Этого долговязого старика с седыми усами я знал с детства. Жил он на окраине деревни Козлаково, у самой реки, неподалёку от нашего дачного посёлка «Рябинушка». Ни жены, ни детей, ни иных родственников у старика не было, жил он бобылём. На зиму нанимался в правление садового товарищества сторожем, а на лето – электриком, временами разживаясь случайными заработками – колкой дров, мелкими строительными работами. Его тощая сутулая фигура в вечном камуфляже каждый день маячила то там, то сям. Несмотря на седину и затейливые узоры морщин на загорелом лице, Кирилл Матвеич, разменяв недавно восьмой десяток, сохранял завидную ясность ума, был жилист и вполне крепок телом, движениям его были свойственны неожиданные в его возрасте живость и сноровка. Старый Кирилл Матвеич был словоохотлив, остроумен, не дурак выпить. Однако этих качеств было бы явно недостаточно для того, чтоб он стал героем моего рассказа, если бы дедуля не обладал ещё одной способностью, поистине удивительной.
Подлинной страстью Кирилла Матвеича была рыбалка. Рыбачил дед Матвеич, как его величали в посёлке, только летом, но отличался необычайной добычливостью. Даже когда остальные рыболовы из раза в раз сматывали свои удочки, не солоно хлебавши, Матвеич с завидной стабильностью таскал домой щук, окуней, судаков, частенько продавая по сходной цене наиболее крупные экземпляры куда менее успешным рыбакам-дачникам. Специализировался седовласый рыболов исключительно на хищной рыбе. При этом никто никогда не видел у старика ни спиннинга, ни сети, ни донки, ни какой-либо иной рыболовной снасти. Да и вообще почти никому не доводилось наблюдать сам процесс рыбной ловли деда Матвеича. Знали только, что ловит он всегда ночью и в одиночку. На все многочисленные просьбы рыбаков посвятить их в секреты своего мастерства, дед Матвеич неизменно отвечал твёрдым отказом, вмиг превращаясь из болтуна и балагура в мрачного бирюка.
Двое подростков утверждали, что как-то раз, лунной ночью возвращаясь домой с пьянки-гулянки у костра и проходя берегом реки, они случайно увидели Матвеича, стоящим в воде. Но видели они его со спины и не смогли толком разглядеть, чем он именно там занимался, да и старик сердито шикнул на них, чтобы, мол, шли своей дорогой и не пугали рыбу.
Успешность старика в рыбной ловле вкупе с таинственностью, которой был окутан его загадочный метод, порождали в среде рыбаков слухи и догадки. Сходились на том, что дед либо просто ловит рыбу руками, либо пользуется всё-таки какими-то снастями, но зачем-то прячет их где-то у реки. Некоторые простирали полёт своей рыбацкой фантазии дальше, предполагая изобретение (или же наследование от старожилов) дедом Матвеичем неизвестных старинных методик ловли хищной рыбы.
Будучи любителем рыбалки, я, конечно, тоже не раз пытался выпытать у деда Матвеича его тайну. Тот в ответ сердито топорщил усы, щетинился, как ёж и бурчал что-нибудь вроде «Молод ещё».
В Подмосковье тем летом стояла немилосердная жара. Взяв двухнедельный отпуск, я рванул на дачу. Как-то раз, под вечер я направился в наш местный магазинчик пополнить свои запасы еды и выпивки. Магазин, являвшийся заодно, как водится, центром общественной жизни, расположился на перекрёстке двух просёлочных дорог: одна вела в дачный посёлок «Рябинушка», чьи обитатели – москвичи-дачники – и были основными клиентами магазина, другая петляла к двум деревенькам – Козлаково и Кузнечики. Возле видавшей виды избушки с надписью «Продукты» было немноголюдно. День был будний. Пара бабушек да несколько подростков на великах – вот и вся публика. Да ещё неизменный дед Матвеич, потягивающий «Жигулёвское» на лавочке возле крыльца сельпо, лукаво сощурясь против солнышка.
Тяжёлый шар июльского солнца потихоньку клонился к закату, лёгкий ветерок звенел камышовыми стеблями у берегов заросшего пруда, величественные кроны сосен чуть колыхались тёмно-зелёными волнами в пронзительно-голубом небе, и мощные их чешуйчатые стволы казались колоннами таинственного сумрачного храма. Где-то в лесу оголтело трещала сорока, и мерно постукивал трудяга-дятел.
– Здравствуйте, Кирилл Матвеич, – поприветствовал я местного завсегдатая.
