Маруся зажмурилась перед белыми распашными дверями с надписью EXIT, задержала на минутку дыхание, потом решительно толкнула двери, сделала шаг, открыла глаза и сделала глубокий вдох. В лицо пахнуло жареной кукурузой, бензином, воздух был жарким и вязким, а все это вместе означало – Большое Яблоко – Нью-Йорк, аэропорт Джейэфкей. А еще это означало неделю счастья. Ритуал был исполнен, и Маруся весело подбежала к желтому такси. Водитель-индус, широко улыбаясь, взял из Марусиных рук портплед, положил в багажник, а Марусе открыл дверцу, и она с видимым удовольствием плюхнулась на заднее сидение. Таксист сел за руль и только тогда вопросительно посмотрел на Марусю в зеркало заднего вида.
- Мэм?
– Угол Амстердам и Коламбус, - с наслаждением отчеканила Маруся по-английски.
- Откуда вы родом?
- Угадайте,- привычно ответила Маруся.
- Лондон?
– Да, - вздохнула Маруся. Как видно, никогда ей полностью не избавиться от британского акцента. Английскому ее учил дед лет с двух, поэтому произношение въелось как видно навсегда…
***
Маруся никогда не говорила первому встречному в Нью-Йорке, что она из Москвы. В свою самую первую поездку, когда она радостно объявила об этом водителю присланного за ней лимузина, он только уточнил:
– Москоу Охайо?
Маруся только махнула рукой – Охайо, Охайо.
Она не страдала болезненным чувством патриотизма и была абсолютно убеждена в том, что делает для русской культуры более чем достаточно и гораздо больше многих своих знакомых, которые напивались в «Самоваре» на Манхэттене на третий день командировки, плакали под какой-нибудь пошлейший романс и били себя в грудь кулаком – пропала Великая Россия!
Марусю от этого просто воротило. За границей она никогда не рвалась к общению с соотечественниками, начинающими пить и жрать еще до того, как самолет набирал высоту. Однажды Маруся летела из Нью-Йорка – уставшая и грустная, потому что было время возвращаться домой. К ней привязался какой-то парикмахер, летевший после конкурса причесок. Несмотря на явную голубизну, он прилип к ней намертво, весь полет донимая разговорами о смысле жизни и роли парикмахерского искусства в истории человечества. Несмотря на мирный характер темы, в нем чувствовалась какая-то агрессия, он все время пытался навалиться на Марусю и требовал от нее неусыпного внимания. Потом он наконец сам заснул. Уже в Москве на паспортном контроле, они столкнулись нос к носу. Он смущенно отвел глаза и пробормотал еле слышно – извините. Непонятно почему, Маруся долго не могла отделаться от неприятного чувства опасности, исходившего от этого молодого потрепанного парня.
***
… Вдали показались небоскребы, сердце Маруси забилось при виде такой привычной уже, но все еще волнующей картины…
***
В Москве Маруся вечно просыпалась разбитой, и, глядя за окно на низкое серое небо, на нее сразу же наваливалась тоска, и жить решительно не хотелось. Потом она выпивала обычный свой шипучий упсарин, огромную кружку кофе и постепенно приходила в себя. В Нью-Йорке она никогда не страдала от джетлэка, вскакивала рано утром полная сил. Этот город немедленно наполнял ее энергией миллионов эмигрантов, приехавших сюда в поисках счастья – и ныне живущих, и давно ушедших.
***
…Через час такси остановилось у знакомого и ставшего уже почти родным за эти последние 10 лет отеля Амбассадор. Подхватив портплед и расплатившись, она вбежала в лобби. Анджей как всегда отвечал по телефону кому-то:
– Амбассадор отель. Мей я хелп ю?
Увидел Марусю. Вскочил. Заулыбался. Отрывисто отвечая что-то в трубку, он уже искал ее по компьютору, писал что-то левой рукой, протягивал ключ с огромным деревянным номером. Наконец, повесил трубку и радостно завопил – Welcome home, Марыся! Анджей искренне любил эту воспитанную русскую, прекрасно говорящую и по-английски, и по-польски – на его родном языке. В ее номере всегда был образцовый порядок, и мужчины никогда не оставались у нее на ночь. Маруся поставила перед Анджеем бутылку русской водки
– Это тебе, Анджей.
