КОТ КИЦИК
О радости и печали общения с братьями нашими меньшими
Яков, репатриант с Украины, мужчина пенсионного возраста, проживал с женой и тёщей в амидаровской квартире, в четырёхэтажном, многоквартирном доме на столбиках. Дом выходил торцом на многолюдную остановку городских и междугородних автобусов. Место было оживлённое, шумное.
По обеим сторонам дома раскинулся широкий, травяной газон, с кустами и деревьями, за которым шли уложенные красным кирпичем тротуары и проезжая часть улицы . Газон от тротуаров по всему периметру отделяла ограда из толстых, горизонтальных труб, окрашенных в цвет недозрелой сливы. Рядом был перекрёсток кругового движения, с большой клумбой, усаженной белыми цветами.
Летом газон поливали. Прямо из травы, под напором воды из, проложенных под землёй, труб поднимались автоматические поливалки и веером разбрызгивали воду, за которую, естественно, платили, немерянную плату, жильцы.
Этнический состав дома оказался весьма разнообразным: репатрианты из России и Украины, горские евреи, мароканцы, румыны.Крупных ссор не было, но и особой теплоты между соседями не наблюдалось. Встречаясь каждый день, многие даже не здоровались. Ни дворника, ни домого комитета не существовало.
Дом был проходной, под столбиками шла дорога к остановке, и прохожие, не стесняясь, бросали на газон пустые сигаретные коробки, окурки, кульки, бутылки. Свою лепту вносили и жильцы дома, швыряя из окон всё, что попало: старую одежду, битую посуду, остатки еды, газеты; кое-кто просто выливал грязную воду.
В былые времена, газон очищала от мусора бригада уборщиков муниципалитета. Но вот, уже несколько лет, эта бригада не появлялась и уборку производили сами жильцы, когда было невмоготу смотреть на обилие мусора.
Яков, выводя на прогулку свою собаку, бежевого цвета «двор-терьера», как определил его породу ветеринар, удерживал пса от попыток наброситься на котов, торопливо поедающих кусочки пищи, выброшенной из окон, и опасливо косящихся, на собаку.
- Не трогай их, пусть едят, несчастные коты. Тебя кормят вдоволь, а вот уличные коты не знают, когда им удасться покушать в следующий раз.
Коты и кошки были разных окрасов и возрастов. Благо, в Израиле тёплый климат и достаточно еды не только для людей, но и бездомных животных.
Яков поглядывал на крупного, чёрно-белого кота, с которым у него была давняя дружба. При других обстоятельствах, кот, может быть, и подбежал к Якову, но сейчас, видя возле него собаку, естественно, не решался, а только смотрел, на безопасном расстоянии, изумрудно-зелёными глазами.
Яков обратил внимание на него где-то, лет пять назад, хотя чёрно-белых котов вокруг было достаточно. Но именно этот приглянулся ему. Кот был красив. Крупный, ладный, с приятным выражением морды, с пушистым, чёрным хвостом. Спина его тоже была чёрной, а белая шерсть покрывала часть грудки, брюшко и кончики лапок. На морде – два небольших, белых пятна, находились симметрично под глазами, что придавало им какое-то особо осмысленное выражение. Так, иногда, очки придают человеческому лицу интеллигентность.
Кот был умён и осторожен. К, брошенной ему, еде, как бы аппетитно она не выглядела и не пахла, подходил медленно, оглядываясь, и приступал к трапезе, лишь убедившись, что на безопасной дисстанции никого нет. А иногда хватал еду и отбегал подальше.
Возможно, этот кот когда-то был домашним, но потом, в силу обстоятельств, оказался на улице. Яков подумал об этом потому, что когда впервые позвал: «Кис-кис», кот поднял голову и долго, внимательно смотрел, будто что-то вспоминая. Когда, в следующий раз, Яков снова позвал его, кот осторожно приблизился.
Уличные коты очень недоверчивые. Никого к себе не подпускают, и в руки не даются даже тем, кто их кормит. Чёрно-белый кот внимательно смотрел, готовый в любую секунду отскочить в сторону.
