Тыче Кубань, аж у лыман,
А з лымана в морэ.
Та й ны зналы козаченькы,
Якэ будэ горэ.
Из кубанской казачьей песни.
Войдя в сени, Юхим тяжело опустился на старый сундук, в котором в лучшие времена его Дарья хранила солёное сало. Он прислонился к стене и вытянул обутые в старые постолы высохшие ноги. В голове было только две мысли: дети и еда, еда и дети. Дети лежали в хате на деревянном топчане, накрытые рядном, и почти не шевелились. Они уже не просили есть и пить…. Юхим понимал, что часы жизни их сочтены.
Его жену, весёлую раскрасавицу Дарью, уже увезла подвода на Яму. Она умерла раньше всех. Как он отчётливо теперь понимал, оттого, что свою пищу отдавала ему и детям. Она говорила: «Я сыта. Да много ль мне надо?».
Сонно качая головой, он грезил о еде. Представил большую миску жирного борща, из которого выглядывает крупная мосластая кость, покрытая хорошо уваренным мясом. Рядом с миской на столе лежит кусок свежего белого хлеба…. Юхим с усилием проглотил слюну. Какой-то шорох заставил его поднять тяжёлые веки. Прямо напротив его стояла на задних лапах здоровая жирная крыса.
« Нажралась трупов, — с ненавистью подумал Юхим, – ей сейчас раздолье. Ещё не умер человек, а уже можно его грызть. Всё равно сопротивляться не будет. Но я-то жив пока. Поймаю заразу. Ух, сала нагуляла, стерва!»
Юхим сосредоточил все свои силы и поднялся. Крыса стала на четыре лапы и ощерилась. Тогда Юхим упал плашмя, всем телом, на неё. Но не придавил, как ожидал того. Тварь, тёплая и противная, шевелилась под ним.
Прижимая её животом к полу, он подвёл руки под себя и захватил ими шевелящийся мохнатый комок. Крепко зажав животное и не выпуская его из рук, он с трудом поднялся и сел опять на сундук.
«Вот сварю заразу, накормлю мясным бульоном детей. Отойдут, лапушки. Выживут, милые. Сейчас, сейчас я её разделаю…». – мнил он. И вдруг с ужасом увидел свои окровавленные руки, сжимавшие остатки крысиной головы, ощутил тошнотворную шерсть во рту и рвотные позывы. Едва сдерживая их, Юхим облизал языком нёбо и со злостью выплюнул ошмётки кожи и шерсти.
«Как же так, заглотал крысу почти целиком и не почувствовал!? Даже не заметил как. А дети? Дети!»
Натужно поднялся, цепляясь руками за стены и оставляя на них следы крови, Юхим вошёл в хату. Сев на край топчана, он вперил взгляд в своих детей. Пятилетняя Ариша и двухгодовалый Юрка не шевелились и, кажется, не дышали. Юхим дотронулся до ручки Ариши: она была холодная, как три дня назад у Дарьи.
« Надо отнести их на Яму, пока силы не совсем покинули меня», – подумал Юхим и, расстелив на полу рядно, уложил на него мёртвых детей.
Затем связал крест на крест узлами углы тряпки и поволок на улицу. Несмотря на то, что узел был совсем лёгкий, казак задыхался. На полусогнутых ногах, кряхтя и останавливаясь, он дотянул скорбный груз до дороги. Улица была пустынна. Уже проехала подвода, которая собрала сегодняшние жертвы голодомора и свезла их на Яму. Теперь до следующего утра, а, может быть, и вечера, движения на хуторе не будет.
Выволокши рядно на грязный просёлок, Юхим сел на обочину, покрытую мокрой пожухлой травой, и удивился про себя: слёз не было, как не было и жалости к детям, к себе…. Пусто, совсем пусто в душе…. Как будто кто вынул из него душу… и отдал… дьяволу. Конечно, дьяволу. Иначе мог бы он съесть мерзкую живую тварь и не заметить. Почувствовав от земли холод, Юхим поднялся и продолжил свой горький путь.
У Ямы стояли две женщины. В их обязанность входило сбрасывать в неё трупы. Лица их Юхиму были не знакомы. Да разве теперь кто-нибудь похож на себя? Голодный год изменил всех до неузнаваемости.
— Диты? – горестно поджав губы, скорей подтвердила, чем спросила одна из женщин.
Юхим ничего не ответил, и, низко опустив голову, едва передвигая ноги, направился в сторону хутора.
Женщины развязали рядно. Им показалось, что мальчик ещё жив. Он слабо шевелил губками, словно искал грудь. Ему дали глоток водички и, укутав в тряпку, оставили на краю ямы. Сбросив в братскую могилу девочку, женщины решили, что на сегодня похорон хватит и, поддерживая друг друга, поплелись домой. На следующий день мальчик был мёртв. Сам Юхим, придя в хату, лёг на топчан и больше не вставал. Его земные дела были закончены.
За окном, окрашивая синеву неба ярким пурпуром, садилось солнце. Завтрашний день обещал быть морозным.