- Спасибо, Марыся, - сказал он с искренним чувством. - Не была в Варшаве? – Была буквально 2 недели назад.
Помолчали.
- Как?
- Все лучше и лучше. Поезжай, как сможешь, тебе понравится.
Опять помолчали. Маруся знала, что у Анджея парализованная мать, и поехать он сможет, только когда ее не станет.
- Как сможешь, - повторила она.
- Конечно, Марыся, обязательно, - грустно сказал Анджей.
Маруся поднялась на 5 этаж, открыла дверь в просторный номер с огромной кроватью в спальне и настоящей кухней в гостиной. Маруся кухней никогда не пользовалась, но сам факт ее существования усиливал эффект настоящего «дома», которого ей так не хватало.
Первое – включить телевизор, потом разложить все вещи по полкам и полочкам большой гардеробной - клозета. Зубную щетку, косметичку и т.д – в ванную комнату. Потом в душ. Маруся долго стояла под душем. Московские проблемы все не отпускали. Она упорно еще и еще раз намыливала маленькое махровое полотенце и все мылась, и мылась….Наконец, отпустило немного. «Зубная боль в сердце, - вспомнила она. Вот как это называется. - Зубная боль в сердце».
Еще через час из дверей Амбассадора вышла благоухающая нарядная женщина в светлом тренче с красивой крокодиловой сумочкой и в таких же туфлях. Это была Марусина слабость – туфли и сумочка, обязательно одинаковые. Когда она однажды приехала к родственникам друзей в Филадельфию с очередной дурацкой посылкой (черный хлеб, водка, оренбургский платок), хозяин дома, мудаковатый зубной техник Игорь, оглядев ее с ног до головы, процедил сквозь зубы
- Вот как теперь в Москве одеваются – прям Европа…
На Марусе были леопардовые туфли и такая же сумочка и перчатки…
Маруся разозлилась на этот снисходительный тон – американец хренов! И больше посылки не возила.
Маруся шла по Амстердам авеню, щурясь на теплое осеннее солнышко, улыбаясь встречным, даже что-то напевая под нос. В Нью-Йорке она молодела, хорошела, казалось все плохое осталось там, за океаном…
Ровно в 2 часа дня она вошла в тяжелые дубовые двери концертного зала. На нее тут же налетели две толстые тетки – организаторы прослушиваний. Ей немедленно всучили толстую папку с файлами, на каждого певца – отдельный файл с фотографией, расписание на неделю, пригласительные на концерты и спектакли – тоже на всю неделю. Все работало как часы. Маруся вошла в зал, поздоровалась с уже сидящими за столом коллегами – их было шестеро. Некоторых она знала, двое или трое были совершенно незнакомые люди. У всех уже стояли стаканчики с кофе. Маруся тоже сделала себя чашку кофе, взяла пару печений и села на свое место за табличкой – Мария Маренич, Россия, Москва. Она не вертела головой и не заглядывала никому в глаза – опыт, сами придут. Так и произошло – один за другим к ней подходили директора европейских театров, одни представлялись, другие здоровались, обнимали, француз и итальянец расцеловали в обе щеки. Маруся приехала на отбор певцов для своего театра уже в четвертый раз. В первый раз ее никто не замечал, едва здоровались. Теперь ее театр был известен во всей Европе, и поэтому с ней не могли не считаться. Все знали - в России не платят больших денег, но там еще живо настоящее искусство, а главный режиссер театра – обожаемый Марусей 35-летний Саша Герцен – едва ли не лучший режиссер мира. Артисты мечтали у них петь, а директора мечтали заполучить Сашу на постановку, поэтому все были с Марусей предельно любезны. Маруся усмехнулась, вспоминая свой первый приезд на прослушивания – не успела она войти, как англичанин, демонстративно отвернувшись от нее, начал намеренно громко говорить о Чечне. Речь свою он завершил словами: «Чего еще ждать от русских – варвары и дикари!» Всем было неловко. Маруся дождалась паузы, подошла к нему, поздоровалась и выразила ему глубокое сочувствие по поводу провала последнего спектакля с такой искренностью и на таком блестящем британском наречии, что все грохнули. Англичанин крепился, но тоже не выдержал, рассмеялся и поцеловал Марусе руку. С тех прошло восемь лет…
…Наконец пришла одна из теток и объявила первого певца. Немедленно за Марусиным креслом возник его агент – бывший тбилисец Резо – и на плохом английском начал нашептывать Марусе о гениальности своего подопечного.