- Киця, киця, не бойся, котик, подойди ближе! – и, к удивлению, кот подошёл совсем близко. Яков осторожно погладил его по головке, между ушей, .
Вскоре, чёрно-белый уже безбоязненно подходил и даже поворачивал головку, подставляя Яшиным пальцам чувствительные места за ушками.
Поскольку «киця» больше подходит для кошки, то Яков стал называть кота «Кицик», и тот охотно отзывался на это имя, и прибегал на зов, если находился поблизости.
Чёрно-белый кот давно жил на улице и хорошо знал точки кормления, т.е. места, где жильцы выбрасывали еду из окон для бродячих животных. Источником питания служили и мусорные баки:большие,выкрашенные в зелёный цвет,железные ящики на колёсах.К вечеру они, обычно, наполнялись пакетами и кульками с бытовыми отбросами, животные ловко запрыгивали в эти баки и, разрывая зубами полиэтилен, добирались до съестного. Но чаще всего, коты и кошки сидели среди травы, напротив окон, и подбирали еду, выброшенную жильцами.
По утрам, Яков шел на прогулку в городской парк, находящийся, примерно, в 5 – 7 минутах ходьбы от дома. У выхода из парадного, его уже ждали три кота, надеясь получить угощение: Кицик, Серый и Рыжий. Самым молодым был Рыжий. Он родился тут же, на газоне, в кустах под домом. Из пяти котят выжил он один, и за год вырос в большого и красивого кота. Серый и Кицик были,по-видимому,одного возраста.Первым к Якову устремлялся Серый и,с подхалимским видом, тёрся у ног, выпрашивая еду. Он шипел и замахивался лапой, с выпущенными когтями, пытаясь отогнать соперников. Кицик и Рыжий находились на некотором отдалении, терпеливо ожидая своей доли.
Яков выносил, специально купленные для кошек, сосиски и колбасные обрезки. Все получали свою долю. Серый быстро проглатывал, брошенный ему, кусок и пытался перехватить у других. Рыжий, как самый молодой, держался в стороне, зная, что его не забудут. А Кицик вёл себя очень деликатно, ни у кого ничего не отнимал, но на попытки, посягнуть на свою порцию, давал отпор.
Это троица держалась довольно долго, иногда к ним присоединялся кто-то четвёртый, часто это была пегая, одноглазая кошка, или приблудный кот. Но вот, с Рыжим приключилась беда. Чем-то он не понравился жильцу с крайнего парадного, который выгуливал свою собаку, небольшого, чёрного пса. Он ударил ногой, случайно подвернувшегося ему, Рыжего так, что бедняга отлетел на несколько метров. С тех пор Рыжий стал вялым, шерсть его поредела, он покрылся какими-то ранками, а потом и вовсе куда-то исчез. Потом, примерно через год, пропал и Серый. Может быть, он нашёл себе более кормное место, а может, попался ловцам бродячих животных, или пострадал от собак.
Но умный и осторожный, чёрно-белый кот Кицик, стойко держался возле парадного и окон Якова, зная, что ему обязательно перепадёт лакомый кусок. Иногда он уходил куда-то на день, или даже два,но неизменно возвращался.И Яков утром,выглянув в окно,с радостью обнаруживал его, сидящего неподалёку, в излюбленной кошачьей позе, с поджатыми под себя лапками.
Кот часто переходил проезжую часть дороги, направляясь по, каким-то своим, кошачьим делам, к 9-ти этажному дому, стоявшему напротив, окружённому газоном с деревьями и кустами. Но шёл, обязательно, по пешеходному переходу, оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет машин. Яков наблюдал за ним из окна, говоря про себя: «Быстрей, Кицик, быстрей, вон там, за клумбой кругового движения, показался автомобиль».
Жарким, израильским летом, шерсть у кота становилась короткой и он, как бы уменьшался в размерах, усыхал. Днём отлёживался в тени кустов и деревьев, лишь после полудня подходил поближе к Яшиному окну, и пристраивался где-нибудь в тени ожидая, когда его позовут.
