Каждую ночь.
Каждую ночь мне снится один и тот же сон.
Каждую ночь мне снится: я бегу по тёмному лесу, падая в сплетения узловатых веток деревьев; вырываясь из их объятий и продолжая свой бег неизвестно куда. И нет конца-края лесу, а есть только конец сну, когда я просыпась от того, что прямой солнечный луч щекочет мои веки...
Но до этих пор - ночь, лес и тьма, непроглядная тьма; и израненные выступающими из-под земли корнями ступни, и чей-то смех раздающийся повсюду... Под ногами в траве загораются и тут же гаснут синеватые огоньки, словно по земле гуляет невидимый ветер, а за спиной моей сплетается живая стена из веток и листьев, молча объявляя, что пути назад больше нет. Есть только дорога, ведущая вперёд, из темноты в темноту, из страха в страх, из ночи в ночь.
Впрочем, иногда густой мрак перед глазами рассеивается, и я вижу что-то, похожее на тёплый, живой свет вдалеке. И неведомо откуда берутся новые силы; и не обращая внимания на всё новые порезы, ноги ступают по жёсткой траве, замедлившийся было шаг снова переходит на бег, а из груди вырывается что-то похожее на сдавленный хрип; и я тяну руки к далёкому золотому свету, который медленно, но приближается. Там, на опушке мёртвого леса, там, где начинается земля живой воды и птичьих голосов, горит чей-то костёр; и я знаю, что меня ждут там, очень ждут, и тороплюсь, пробиваясь сквозь становящиеся всё более плотными заросли.
А лес не пускает меня, оживая и наполняясь зловещей красотой; сплетает вокруг изгибающиеся змеями ветки, а вмиг ставшие цепкими и упругими стебли травы охватывают петлями мои ноги, и я падаю; но поднимаясь снова и снова, разрывая окровавленными уже руками зелёные ленты, продолжаю двигаться вперёд, облизывая пересохшие губы и молясь только об одном: выбраться к животворному, яркому огню...
Последние ряды деревьев встречают меня мёртвой хваткой; и, различая за ними золотисто-рыжий свет языков огня, взвивающихся до самого иссиня-чёрного неба, я в отчаянии бью руками по загораживающим путь веткам, но тщетно: лес не выпускает из своей колыбели, и гибкие стволы осин сплетаются вокруг моего тела, подобно чудовищному кокону; и сквозь застилающую глаза пелену я различаю одиноко сидящую у костра фигуру; она тянет ко мне руки, и я протягиваю израненные ладони навстречу, и тут, на излёте, в мою спину вонзается острая древесная стрела, с жадно дрожащими по бокам зелёными листьями, пронизывая насквозь в своём смертоносном полёте; а ветви продолжают всё так же старательно оплетать моё тело, превращая его в несуразно-громоздкий памятник с застывшими у подножья на траве бурыми каплями...
...Наступает утро, и я просыпаюсь, съёжившись на краю кровати. И новый день заставлял бы забыть об увиденном во сне, превращая это в пустой и глупый кошмар... если бы не два только-только затянувшихся, розовато-белых шрама на моей спине и груди.