Прослушивания шли себе и шли, сопрано сменяли баритонов, тенора басов… Особенное оживление наступало, если исполнитель-американец решался спеть что-нибудь на французском или итальянском. Француз и итальянец тут же начинали в ужасе затыкать уши и закатывать глаза. Большинство басов в этом году почему-то выбрали арию Гремина и пытались спеть ее на русском. Все тут же наклонялись к Марусе с вопросом:
- Ну как его русское произношение?
Маруся всякий раз мстительно отвечала
– Прекрасно.
Француз и итальянец злились.
К 8 часам вечера Маруся одурела от «Любви все возрасты покорны» в непередаваемой транскрипции американцев – и это только первый день! Справедливости ради надо сказать, что теноровые изыскания на тему «Куда, куда, куда вы удалились?» были гораздо ужаснее, но почему-то раздражали меньше. Может быть потому, что эта проклятая фраза «Любви все возрасты покорны» особенно действовала Марусе на нервы. Ее муж, после 25 лет не самого плохого брака, недавно доказал справедливость классика на деле, влюбившись в молодую гримершу. Все эти годы они шли рука об руку, были самыми близкими друзьями, всего добивались вместе. Гримерша была страшна как смертный грех, хитрая и жадная, но он влюбился не на шутку. Зубная боль в сердце вернулась. Маруся закрыла глаза. Никуда от этого не уйти, не улететь, не уплыть.
Наконец, список на сегодня был исчерпан. Солидные люди подскочили с кресел и, подхватив папки, как школьники, побежали вон – на волю!
Маруся тоже засобиралась. Куда пойти? Из друзей сегодня видеть никого не хочется, магазины закрыты… Надо съесть что-нибудь и в отель – спать.
Она вышла на тротуар, включила мобильный. Первое – позвонить сестре и дочке, второе – Герцену, третье – отключить телефон, чтобы не отвечать мужу. Невыносимо было вот уже 4 месяца слышать фальшивый голос и знать – ложь, ложь, ложь – каждое слово, каждое движение, голос – все! Она явственно читала в холодных серых глазах: «Чтоб тебе провалиться», а вслух он произносил что-нибудь вроде : « Котик, что купить на рынке? Я сейчас поеду.» Ей хотелось крикнуть: « Да что ей возьмешь, то и нам, любезный ты мой!» Но не кричала, а только неопределенно качала головой – да что хочешь… Маруся сама загнала себя в эту омерзительную ситуацию. Она вбила себе в голову, что пока дочь не выйдет замуж, она будет молчать. Дочка Света уже два года жила в гражданском браке со своим Женей, а он все молчал как пень. Света улыбалась и говорила, что ей и так хорошо, а дома у мамы рыдала так, что у Маруси разрывалось сердце. Ей хотелось одного – дать этому Женьке как следует по башке, но Женька считал ее своим лучшим другом, матерью-красавицей и слушал ее, открыв рот. Маруся молчала, боясь потерять Женькино доверие. Она понимала, что он беззаветно любит Светку, предан ей как собака, и только извечный мужской страх перед браком все еще сдерживает его от решительного шага. Маруся не сомневалась в том, что предложение Женька сделает в самом ближайшем времени, и все у них будет хорошо. Вот тогда можно будет подумать и о себе.
Герцен, конечно, был в курсе всех Марусиных дел так же, как и она знала обо всех его душераздирающих романах, некоторые из которых прогремели на весь мир. Герцен постоянно влюблялся в сопрано – это был его крест. Сопрано немедленно отвечали ему взаимностью и требовали законного брака, благо Герцен был холостой.. Тут- то все и начиналось. Герцен менял номер мобильного, и потоки сопрановых слез лились на Марусю Ниагарским водопадом. Она, как могла, успокаивала их:
– Зачем он тебе нужен (Галя, Люся, Марина, Жаклин)? Он же ужасный человек – эгоцентрик, он женат на своем театре, ему же никто не нужен, это счастье для тебя, что вы расстались и т.д.