Яков всегда,во время обеда, оставлял ему кусок варёной курицы, котлету, или, особо любимую котом, жареную рыбу. Когда рама окна открывалась, Кицик, прекрасно зная этот звук, уже стоял, задрав голову, сверкая изумрудными глазками, ожидал свою порцию.
Яшина собака не оставалась равнодушной, видя, что хозяин кормит её патологических недругов. Пёс старался не пропустить момент, когда открывалось окно, и подбегал к Якову сзади, тыкался мордой в ноги, всячески показывая, что он недоволен, иногда повизгивал и лаял. Приходилось и ему уделять внимание
К зиме, Кицик обрастал длинной, пушистой шерстью с подшёрстком, становился большим и величественным. Но, где-то года два назад, Яков заметил, что шерсть его на спинке поредела, а хвост стал бурым и менее пушистым.
Зима в этом году наступила очень рано. Дожди начались уже в конце октября. Жизнь уличных животных значительно осложнилась: холодно, голодно, сыро, неуютно. А им тоже хочется какой-то радости, человеческого внимания и тепла.
Темнело рано. По вечерам, когда Яков возвращался домой, находящийся, где-то поблизости, в кустах Кицик, услышав его шаги, выходил навстречу. Яков гладил его по головке, по спинке, кот поворачивал голову, подставляя то шею, то за ушками и что-то мурлыкал. Потом он шёл рядом, сопровождая Якова до самого парадного,поднимал голову, глядя человеку в лицо, и что-то рассказывал, что-то говорил на своём кошачьем языке. Яков наклонялся и гладил его, а кот жаловался на свою нелёгкую долю и, казалось, он просил: «Возьми меня к себе домой. Мне так плохо на улице,мне холодно и страшно,я так устал от неуюта,от сырости, от неустростроенности и одиночества».
- Нет, мой Кицик, не могу тебя взять. У меня дома живет собака. Она злая и не любит кошек и котов, - говорил Яков, словно, извиняясь, опять наклонялся гладил кота, пытаясь его утешить.
Есть, конечно, дома, где собаки и кошки живут вместе. Но, по-видимому,это возможно, когда их берут еще щенками и котятами, и они привыкают друг к другу,преодолевая природную неприязь.
Яков не мог взять кота к себе домой, хотя и очень его жалел, не мог нанести своей собаке такую большую травму, причинить жестокие муки ревности четвероногому другу.Но Кицик все равно сопровождал его до самой квартиры, и даже пытался зайти, когда открывалась дверь,что подтверждало догадку: он когда-то был домашним. Яков осторожно отстранял его. Попытка зайти повторялась каждый раз, когда Кицик сопровождал Якова, пока кот не убедился, что в квартире живет собака и ему места нет. Теперь он доходил уже только до парадного, останавливался и тоскливо смотрел, как Яков поднимается по лестнице.
Зима стояла долгая, дождливая, холодная. Город расположен на холмах, на высоте около четырехсот метров над уровнем моря, что определяло более холодный климат, чем на равнине. И, хотя температура воздуха была плюсовой, но сырость усугубляла прохладу, пробиравшую до костей. Стоило отключить электроотопление, как через 10 -15 минут термометр в комнате показывал не более четырнадцати градусов по Цельсию. На пособие по старости квартиру не обогреешь. Яков застегивл на все пуговицы теплый халат, надевал шерстяные носки. Своей собаке для подстилки, он нашел на улице теплый матрасик, кем-то выброшенный, и сожалел, что не может так устроить Кицика, переживая за него в холодные, дождливые вечера. Но тот как-то устраивался сам, находя укромные места, спасаясь от дождя и холода: возле домов и мусорных баков валялись матрасы, поломанная мебель, старая одежда, большие картоные коробки. Яков старался хорошо подкормить своего любимца, чтобы как-то компенсировать зимние неудобства.
Но этой зимой шерсть у Кицика была уже не такой длинной и густой, как в прошлые годы. Появилось больше бурого цвета. Глаза, прежде ярко–изумрудные, поблекли и часто были прикрыты какой-то пленкой. Когда Яков гладил кота, то видел, что подшерсток его сильно поредел и на спинке, и лопатках светилась белая кожа. Под пальцами попадались небольшие ранки. Кот меньше разговаривал с ним, признося лишь короткие звуки типа: «Ва, ва, ва», поднимал головку и печально-вопросительно смотрел на Якова.; «Разве ты не видишь, что со мной? Я уже постарел и болею. Может быть ты возьмешь меня к себе домой? Мне так хочется тепла и покоя. Пожалей меня и спаси...»
