Тридцать лет спустя, торжествующе: «…Сейчас ему бы исполнилось двадцать девять…». Терпеть уже сказанное? И всё несказанное, что давно копилось и могло отлипнуть от любимых губ? Брожу по окраинам. Городок состарился без меня. Всё как у человека: перестал расти – проявляются признаки увядания. На площадях, дорогах и тротуарах проступает сеть глубоких морщин, лысеют клумбы. Цветочные ароматы сменяются старческим запашком полных мусорных ящиков.
Небрежно выплюнутые слова прилипли к щеке, как семечная шелуха. Жгут.
Торговый центр. Блестит цыганским золотом, как фикса во рту немытого бомжа. Куда? Да хоть куда. В привычное кафе. Лишь бы подальше от щербатой пасти главной улицы. Ну не скрывают поддельные цацки витрин неопрятную старость моего города. Всё натянутое на фасады – как нижнее бельё из чужого гардероба. Вроде и надето, но размер не тот. И срам не прикрыт. Нельзя бахвалиться краденым.
Она ждала ответа? Наверное…
За соседним столиком пара. Он – мой ровесник. Но этот седой бродяга нашёл себе подругу. Смотрит на него – будто никого вокруг. Неужели так бывает? Отвожу взгляд. Я в самом углу. Вижу всех посетителей и выход. Он один, а их… да, семеро. Три тётки, по центнеру, любовно обмывают усопший день. Наверное, сложился удачно. Премия или что-то другое, материально полезное. Торгашки? Скорее всего.
Я промолчал. Как у следователя полжизни назад. В суде и на зоне. Следить за языком – привычка.
Мужик в чёрной коже, с графинчиком и пельменями, ест и пьёт, как работает. Механически хавает. Ему без разницы. Не голодал. Не оценит и не почувствует вкус еды, женщины и свободы. Что я к нему прицепился? Бывший мент? Допустим. Ну и что? Паспорт в левом кармане. Всё чисто. Только руки стали липкими. Налить. Выпить. Закусить. Уже лучше. Я у себя дома.
Столиков двенадцать – мой срок. Что я мог сказать? Стульев сорок восемь. Ей столько же. Один год счастья. Ранка от той сигареты печёт до сих пор.
Женщина неопределенного возраста в пьяной задумчивости лакирует пивком стакан красного после ста граммов водки. Убойно даже для мужика. Некому вытащить её из этой задумчивости, посадить в ванну с горячей водой и пеной. Отмыть. Причесать волосы и мысли. Ей чуть за тридцать, но лицо и фигура давно потеряны. Вместе с целью. Похоже, не найдет. Так и сгинет от жалости к себе.
Стоило сказать: «Бывших убийц не бывает. Хорошо, что сын не родился». Но это – дешёвый понт, лишнее…
07.05.07