– Здорово, Патюха, коль не шутишь, – задорно ответил мне старик. На нём была старая полинялая гимнастёрка и растянутые треники. Голову украшала тряпичная кепочка с надписью «Речфлот», – А ты, никак, в отпуске – шляешься тут посреди недели?
–Да, угадали. Ну, как поживаете? Как рыбалка?
– Рыбалка-то? Да маловато стало рыбы, не то, что в прошлые годы. Однако же, худо-бедно, ловим помаленьку, по-стариковски. Вчера принёс пару щучек, ушицы наварил – всё хлеб…
–Да ладно Вам прибедняться, Кирилл Матвеич. Уж Вы-то всегда с уловом – сколько помню. Рассказали бы мне, как это Вы рыбачите? Уж я бы никому ни слова…
В очередной раз предпринимая попытку вытащить из старого секрет его рыбалки, я, признаться, не питал больших надежд. Однако на сей раз Матвеич не стал огрызаться, а лишь задумчиво поглядел вдаль, на верхушки сосен из-под длинного козырька своего «Речфлота», повернулся ко мне и с озорной ухмылкой поинтересовался :
–А ты до баб большой охотник? Или всё больше по части выпить?
– Ну, выпить я могу, конечно… А бабы, – я несколько растерялся, услышав столь неожиданный вопрос, – А причём тут бабы? Мы же про рыбалку…
–Да, понимаешь, Панька, отвлекает она, рыбалка эта, от женского пола. Вот хоть на меня посмотри – всю жизнь один, как перст. Всё из-за рыбалки. Но ты, как я погляжу, всё больше по водочке – вон опять чего-то в пакете звякает. А? Пиво, говоришь? Пиво пить – только х## гноить. А кто с водкой дружен – тому х## не нужен!
–Вечно Вы со своими шуточками, – вяло буркнул я в ответ, уже жалея, что связался со старым клоуном.
– Да ты не супься – я шутя. Это даже хорошо…
–Чего хорошо-то? – спросил я, вовсе переставая понимать, к чему клонит дед.
– Да ничего. Это я так – о своём. Ну, шут с тобой. Ты, насколько я тебя знаю, не трепло, – Матвеич пристально посмотрел мне в глаза, лицо его посерьёзнело, – Может, и доверю тебе свою методу. Давно собираюсь выучить какого-нибудь мальчонку – стар стал, пропадёт ремесло. Только вот больно рыбалка у меня необычная, придётся ли она, Панька, тебе по вкусу?
– Кирилл Матвеич, меня трудно чем-то напугать по части рыбалки, я и плаваю хорошо, и силёнок хватит, если что…, – затараторил я, охваченный азартом. Как же! Ведь скольким опытным рыбакам отказал старик, а мне вот, кажется, готов открыть свою тайну! Нельзя было упускать такой случай.
– Да я не об этом! Сил тут особых не нужно. Да и плавать никуда не придётся. Вот реакция хорошая, ловкость – это да. Обязательно. Терпения много надо. Ну и пожертвовать кой-чем придётся. Да… Ну ладно. Вижу, интересно тебе, загорелся ты этой затеей. Но смотри, не пожалей. Впрочем, не понравится – так никто силком не тянет. Только пообещай мне, Патюха, что не протрепешься никому.
– Конечно, обещаю, – с готовностью выпалил я.
– Ну, тогда и нечего тянуть – сегодня часиков в десять вечера заходи ко мне домой. Оденься, как следует. Брать с собой ничего не надо из снастей. Ловить покамест ничего не будешь – у тебя и не получится, только рыбу всю распугаешь – а просто поглядишь, как я это делаю. Я-то всегда ночью рыбачу – клёв лучше, вода теплее, да и народу нет. Но тебе же надо показать… Начнём, когда ещё не стемнеет. Да и ночь сегодня будет светлая – полнолуние…
Поужинав, я надел резиновые сапоги, камуфляжный рыбацкий комбинезон, свитер потеплее, брезентовую штормовку и отправился навстречу неизвестности. Путь в деревню Козлаково лежал через лес. С одной стороны дороги высился дремучий бор, с другой тянулись серые невзрачные осины и пёстрые берёзки, выросшие на месте былого лесного пожара и переходящие поодаль в густой ельник. Иван-чай украшал гарь розовато-малиновыми цветами, кое-где в тёмной зелени хвои горели оранжевые листья осин, и эти яркие пятна делали лес весёлым и нарядным.