-Нет, мой котик, я бы тебя взял, но не могу, ты же знаешь, почему...-Говорил Яков, словно отвечая на немую просьбу и на душе у него было скверно...
Но стоило отодвинуть раму окна и позвать: «Кицик, Кицик», как он неизменно прибегал на зов и ловко ловил брошенный кусок пищи.
Газон под окнами этой зимой, при обильных дождях, разросся хорошо. Все прогалины, вытоптанные за долгое, сухое лето, затянулись густой, зеленой травой, поднявшейся высоко. Никто и не думал ее косить, лишь кое-где протоптали тропинки.
И вот, в середине марта, холодным ветренным утром, Яков вышел из дома, позвал Кицика и положил ему, слегка прогретую, , в микроволновке, сосиску. Но кот прореагировал как-то вяло, и еду подхватила другая кошка. А Кицик даже отвернулся. В середине дня Яков открыл окно. Кот сидел в траве, на некотором отдалении и, против обыкновения, даже не подбежал. Яков позвал его. Кицик лишь поднял головку и не сдвинулся с места, а, брошенный ему, кусок курицы схватил другой кот. Яков похолодел:« Отказывается от еды, это нехороший признак. Может, он заболел, или ему надоела эта еда. Что-же ему давать?»
Но вспомнил,что летом Кицик,тоже, некоторое время плохо ел, похудел, ходил вялым, сонным, а потом поправился и опять стал бойким,ловким: «Может, и на этот раз пройдет», - с надеждой думал Яков,поглядывая из окна на кота,сидевшего на траве в своей обычной позе,поджав лапки.
На следующий день Яков вынес и положил прямо перед ним кусочки свежей,хорошо пахнувшей вареной докторской колбасы, которую кот,обычно, быстро сьедал. Кицик не притронулся. Жена Якова, которая тоже, бывало, подкармливала Кицика, видя, что муж переживает, попыталась его утешить:
- Ничего не поделаешь, - сказала она, - мы же не знаем, сколько ему лет, он давно живет на улице. Видимо, подошло его время. Хотя в домашних условиях, прожил бы дольше.
С середины марта и до начала апреля стояла, непривычная для Израиля в это время года, холодная дождливая погода. По ночам шли проливные дожди, а днем тусклое, ленивое солнце едва просачивалось сквозь блеклую пелену, закрывавшую небо.Вокруг царила всепроникающая сырость. Фасады домов стали темно-серыми, но газоны расцвели пышной зеленью, жадно заглатывая влагу.
Кицик ходил мокрый, какой-то взъерошенный, не ухоженный, равнодушнный к еде. «А может, у него болит желудок, вынесу-ка я ему молока», - подумал Яков.
Утром он вынес, слегка подогретое в микроволновке, молоко, налил в пластмассовую баночку и позвал кота.Кицик подошел и, к великой радости Якова, стал охотно пить молоко. Выпил почти все и, с каким-то усталым видом, отошел.
Всю неделю, каждый день, по утрам, Яков поил кота молоком и, казалось, дело шло на поправку. Из окна было видно,что Кицик, сидя на траве, чистился, вылизывал шерстку и приводил себя в порядок.
Яков вынес ему кусочки мяса из жаркого и макароны с мясной подливкой. И кот не отказался, но ел медленно, останавливаясь и оглядываясь, без особой охоты.
А вечером, когда Яков возвращался из парка, Кицик вышел к нему из травы газона, услыхав знакомые шаги, как в преждние времена.Он шел рядом, аккуратно ступая лапками, словно одетыми в белые носочки, иногда забегая вперед, будто не было никакой голодовки, и что-то говорил, что-то рассказывал на своем кошачьем языке, видимо, не сомневаясь, что Яков понимает его.