Герцен сам частенько присутствовал при подобных разговорах, в основном международных. Маруся сидела за столом с горячей телефонной трубкой, Герцен стоял рядом. Курил одну за одной. Внимательно слушал, подозрительно глядя на Марусю. Однажды не выдержал. Они ехали домой в его машине. Он долго пыхтел и молчал. Маруся только посмеивалась, ждала, когда спросит. Он не выдержал
– Муся, ты это… правда обо мне так думаешь?
- Как так, монстр?
- Ну это все, самовлюбленный эгоист…
Маруся расхохоталась.
- Конечно, чудовище, но самый добрый, самый лучший, самый верный и самый талантливый самовлюбленный эгоист в мире!
Герцен рассмеялся с облегчением и больше Марусю ни о чем не спрашивал. Если в его присутствии звонила какая-нибудь очередная его пассия, он только махал рукой и уходил в свой, соседний с Марусей кабинет.
Когда Герцен узнал о гримерше, он возненавидел Марусиного мужа с такой же силой, как любил до этого. От Маруси он это скрывал. Орал на нее:
– Дура! Выбрось все из головы! Этого быть не может!
Ему было невыносимо смотреть на то, как прежде всегда жизнерадостная Маруся внезапно уходила к себе, и он заставал ее стоящей у окна с сотой за день сигаретой.
- Хватит курить! - кричал Герцен.- Ты себя угробишь! Он мизинца твоего не стоит! Ты не можешь бросить на меня театр! Ты не можешь бросить Светку!
Герцен панически боялся, что Маруся заболеет чем-то ужасным. Он как режиссер знал, что значит длительно подавляемый стресс. Все должно быть так – увидел, оценил, отреагировал. А тут было – увидела, скрыла оценку, подавила реакцию. Неправильно!
….Итак, Маруся всем позвонила, съела вкуснейший салат в любимом итальянском ресторанчике « У Луи» и отправилась в отель.
У стойки Анджея возвышался спиной к ней какой-то огромный мужик с таким же огромным чемоданом у ног. Анджей с тоской объяснял ему что-то, судя по всему раз в пятый. Увидев Марусю, Анджей обрадовался.
- Марыся, помоги!
Маруся подошла к стойке. Огромный мужик обернулся к ней.
- Помогите, ради бога! – взмолился он по-русски.
Маруся снисходительно улыбнулась.
– Ради бога - помогу! Что случилось?
- Да вот, не могу объясниться, у меня номер заказан в этой гостинице, а он лопочет что-то непонятное, не то заказа нет, не то не знаю что.
Маруся быстро переговорила с Анджеем. Мужик, не вслушиваясь, откровенно разглядывал Марусю. Наконец она обернулась к нему.
- Хватит меня разглядывать! Все нормально, только заказ сделан с завтрашнего дня, а сегодня он предлагает вам переночевать не в вашем люксе, а в обычном номере.
- Всего-то…- мужик выдохнул с облегчением. – Давайте любой, устал смертельно, летел целый день!
-Издалека?
- из Ханты-Мансийска!
-Ого!
Анджей радостно выдал ключ. – Добро пожаловать!
Маруся направилась к лифтам. Мужик догнал ее, и они молча поехали, не глядя друг на друга.
-Спасибо! – крикнул мужик в Марусину спину, когда она выходила на своем этаже.
- Да не за что, - рассеянно ответила Маруся, не оглянувшись.
***
Снился Марусе в эту ночь давешний мужик, только лица его она никак не могла разглядеть. Они шли по колосящемуся полю, светило солнце, пели птицы. Потом она вдруг заплакала. Мужик обнял ее, она уткнулась ему в грудь, явственно увидела перед глазами серую шинель и даже почувствовала, какая она колючая. Проснулась Маруся счастливая.
***
Выходя рано утром из гостиницы, она столкнулась с ним в дверях. Был он не в шинели, конечно, а в красивом легком пальто.
- Здравствуйте, прекрасная незнакомка!
- Почему же незнакомка? Меня зовут Машей.
- А меня Сашей.
Засмеялись.
У него было хорошее открытое лицо, веселые карие глаза, очень коротко стриженые седые волосы.
Их то и дело толкали входящие и выходящие из отеля люди. Наконец он спросил:
- Кофе хотите?
- Конечно, хочу.
- Пошли?
- Пошли.
