… шестеро их было. И один. Были они молоды, веселы и задорны. И считали они друг друга друзьями. И ждали их впереди лишь бесконечные просторы возможностей и беззаветная вечная дружба.
А сейчас, в этот первый по настоящему летний день, а точнее уже ночь по пыльной просёлочной дороге шли они особенно-то и никуда. Просто жизнь казалась прекрасной и удивительной, пыльная дорога ковровой дорожкой, безбрежное звёздное небо и тёплая ночь укрывали их от посторонних глаз. А вино в изобилии давало ощущение беспричинного веселья и вселенского благодушия.
Они шли, шутили и вспоминали разнообразные весёлые и не очень, но теперь уже казавшиеся забавными, приключения, которыми участниками были почти все присутствовавшие. И по кругу ходит бутылка вина. А ещё каждый несёт сумку или пакет с провизией и дополнительным вином. Ещё бы, ведь они не собирались такой полной компанией почти год! Вот сейчас посадки по правую руку закончатся и дорога, огибая их, также свернёт направо и пойдёт вверх, к железнодорожному полотну. И тогда они привычно свернут с неё и потянут свой путь наискосок вниз, где чуть левее виднеется отражённая в воде пруда луна. Это рядом почти – с километр – и тогда придут они на своё излюбленное место времяпрепровождения, скрытое сейчас мраком ночи. Там, возле водоёма, в березняке, они любили собираться и раньше, когда ещё все они учились в одном классе. Хотя нет, двое из них были из параллельного. И вот один-то из них вызывал у него какое-то странное, не вполне осознаваемое чувство напряжения что ли. Всегда-то он имел свой взгляд на вещи и своё собственное, отличное зачастую от их общего, мнение! Но то бы и полбеды, да частенько он оказывался прав! А кому же нравится прилюдно ошибиться? Хорошо хоть, что таких, заблуждающихся, среди них всегда почти было большинство,… но такая уж у них была компания, что моментально всё превращалось в шутку, никто никого не винил ни в чём и исправлялись ошибки дружно и шумно. Да и что это были за ошибки? Ну, забыли мангал или вино не в должном количестве взяли – короче, ерунда! А вот и поворот.
Перепрыгнув через брустверок обочины на травку луга, что отделял их от намеченной цели он, сосредоточив всё своё внимание на сумке с провиантом и вином – а вдруг разобьётся? – как-то не совсем удачно, как сначала ему показалось, наступил на ногу. Вроде как подвернул он её то ли на бугорке, то ли в ямке, не разберёшь сразу! А вот только следующий шаг сделать не удалось, поскольку нога как-то неестественно, удивительным образом для него, подвернулась, и он завалился назад, на дорогу, в податливо принявшую его и ещё не утратившую тепла пыль. Тут подоспела и боль, немного сглаженная алкогольным наркозом. До него не дошло ещё всего случившегося и потому сел он беззвучно и для остальных незаметно, так, что отсутствие его обнаружено было только шагов через десять. Да и то потому только, что бутылка, шедшая по кругу, оказалась у него. Обнаружив отсутствие пития, а там и его носителя, группа остановилась и ему прокричали, что тару задерживать негоже. Он же, до того попытавшийся встать и ошарашенный резкой болью в ноге, не слыхал их и не отвечал, соображая, что бы это такое с ним могло приключиться? Подшучивая над его неумением пить они, весело смеясь, повернулись и вскоре окружили его.
- чего расселся? – поинтересовался первый.
- - да вот, нога, - промямлил он смущённо. Но тот, не слушая его, нагнулся и забрал бутылку из его рук и, обернувшись к остальным, смеясь и поглаживая её, произнёс: - зажилить хотел!
- Второй, подойдя ближе, подал ему руку и сказал: - держись, - попытался поднять его. Чуть привстав и вновь простреленный болью в конечности, он, охнув и прикусив губу, отпустил руку и шмякнулся на прежнее место. Второй, махнув рукой, тут же отвернулся, утратив к нему всякий интерес. Третий – тот самый, ерепенистый – присел подле и задумчиво глядя на него, попытался прощупать больное место. Но боль уже смешанная с обидой, заставила его отдёрнуть ногу, чем тот, впрочем, ничуть не смутился. Остальные продолжали гоготать, обсуждая что-то своё и внимания не проявили к произошедшему никакого.
Немного потоптавшись возле него, получив желаемое и ни в чем, толком не разобравшись – да и не до того им было, ведь встретились и шли они с единой целью – пожелав ему побыстрее к ним присоединиться, все они шумной толпой продолжили свой путь. А он остался один. Он ещё надеялся, что они как всегда шутят. Вот сейчас развернутся и, подшучивая над ним и его неосторожностью возвратятся, помогут. Но они уходили всё дальше, так, будто и не было его, их товарища. Вот шум сменился треском сухостоя, а там и костёр запылал, и вскоре донеслись нестройные пьяные песни. Забыли!!! Мысль эта, как кнутом обожгла его и враз протрезвила. Вскоре наступила и вовсе уж тишина и тогда мириады мыслей, толкаясь и переплетаясь, появляясь и тут же исчезая, торопясь уступить место другим, ещё более страшным, теснились в его голове. Один! И беспомощен! А рядом темнеют громадной таинственностью посадки. А вдруг там волки? Или маньяк сейчас из кустов за ним следит? Надо хотя бы какое-то оружие, ножа нет, бутылку, что ли разбить? Страшно человеку ночью одному в дали от дома в чистом поле. А тут ещё нога некстати стала «стрелять». А вдруг гангрена? А обострившийся слух услужливо подсовывает пищу разыгравшемуся воображению. Да и зрение туда же: что это за тени крадутся к нему? Хоть бы поезд прошёл, что ли!
Но, чу! Что это? Нет, сомнений теперь никаких, в посадках кто-то есть, вон хрустнула ещё одна ветка, прошелестела опавшая листва!!! Под ногой, лапой? Но вот прямо напротив него зашуршали раздвигаемые кем-то невидимым кусты!!! Ужас, животный ужас пробежал мгновенной судорогой по его спине и разбежался мурашками и струйками холодного и липкого пота по спине. Рубашка враз промокла и пристала к телу. Он от бессилия и безнадёжности аж заскулил жалобно и тоскливо…
И вдруг: - ты чего? Болит? Сейчас попробуем что-либо сделать! – голос был бодрым и принадлежал тому, третьему. Как же обрадовался он ему! И стало ему от этого голоса сразу спокойнее и одновременно стыдно за мысли свои. Поняв без слов его состояние и тактично промолчав, третий пояснил, что сразу понял, что с ногой его беда, а значит, нужен материал для наложения шин, чтобы кости закрепить от ненужных движений. А лучше веток да коры из посадок поблизости ему в голову ничего по пьяни не пришло.
Дальше всё просто и неинтересно: третий разорвал свою заграничную майку – тоже, кстати, поступок! – наложил шину и вдвоём они добрались вначале до трассы, а затем, на попутке и до больницы. К счастью, страшного ничего с ногой не было и по молодости зажило всё почти бесследно вскоре. Но с того времени он повзрослел будто, иначе начал относиться к дружбе, к приятелям, вообще к жизни. А с третьим они и до сей поры на людях иной раз, и поспорят, но случись чего, друг друга в беде не бросят.