Голоса сороковых

Мария Сидорова
 Там речка была, Поповка... Так она кровью текла. Воду эту кровавую как сейчас вижу... дня три она красная текла. Штыками кололи немца – стрелять-то нельзя! Смешалось всё. Где наши, где чужие – не разберёшь. Выстрелишь – вдруг в своего попадёшь. В этом бою я ранение в ногу-то и получил. Гангрена. Ногу отрезали, вишь, почти ничего не оставили... сказали, ещё бы немного - и... А так живой...

- Я был на линии Маннергейма. Тогда уж двадцать семь лет с войны прошло, а там скелеты лежали… черепа… зубы золотые… Никто ничего не брал.

- Кольку на финскую забрали. Привезли в Ленинград. Потом самолётом. Выкинули десант где-то над лесом. А время - конец ноября... Пока они своих искали, все обморозились. Форма-то летняя. Сапоги!.. Через две недели только к своим вышли. Видно, не там их выкинули. А как вышли - Кольку обмороженного сразу в самолёт - и в госпиталь. Отрезали полступни на правой ноге, все пальцы на левой... На руках осталось два больших пальца. Вот и вся Колькина война.

- Нет, у нас никаких корреспондентов не было. Я не видел ни разу. Да и машин не было. Пушки на себе таскали. Грязища непролазная…

- Американскую помощь разгружали. Помню, пушки в вагоне, а все промежутки ящиками с консервами заставлены – банки красивые, мы и не видали таких никогда. А между ящиками чего-то насыпано. Весь вагон засыпан, нисколько места свободного нету. Откроешь вагон – сыплется. Горох - не горох? Мы не знали тогда, что это фасоль. Не видали фасоли-то. Негде было видать. А узнали, дак стали в карманы набирать и варить.

- Эшелон остановился, кричат командиры: бомбёжка, все из вагонов! Мы выскочили, бежим, рамы гудят над эшелоном, низко идут,земля дрожит. Взрывы один за другим... Состав какой-то с боеприпасами взрываться начал. Земля летит, дым… А Изоська вдруг назад поворачивает: - Вещмешок заберу! – и обратно к вагону нашему. Мы лежим в какой-то ямке, гляжу – Изоська в вагон залез только – и вагон взорвался. Вот и забрал Изоська вещмешок...

- В Австрии в каком-то городке пивзавод взяли. Небольшой заводик. Я забегаю, а там в полу - чан ли, цистерна ли какая, а в ней наши - купаются в пиве, пьяные уже все, орут, хохочут... пьют и купаются.

- Ты, леший тебя возьми, о семье на войне не думал. Вон Петро чемодан иголок с войны привёз, дак как сыр в масле теперь катается. Иголочка-та дорого стоит. Всего на их наменял. А ты, кобель, чемодан карточек каких-то бл… привёз.

- Это не простой холм... Это кладбище. Тут немцев зарывали, которые в госпитале умирали. В школе госпиталь для них был... Да человек шестьсот-то было. Много похоронено, много... Весь этот холм кладбище. Какие кресты? Не ставили крестов. Так зароют, да и всё.


ПОСТСКРИПТУМ

Ни одного из этих людей сегодня нет в живых.