенное Советами с узловой железнодорожной станции, но радио - большие чёрные тарелки - репродукторы, также установленные лишь при советской власти, продолжало работать, но хрипло и с перерывами.Радио утверждало,что враг скоро будет разбит. Гремели песни и марши. Вскоре закрылась столовая общепита, продуктовые и промтоварные лавки. Однако, мельница и городская пекарня продолжали работать.У хлебного магазина в центре города с ночи выстраивались длинные очереди.
Немцы появились неожиданно. Ещё вчера в городке находился штаб одной из дивизий Юго-Западного фронта Красной Армии, но к вечеру, вдруг, штабисты заметались. Из окон большого, кирпичного дома, где располагался штаб, вырвался густой, серый дым и полетели клочья рваных бумаг; раздались тревожные крики и резкие команды. Военные в спешке выносили какие-то ящики, грузили на подводы и гнали лошадей к переправе – единственной, кратчайшей дороге на восток.Туда же, к переправе через речку Сайку, устремились и кучки красноармейцев; в запылённой одежде, некоторые были без знаков различия и без оружия. А канонада, ещё недавно гудевшая на западе, загремела на востоке. Налетавшие с полей порывы ветра,доносили удушливые запахи пороховых газов, палёной резины и зловещий трупный смрад. Ночью в Покровске уже были немцы и над тем самым домом, где был штаб советских войск, появился новый флаг: тоже красный, но в центре его, в белом кругу распластался чёрный паук свастики...
Весь день немцы на мотоциклах,оглушительно хлопая и ревя моторами, сопровождаемые диким лаем собак, носились по городу, разыскивая и занимая лучшие здания и избы. На другой день, к обеду, на площади, у стены городской управы, расстреляли несколько человек в крестьянской одежде, - якобы грабителей и воров.
Рав Нахман, стоя на кафедре в синагоге, прочёл молитву, положил на раскрытый молитвенник широкую, мясистую ладонь и посмотрел в зал. Глаза людей впивались в него, ждали объяснений, ждали важных и нужных слов.Рав Нахман не отвёл глаз, он смотрел на эти лица, такие разные, но такие одинаковые, потому что у всех было одно и то же выражение, один и тот же застывший вопрос, на который у него не было ответа.
Жена его, едва началась война, при первых выстрелах говорила ему, что нужно всё бросить и уехать на восток, в глубь необъятной России, их новой родины так, как это сделал его младший брат Арон. Но Арон был сапожник, он всегда и везде найдёт себе дело. А на что надеяться ему в этой огромной, вечно голодной и холодной Россие. Ведь он раввин, и ничего другого делать не умеет. И разве мог он бросить этих людей: эти лица, эти глаза, с такой надеждой глядевшие на него.
- Надейтесь на Всевышнего! – рав Нахман поднял, как всегда, величественно руки. - Он нас не оставит!
Так говорили его предки, его дед и отец, так сказал рав Нахман, хотя и понимал, что и он, и все эти люди, скорей всего, обречены.
Сам рав к богу никогда не обращался. Он давно понял, что Всевышний не вмешивается в судьбы людей и, вообще, весь мир ему глубоко безразличен. Всё произойдёт так, как должно произойти в силу объективных причин, или просто по воле слепого случая. И никакие молитвы не помогут.
Через неделю, колонна из нескольких сотен евреев Покровска, в их числе рав Нахман и его семья, была построена и под конвоем двинулась пешком к узловой железнодорожной станции для отправки в гетто.
Следующий день был суббота и, оставшиеся евреи городка собрались, по привычке, в синагоге. Они открыли молитвенники, грустно переговаривались, а перед глазами каждого стояла скорбная колонна, посреди которой выделялась большая, грузная фигура рава Нахмана.
В это время в дверях синагоги показался служка – шамес Мойше. Сутулый худой, слегка пришибленный, как его называли, Мойше, тихий и незаметный, услужливо исполнял все указания рава Нахмана. В его обязанности входило: мыть полы, подметать двор, колоть и привозить дрова, топить печи и вся нехитрая, но необходимая работа по содержанию синагоги.