Шагая по лесной тропинке, я невольно пытался представить себе, что же за секрет откроет мне этой ночью рыбак Матвеич. У магазина старикан ничего конкретного так и не сказал – всё шуточки, прибауточки. Баб с чего-то приплёл, водку… Обмолвился лишь о том, что, мол, ловкость потребуется. Терпение… Наверное, просто руками ловит. А туману напускает на себя, чтоб привлечь внимание к своей скромной персоне, окружить себя ореолом таинственности.
– А-а, рыбачок пришёл! – весело поприветствовал меня Матвеич, – ну, снарядился ты как надо. А я вот термосок с чаем приготовил – зябко ночью-то. Тебе тоже пригодится – нынче тебе придётся долго на берегу торчать. А уж мне, старику, тем более. Так, смотри, Панька, чего я ещё беру. В этой банке у меня гусиный жир.
Дед выудил из шкафа банку с каким-то неаппетитного вида субстратом.
–А это для чего? – спросил я.
– Не спеши: вот к реке придём – всё сам и увидишь. А вот это в пузырьке я беру анисовое масло – его запах рыбу привлекает.
– Да, это я читал у Сабанеева, – блеснул я интуицией, припомнив пыльный том классика из домашней библиотеки.
–Ну, это я, Патюха, не знаю, кто там чего писал. Я, конечно, не Соболеев или как его там, но по опыту знаю – рыба этот запах хорошо чует. А ещё надо взять запасные портки, перекись водорода и пластырь. Не спрашивай, зачем, скоро всё узнаешь. Пошли, пора.
До берега реки от избы Матвеича ходу было пять минут. Поздние летние сумерки незаметно вступали в свои права, по пойменному лугу стелился туман, отяжелевшая от росы трава шуршала под резиновыми сапогами. Подошли к реке.
– Пойдём выше. Туда, где Веля впадает. Клёв там не ахти, конечно, но зато народу нет никого, а главное вода прозрачная, чистая. Тебе для науки будет виднее. Всё, дальше – молчок. Придём – место тебе укажу. Будешь сидеть и смотреть, что я буду делать. Чтоб ни слова, ни чиха от тебя не было слышно! И шевелиться старайся поменьше. Как там твоего профессора-то звали? Заболеев? А? Ха-ха-ха-ха… Ой, молодёжь! Ну ладно, всё, тихо. Пойду, отолью напоследок.
Старичок застенчиво отвернулся к ивовому кусту и пошуровал в ширинке рукой. С тихим сдавленным стоном и жалобным кряхтением он начал испускать из себя отрывистые струи. «Простатит, наверное, донимает», подумал я про себя.
Пройдя ещё метров двести вдоль берега, мы остановились у места впадения в реку маленькой речушки Вели. Течение здесь было быстрое, дно было чистым, без тины и коряг, в прозрачной воде было отчётливо видно мельтешение мальков. Матвеич жестами указал мне место моей дислокации. Сняв свою замызганную куртку, дед постелил её на прибрежную осоку под сенью старой берёзы. Это и было место, где мне надлежало находиться, наблюдая таинство его рыбной ловли. Устроившись поудобнее, я во все глаза уставился на своего сенсея.
Сняв куртку, старче остался в зелёной шерстяной кофте. Затем Матвеич расстегнул ремень и стянул с тебя штаны вместе с трусами, оставшись ниже пояса, в чём мать родила. Как оказалось, природа наделила старика весьма крупным фаллосом, но удивляло даже не это, а множество царапин и порезов на детородном органе Кирилла Матвеича. Один из этих порезов, видимо, самый свежий, был залеплен пластырем. Такого же рода царапины и старые шрамы можно было разглядеть на ногах Матвеича. Поймав мой взгляд, дед по-свойски подмигнул мне и отодрал пластырь со своего егозунчика.
Достав банку, старик стал обильно смазывать гусиным жиром свои костлявые ноги, тощую жопку и гениталии. Задрав кофту, Матвеич хорошенько смазал живот и поясницу, закатав рукава, намазал руки. Закончив мазаться жиром, он взял пузырёк с анисовым маслом и капнул немного себе на член.
Потом мой седовласый наставник извлёк из авоськи запасные штаны, которые тоже выглядели не вполне обычно. Это были огромные широченные шаровары из камуфляжной ткани, талия этих монструозных штанищ могла легко вместить троих Матвеичей. Дед залез в эти штаны, потом обул резиновые сапоги, тщательно заправив штанины в голенища, и, придерживая талию своих гигантских штанов чуть выше колен, медленно пошёл к воде.