Они зашли в ближайшее кафе. Пили кофе, потом чай, потом ели омлет, потом опять пили кофе, потом опять ели. И все говорили, говорили…
Когда Маруся очнулась, на часах было 12. Прослушивания шли уже 2 часа. Маруся охнула. Саша засмеялся.
- Опоздали к своим тенорам?
- Опоздала, - горестно ответила Маруся.
- И я опоздал к своим нефтяникам. Может, ну их совсем?
Маруся растерялась.
- Как это?
- Да вот так. Пошли в Метрополитен музей, там выставка импрессионистов.
Маруся с изумлением посмотрела на Сашу.
Он расхохотался.
- А вы что подумали, я кроме баррелей ничем больше не интересуюсь?
- Подумала, - честно ответила Маруся.
- А вот пошли!
И они пошли в Музей пешком. Дорога шла через Центральный парк, он был весь золотой, и багряный, и бурый, и зеленый. Дошли до бронзовой Алисы из страны чудес. Маруся обернулась сказать что-то смешное про «мумзиков в траве», и тут Саша ее поцеловал. Честно говоря. Маруся ждала этого, хотя никогда бы в этом не призналась. Все время, пока они шли через парк, напряжение между ними нарастало, разговор не клеился, оба чувствовали – что-то происходит.
Он поцеловал ее крепко, до боли в губах, как будто-то бы не целовался целую вечность.
- Однако, скорости у вас… - только и смогла прошептать Маруся.
- Ну я летчик все-таки по профессии, да и по сути, наверное.
Маруся вздрогнула, вспомнила шинель. Уткнулась ему в грудь и разревелась как девчонка. Саша не удивился совсем, только обнял ее еще крепче.
- Все будет хорошо, Маруся, я тебе обещаю.
- Откуда ты знаешь, что я Маруся?
- Не знаю, Маруся, чувствую, что ты моя Маруся.
Они, обнявшись, пошли обратно в гостиницу. Обратный путь занял не меньше часа. Они целовались каждые 10 метров. Люди улыбались им навстречу. Они выглядели как немолодые уже супруги, приехавшие в Нью-Йорк на второй медовый месяц.
Анджей с изумлением смотрел на обнявшуюся пару, без слов прошедшую мимо него к лифту. Ну и Марыся!..
Спотыкаясь, они вошли в ее номер, они говорили друг другу какие-то дурацкие слова, смеялись и целовались. Все произошло как-то естественно, не было стыдно или неловко, время остановилось. Через несколько часов они наконец оторвались друг от друга. Саша закурил, а Маруся заглянула ему в лицо, смеясь, и вдруг увидела слезы у него на глазах. Он смотрел на нее с таким обожанием сквозь эти слезы, что Марусе стало страшно.
- Саша, ты что?
- И все-таки я нашел тебя, хотя сам уже в это не верил.
- Да ну тебя, сочиняешь все.
-Нет, Маруська, послушай, еще в летном училище, 25 лет назад, я видел сон – поле, солнце и девушка. Она плакала, а я ее утешал, и я ее так любил, что сердцу было и больно, и сладко.
У Маруси перехватило горло.
- А почему ты думаешь, что это была я?
- Не могу объяснить почему, но понял я это еще тогда, когда ты меня в гостиницу пристраивала.
- Поэтому разглядывал?
- И поэтому, и потому что ты ужасно ужасно красивая…И я сейчас тебя съем!
- Не съешь, волк. Я уже давно не Красная шапочка, а уже почти что бабушка.
- Эх, Маруська, классики не знаешь, бабушку-то как раз и съели!
Маруся запищала, но он уже обхватил ее своими огромными ручищами…
…Поздно вечером они вышли из отеля. Маруся опасливо покосилась на стойку администратора, но Анджея там не было. Вместо него возвышался худющий афроамериканец в очках, очень строгий на вид. Маруся хотела спросить, где Анджей, но потом почему-то передумала. Анджей жил в этой же гостинице, она ему позвонит. Потом. Прослушивания!!! Вот куда надо было позвонить, - с ужасом вспомнила Маруся и даже остановилась.
-Что?
- Я же целый день прогуляла!
- А я?
- И ты. И не звонил никому.
- Я вообще телефон отключил. Завтра что-нибудь придумаем.
- Ага… врать будешь?
- Врать не буду, но и правду не скажу.
Они погуляли по ночному городу, съели огромное количество еды и вернулись в отель уже за полночь.