Мойше, появившись в дверях, громко хмыкнул и пошёл к амвону. Люди оторвались от молитвенников и посмотрели на него, удивлённо раскрыв глаза. Шамес Мойше преобразился. Всегда сутулый и костлявый, он распрямился. Встал на цыпочки, чтобы казаться выше ростом, выпятил впалый живот и пошёл, грузно переваливаясь, подражая раву Нахману, широко расставив руки, выворачивая наружу носки потёртых, грязных ботинок. Он поднялся на бим и начал громко читать молитвенник голосом, удивительно похожим на рава Нахмана. Люди недоумённо, а кое-кто и с улыбкой, переглядывались.Они знали,что полоумный Мойше не умеет читать.
И, действительно, молитвенник лежал вверх ногами. Но Мойше знал молитву наизусть. Впрочем, читал недолго. Он оторвался от молитвенника, сдвинул брови и грозно посмотрел в зал, глядя каждому в глаза. Затем, вдруг, шамес размахнулся, сильно ударил кулаком по столу и громовым голосом произнёс, подняв глаза кверху:
- Рибано шель олам! Хозяин вселенной, я хочу, чтобы ты знал! Мы ещё здесь!
После этого он сошёл с амвона и, выпятив впалый живот, важно направился к выходу. Кто-то хихикнул, кто-то хлопнул в ладоши, но большинство озадаченно молчали.
Вести о преобразившемся шамесе и о представлении, которое он устроил в синагоге, разнеслись по городку. Но евреям Покровска было не до смеха.
Вскоре новую колонну фашисты согнали на площадь и отправили в гетто. А в субботу, перед поредевшими молящимися, вновь появился шамес Мойше. Подражая раву Нахману, он поднялся на кафедру, открыл молитвенник, но читать не стал. Грозно осмотрев зал, он ударил кулаком по столу:
- Хозяин вселенной, я хочу, чтобы ты знал! Мы ещё здесь!
На этот раз не было ни смешков, ни апплодисментов. Не говоря ни слова, Мойше, не спеша, направился к выходу и, не оглянувшись, хлопнул дверью. В синагоге осталась гнетущая, тяжёлая тишина.
Транспортировка в гетто продолжалась. Снова печальная колонна из нескольких сотен человек, под охраной немцев и местных полицаев, преодолела 20-ти километровый путь к узловой станции и погрузилась в вагоны для перевозки скота. Никто не знал, куда они едут и никто из них не возвратился...
Фронт ушёл далеко на восток. Евреев в Покровске становилось всё меньше. Некоторые пытались скрыться, прятались у знакомых, по сёлам, скитались по лесам. Но спастись удавалось не многим. Немцы развесили объявления, угрожавшие расстрелом за укрывательство евреев, да и предателей среди местного населения оказалось достаточно. Однако служку Мойше почему-то не трогали. Он расчесал надвое свою жидкую бороду, затолкал под лапсердак какое-то тряпьё, чтобы иметь что-то наподобие живота. И ходил по улицам медленно, раскачиваясь, как рав Нахман, широко расставив, якобы, могучие руки и выставляя острые носки ботинок наружу...
И вот наступил день, когда из евреев в Покровске остался он один. Мойше пришёл в пустую синагогу, поднялся на бим и открыл молитвенник, но тут же закрыл, грозно оглядел пустой зал, ударил по столу кулаком и его крючконосое лицо, по-ястребиному, гордо сверкнуло глазами:
- Хозяин вселенной, я хочу, чтобы ты знал! Я ещё здесь! - Затем постоял в раздумье и, как рав Нахман, поднял руки кверху. – Но ты-то где?! Где же ты?! – Он схватил молитвеник и, вдруг, швырнул его в дальний угол.
Вечером того же дня синагога сгорела, а шамес Мойше бесследно исчез. Его никто больше не видел…