В одном окне на последнем этаже никогда не горел по вечерам свет. Вспыхивали один за другим огни соседних окон; город готовился к темноте, мигая разноцветными вывесками и золотисто-тёплыми шариками фонарей, и только под крышей зияла густым чёрным цветом оконная дыра.
Но несмотря на гуляющую по углам рамы темноту, в комнате за толстым, пыльным после душного городского лета стеклом, кто-то жил. Каждое утро одна половина рамы неизменно распахивалась, будь то весна или самая поздняя осень, и любопытный ветер мог увидеть, что творится в маленькой комнатке на последнем этаже.
Соседи никогда не видели, чтобы дверь, обитая тёмной, кое-где потрескавшейся уже клеёнкой, когда-нибудь открывалась, и только иногда, по ночам, когда дом уже затихал, готовясь ко сну, можно было различить за стеной таинственной квартиры еле слышные шаги, как будто кто-то ходил взад-вперёд перед дверью.
Впрочем, никто особо не прислушивался, а сам дом никому не разбалтывал своих тайн.
Мне довелось жить на самом последнем этаже в доме напротив; знаете, в этом городе есть такие тесные улицы, что частенько дома чуть ли не соприкасаются стенами; люди плотно задёргивают окна шторами, чтобы никто не заглядывал в их жизнь; да и кому приятно бывает, когда в соседнем окне появляется чья-то физиономия и начинает с любопытством выглядывать что-то в твоей квартире?
В окне напротив не было занавесок, и иногда я, не удержавшись, застывал у подоконника и пытался всмотреться в сумрак, окутывающий застекольную комнату. Впрочем, почти всегда мой взгляд не мог выловить ничего, кроме сероватых сумерек, да мебели в чехлах, но было одно, на чём он останавливался почти всегда.
На подоконнике в той комнате стоял цветок; знаете, одно из тех комнатных растений, пользующееся наибольшей популярностью среди жителей городских квартир. Окно было совсем близко, и я мог разглядеть каждый лист, каждый лепесток цветка, который с периодичностью в две недели отцветал, а потом зацветал опять. Казалось, это единственное живое существо во всей загадочной квартире; но цветок не засыхал, и, наверное, должен был быть тот, кто ухаживал за ним, не давая погибнуть.
Однажды, совершенно случайно, я увидел этого человека. Был обычный вечер, и от нечего делать, я стоял у окна, бездумно созерцая улицу внизу, как вдруг в окне напротив промелькнула тень. Я быстро перевёл взгляд - быть может показалось - но там действительно стоял человек. Человек наклонился к цветку и я видел, как губы его шевельнулись. Спрятавшись за занавеской, затаив дыхание, я наблюдал; а человек, казалось, просто разговаривал с цветком, как с одушевлённым собеседником; погладив в последний раз рукой лепестки, он исчез в глубине комнаты, а я ещё долго стоял за шторами, завороженно глядя на мутное стекло.
Человек появлялся в окне по вечерам. Иногда он стоял у окна, иногда придвигал стул и подпирал руками голову, глядя наружу. Иногда его взгляд устремлялся на цветок, и улыбка появлялась на бледном и плохо различимом сквозь толщу стекла лице. Каждый раз перед тем, как уйти от окна, хозяин квартиры наклонялся к цветку, погладив его листья; шептал что-то - видимо желал своему соседу по квартире спокойной ночи - и снова исчезал.
Это продолжалось день за днём; казалось, жизнь в том окне ничем не меняется, и только цветок терял лепестки, а потом они появлялись вновь; для хозяина квартиры не было, наверно, ни весны, ни зимы, ни лета, а только маленькая жизнь, цветущая на его подоконнике. Иногда мне хотелось их нарисовать - человека и цветок - но я так и не успел этого сделать; то не было времени, то желания, а то меня съедала обыкновенная городская хандра.
Однажды утром я проснулся и услышал на улице странные звуки. Подойдя к окну и отдёрнув шторы, я увидел, что это с глухим стуком хлопает на ветру открытая рама моего соседа напротив. Солнце просачивалось откуда-то сверху и освещало комнату, в которой никого не было.
Цветок по-прежнему стоял на подоконнике, встречая новое утро. И только в сердцевине бархатного зелёного листа, обращённого к улице, застыла непонятно откуда взявшаяся, хрустально-прозрачная капля росы.