Прохожие, глядя, как рядом с человеком, идет крупный черно-белый кот, поворачивались вслед и улыбались. А Яков косился по сторонам,опасаясь, чтобы собаки, которых в это время выводили хозяева, или озорные мальчишки не обидели его кота, и ему думалось, с грустью, что это последняя, прощальная прогулка.
- Подожди меня, - сказал Яков, когда они подошли ко входу на лестничную клетку, - я сейчас вынесу тебе сметану.
Кицик остановился и смотрел ему вслед.
Когда Яков вынес сметану в пластиковой коробочке, кота нигде не было видно. Уже стемнело. Свет уличных фонарей плохо освещал проход под столбиками дома. Людей не было. Задувало ветром.
«Куда же он делся?» - огорчился Яков и пошел вдоль всего длинного дома, мимо парадных, громко зовя:
- Кицик, Кицик... Где же ты:?
Никого... Яков прошел еще раз вдоль дома и, подходя уже к своей лестнице, обернулся. Кот молча стоял возле ног.
- Где же ты был, Кицик? Вот, покушай свежую сметанку...
Кот медленно ел сметану, а Яков стоял возле, оберегая, чтобы никто не помешал.
Назавтра, весь день, Кицика не было видно нигде. И напрасно Яков подолгу простаивал у окна, глядя на газон, кусты и деревья, с шумом открывал раму и звал кота. Холодный, сырой ветер врывался в открытое окно, забивал дыхание, заглушал звук
На следующий день, во второй половине дня, когда стало слегка темнеть, Яков разглядел на газоне, метров пятнадцать от дома, среди полегшей травы черно-белый силуэт. Прихватив кусочек вареной курицы, специально оставленный после обеда, и, холодея от нехорошего предчувствия, он спустился во двор и пошел по направлению к черно-белому пятну.
Да, это лежал Кицик. Он был еще жив, но едва дышал, какой-то мятый, сплюснутый, безразличный ко всему. Над ним кружились мухи. Яков полжил возле кусок курицы и слегка потрогал его тонкой веточкой.
- Кицик, что с тобой, мой котик? Не умирай... Прошу тебя...
Кот чуть пошевелился и, словно извиняясь, издал слабый звук: «Ва». Яков знал, что ничем не может помочь. Он тоскливо посмотрел по сторонам и отошел, не в силах наблюдать агонию своего любимца.
Быстро стемнело. На улице зажглись фонари и ярко освещали тротуары и проезжую часть. Яков отрешенно стоял на тротуаре, вокруг, громко переговариваясь и смясь, шли люди к остановке автобусов, а в шести - семи шагах, за кустом, среди травы умирал кот Кицик.
Горло Якова перехватил горький комок. Сдавило сердце. На душе стало тяжело,тоскливо и пусто.С трудом, медленно опираясь на перила, будто постарев сразу на десять лет, Яков поднялся по лестнице к себе на третий этаж.
Кот Кицик лежал среди высокой, густой травы, давно нестриженного, газона. Недалеко рос широкий куст ключего растения, к весне покрывавшегося небольшими, фиолетово-розовыми цветами, с едва уловимым запахом. Стоял похладный, ветренный вечер.
Недалеко по тротуару, громко разговаривая, проходили люди. По проезжей части дороги проносились автомобили, тяжелые автобусы, объезжая клумбу кругового движения, на повороте рычали моторами и тут же, посвистывая тормозами, подъезжали к остановке. Кицик не обращал на шум внимания. Колючий куст и густая трава скрывали его. Кот, прикрыв глаза, в узкие щели между век смотрел на окна яшиной квартиры, пытаясь увидеть знакомый силуэт. Окна прикрывали трисы, иногда там кто-то мелькал и кот напрягал ослабевшее зрение.
Силы покидали Кицика.Он впадал в забытье, голова его опускалась на лапы. Кот вздрагивал, открывал с трудом глаза, и опять смотрел на яшины окна. Он лежал не на голой земле, под ним была подмята трава и, как тонкая прокладка все-же предохраняла от холода, исходившего от, еще не совсем просохшей, земли, после долгих мартовских дождей. И, хотя ветер был прохладный, но в нем уже чувствовалось жаркое дыхание, по летнему теплых, дней, что вот-вот должны были наступить. Но Кицик знал, что уже не дождется их. А так хотелось согреться в жарких,солнечных лучях, и еще раз ощутить сладкое тепло человеческих рук. Судорога несколько раз пробежала по слабеющему телу животного.