Заходил в воду старый рыболов очень аккуратно, плавно, словно шагая по минному полю. Когда вода стала ему по грудь, дед замер, устремив взгляд вниз. Над водой осталась торчать лишь его седая голова да плечи в зелёной кофте. Руки его оставались опущены строго вертикально. Сперва вода замутилась от шагов Матвеича, но уже через минуту течение разогнало муть, и я всё яснее мог видеть то, что происходило со стариком под водой. Ничего особенного с ним, впрочем, не происходило. Стоически сохраняя полную неподвижность, он, знай себе, держал свои штаны, вытянув руки по швам. Дедулин пенис болтался в водах реки, омываемый течением, напоминая мясистого червя. Минут десять-пятнадцать рыбы избегали Матвеича, по потом, видимо, привыкнув к нему, а может, привлечённые анисовым запахом, стали всё чаще и всё смелее проплывать в непосредственной близости от рыбака. Старик с напряжённым вниманием присматривался к стремительным движениям рыб.
Время шло, постепенно темнело и мне становилось всё труднее наблюдать за жизнью подводного царства. Я поражался стойкости деда Матвеича – я и на берегу-то уже стал подмерзать, а старик всё стоял в воде, не шелохнувшись. Вот, значит, ему зачем гусиный жир, думал я. Для теплоизоляции, чтобы дольше не мёрзнуть в воде. И всё равно, не позавидуешь ему там, в речке. Хорошо, хоть комары уже сошли.
Наиболее наглые плотвички, тем временем, стали всё больше внимания уделять гуттаперчевому червячку Кирилла Матвеича. То одна, то другая рыбёшка стали подплывать к дедовому кончику, источавшему анис, и всё настойчивей его теребить. Но вдруг они исчезли – как ветром сдуло. Буквально через две-три секунды в воде мелькнула тёмно-зелёная горбатая спина с полосками по бокам. «Окунь!» только и успел мысленно воскликнуть я в тот самый момент, когда речной разбойник с разгона жадно заглотил хер деда Матвеича! Старик сдавленно визгнул и молниеносным натренированным движением дёрнул шаровары вверх, сомкнув их на поясе.
Окунь был крупный и сдаваться без боя явно не желал. Он отчаянно барахтался в недрах штанов старика, норовя укусить и оцарапать колючим спинным плавником своего поработителя. Дед то и дело вскрикивал, торопливо семеня к берегу.
–Вот он, Панька, окушок! Неплохой, неплохой. Здесь уже сегодня ни одна скотина не клюнет, надо место менять, – бормотал старый, зябко приплясывая на берегу. Вытряхнутый из штанов, окунь жадно ловил ртом бесполезный воздух. Рыбина и вправду была солидная – примерно на полкило.
Матвеич поспешно переоделся в сухое шмотьё, достал перекись водорода и пластырь и стал обследовать свои ранения.
–Это, Патюх, ерунда. Мне однажды в молодости щука здоровенная чуть Семён Иваныча напрочь не отхватила. Только-только, помню, научил меня старый Никифор Гаврилыч, и щуку на полпуда Бог послал… Вот как бывает. А йодом мазать нельзя – запах стойкий, резкий, надолго им провоняешь. Перекись – самое оно прижечь. Ну, что, Сатанеев, будешь дальше учиться?
Я был настолько ошарашен увиденным, что ответил не сразу.
–Да-а, – выдохнул я, – метод у Вас, Кирилл Матвеич, оригинальный. Я теперь понимаю, почему Вы неженаты. Я конечно, подумаю…
–Вот-вот, друг ситный, подумай крепко, – закивал головой дед Матвеич, наливая чайку из термоса, – Какой же бабе нужен мужик с покусанным концом? Постоянно весь член в коростах. Пописать-то иной раз тяжко. Ладно бы только коросты… С тех пор как та самая щука письку цапнула, с бабами не могу интимно общаться. Зато с рыбой всё лето. Выбирай, Патюха. Я тебе так скажу: это поначалу больно, а потом... Как бы это… Привыкаешь, что ли. Так даже и приятно немного бывает порой, когда крепко куснёт…
И старичок мне лукаво подмигнул, отхлёбывая чай. Над рекой матовым фонарём повисла полная луна, освещая седую шевелюру Матвеича. У противоположного берега звонко плеснула хвостом щука, преследуя свою добычу.