Теперь они расположились в его наконец освободившемся «люксе». Они любили друг друга уже по-другому – спокойно и нежно. У Маруси все время звучало в ушах – положи меня аки печать на сердце твоем…
Саша сказал вслух:
– положи меня аки печать на сердце твоем.
Маруся прошептала:
– так не бывает…
- Так не бывает, но это случилось – сказал Саша. – Наверное, мы оба это заслужили чем-то.
Неделя пролетела как сон. Днем они работали – каждый занимался своим делом, потом он заезжал за ней (все коллеги могли наблюдать картину прибытия лимузина с водителем ко входу в концертный зал и отъезд парочки в неизвестном направлении). Они ужинали вместе, болтали без умолку (особенно Маруся), перебивая друг друга. Саша хохотал. У Маруси было прекрасное чувство юмора и явный дар пародиста. Они показывала ему всех ярких персонажей дня в лицах.
Ночи они проводили вместе, рано утром Маруся кралась к себе в номер, чтобы привести себя в порядок и бежать на прослушивания.
Герцен по телефону выходил из себя:
- Я же чувствую, у тебя там что-то происходит! Колись немедленно! У тебя роман?
- Отстань, Герцен, у меня роман с контр-тенором по фамилии Маньячи.
- Муська, не дури, у тебя семья, Светка, театр, черт побери! Ты не можешь остаться в Америке!
- Ах ты свинья, думаешь только о себе! Самовлюбленный эгоист!
- Да, но самый милый и талантливый из всех эгоистов – ты же сама говорила!
- Мало ли что я там говорила! Это было в другой жизни! – мучила его Маруся и вешала трубку.
Герцен звонил опять:
- Ты еще трубки мне тут побросай! Я приеду, клянусь богом!
Маруся хохотала. Герцен ставил «Травиату» в Новой Зеландии, она была в полной безопасности.
Сестра, наоборот, очень обрадовалась Марусиному хорошему настроению
- Ну слава богу, ожила, оторвалась от своего вампира! Он пьет твою энергию! Вот ты уехала – он как смерть ходит, а ты – цветешь и пахнешь!
Светка была очень мнительна:
- Ма, ты уверена, что у тебя все в порядке? Ты какая-то странная. Ты давление мерила?
Они уже все знали друг про друга. Ему было интересно все. Ты ходила в детский сад? За какой партой ты сидела?
Одну тему они старательно обходили – возвращение домой, которое неумолимо приближалось. Маруся улетала на день раньше.
Накануне отъезда она грустно стояла у окна Сашиного номера, завернувшись в простыню. Он подошел и как всегда крепко обнял ее.
- Маруся, я бы хотел, чтобы следующий отпуск мы провели здесь, и следующий и еще один – пока будем живы. Не торопись с ответом. Я даю тебе целых 3 минуты.
Маруся рассмеялась
- Зачем так много?
…Утром Cаша провожал ее в аэропорт. Лимузин уже стоял у входа, Саша курил, глядя на дверь отеля. «Волнуюсь, как мальчишка, - подумал он, - больше никуда никогда ее не отпущу»…
Маруся вышла в лобби с одной сумочкой, портплед уже забрал Саша. Анджей стоял за стойкой. Он перевел глаза с Марусиного лица на сумочку. - - Он уже погрузил багаж?
Маруся смущенно кивнула.
Анджей вдруг выскочил из-за стойки, схватил Марусю в охапку и закружил по фойе.
- Марыся, как я рад за тебя! Счастья тебе!
Маруся облегченно засмеялась, люди только головами качали.
- Ты куда пропал, Анджей? Тебя так долго не было!
Он опустил ее на пол.
- Марыся, ты знаешь, мама умерла.
Она растерялась
- Прости, я не знала.
- Ничего, Марыся, все хорошо, поезжай с богом.
- Довидзення, Анджей.
- Прощай, Марыся.
Она удивленно взглянула на Анджея.
Он не смог сдержать счастливой улыбки
- Я уезжаю в Варшаву, Марыся, может быть, навсегда.
- А я Сибирь, представляешь? И тоже навсегда.
Оба рассмеялись.
- Будь счастлива! – уже серьезно сказал Анджей.
- Обязательно буду, - так же серьезно ответила Маруся, и повторила уверенно:
– Обязательно буду.
***