Прохожих становилось все меньше. Перестали ходить автобусы и автомобили проезжали все реже и реже.
Время подошло далеко за полночь. Даже банды подростков, горланящие под окнами и на скамейках возле парадных, стихли и разошлись по домам. Окна погасли.
Кицик чуть приоткрыл глаза: в яшиной квартире было темно и тихо. Кот понял, что Якова он уже не увидит. И, повинуясь могучему инстинкту, Кицик с трудом встал на слабые, дрожащие, еще недавно такие сильные ноги, и двинулся в последний путь по ему одному известному направлению.
Уличные коты и собаки никогда не умирают в ореале своего обитания. Вы не найдете кота, умершего своей смертью или от болезни в том месте, где он жил и кормился. Как правило, если мы видим тела мертвых животных, то они погибли или под колесами транспорта, либо задушены собаками, или убиты камнями вандалов-подростков. Кошки и собаки, почуяв свою кончину, из последних сил, уходят умирать в какие-то потаенные места, которых никто не знает. В этой загадке заложена глубокая тайна и великая мудрость природы, состоящая, наверное, в том, чтобы смерть не мешала продолжению жизни.
Царила глубокая ночь. Кот Кицик, напрягая иссякающие силы, шел, чтобы исполнить последний нерушимый завет бесчисленных предков. Он остановися, оглянулся на темные, отражающие бледный свет луны, яшины окна, из которых столько раз получал еду, и задержал взгляд, навсегда прощаясь со своим другом и местом, где жил и кормился...
Холодный, порывистый ветер, завывая, гонял по мостовой пустые пластиковые бутылки. Было зябко, прохладно, сыро... Где-то, недалеко, раздавалось протяжное мяуканье возбужденных весной молодых котов.
Кицика уже ничего не волновало и не трогало. Он шел, медленно передвигая непослушные ноги, опасливо поглядывая по сторонам, чтобы никто не помешал ему достойно закончить жизненый путь...
Утром Яков открыл окно, внимательно осмотрел траву и кусты,но ничего не увидел.Выйдя перед завтраком, как обычно, на прогулку, он подошел к тому месту, где вчера лежал Кицик, опасаясь наткнуться на бездыханный трупик. Но кота не было. Лишь примятая трава обозначала лежку. Не было и куска варенной курицы, что он вчера ему положил. Это давало какую-то надежду. Но мясо могли утащить другие коты, пробегавшие собаки или птицы.
Вечером Яков несколько раз прошел по тротуару мимо того места на газоне, где вчера лежал кот, в тайной надежде, что он, если затаился, как бывало, где-то в траве,выйдет к нему, услыхав шаги.
- Кицик, Кицик, – несколько раз громко позвал Яков. Но из густой травы не издавалось ни звука, ни шероха. Яков убедился, что его надеждам не суждено сбыться...
Но все-же, и наступившим утром, и двумя, следующими за этим, он резко открывал окно, чтобы деревянная рама издавала характерный звук,и глядя на газон,деревья и кусты,громко звал кота.
В ответ высокая, уже местами пожелтевшая, трава, только колыхалась под свежим, утренним ветром.
На сердце у Якова лежал камень. Щемило в груди и мучала совесть. Ему казалось,что не все, что мог, сделал для Кицика: бывало, не знал, ел ли он или пил, особенно в жаркие летние дни, случалось, когда кот подбегал к нему, не находил времени наклониться и погладить.Может, следовало показать кота ветеринару? Но, скорей всего, действительно, подошло его время, а от времени лекарства нет... Это животное всегда было перед глазами, радовало душу, и горько сознавать, что он его больше не увидит...
На четвертый день, когда Яков открыл раму, под окном раздалось мяуканье. Черный, уже хорошо подросший, котенок, сверкая зелёными, круглыми глазками, просил еду...