Львёнок был мал, а мир вокруг – велик.
Интересен.
Мама, тётки и старшие сёстры делали его безопасным и сытым.
Братья, сёстры, двоюродные и родные – весёлым и занимательным.
Был ещё Отец.
Львёнок не знал, зачем он, но знал, что Отец – самый сильный.
Гиены, чей жуткий хохот во тьме не давал Львёнку спать, тоже знали это.
Однажды Львёнок видел, как Отец одним неотвратимым и могучим движением убил двух гиен, решивших урвать от туши, возле которой он задремал…
Когда он шёл к убитой львицами зебре или к водопою – все, даже Мама, отходили в сторону.
Львёнок целыми днями играл с братьями и сестрами, гонялся за бабочками и за маминым хвостом, кувыркался и грыз всё, что попадало на зуб.
Зуб был молочный.
А время шло, и зубы крепли.
Вместе с зубами крепли когти, лапы и загривок, который теперь оброс почти такой же гривой, как у Отца.
К Маме львёнок не больше не подходил – однажды, когда он попытался поиграть с ней, как бывало, она больно ударила его лапой. У неё был другой львёнок. Брат, которого Львёнок не любил.
Отец много спал, а когда не спал – не обращал на Львёнка внимания.
А тот, как и все, старался не становиться у Отца на дороге.
Но вот странно, когда у Львёнка на пути оказывался кто-то из недавних товарищей по играм – он замечал, что его рычание становится не таким, как во время забав – злым…
Время шло, проходили Дожди, сменяясь Сушью, уходили и возвращались стада.
Время сытого детства миновало и Молодому Льву теперь приходилось добывать мясо самому. Когда стада возвращались оттуда, куда они уходили на время Суши, львицы приносили столько мяса, что Молодые Львы могли не охотиться – достаточно было отогнать от туши, оставленной насытившимися львицами, гиен.
А гиены, чей хохот так пугал его в детстве, странное дело – отбегали на безопасное расстояние, как только он подходил к еде.
Туго приходилось, когда стада уходили.
Мама и тётки не подпускали Молодого Льва к редкой добыче.
Он пытался взять свою долю силой – и приходилось зализывать раны от когтей и зубов ставшей такой чужой родни. Выручали объедки, оставленные гепардом, а если повезёт – и маленькие гепардики, приходилось тяжело. Молодой Лев отощал, сил почти не осталось.
Но стада возвращались. Как всегда, было множество телят-жеребят, кого-то из них давили родичи во внезапно возникшей панике, кто-то отбивался от матери, кто-то ломал ножку…
Хорошее, сытое время…
С роднёй Молодой Лев уже не общался – только с братом. Мама, тётки и кузины встречали равнодушно, Отец – сердитым рычанием.
Однажды, возвращаясь с водопоя, Молодой Лев увидел, что одна из его старших кузин катается по траве, изгибает могучую спину, пасть у неё приоткрыта, улыбается…
Он подошёл, она – не прогнала, потёрлась ухом о его гриву, обняла лапой – страшные когти убраны…
А как она пахла! Знакомый запах, временами так пахла и Мама, и тётки, приятный…
Но сейчас – не просто приятный – наполняющий неведомой силой тело Льва! И он потянулся к ней, она отступила, играя… Как давно он не играл! Забыв всё, он бежал за нею, обнимал её лапами, кусал легонько за уши…
Страшный рев и пронзительная боль в спине от когтей Отца. Лев откатился, ударив в пустоту задними лапами, задел отцовское плечо…
И снова – тяжёлый удар отцовских когтей, по седой гриве – пена, смерть в глазах и рёв…
Бежать! Бежать!
Когда Лев был уже за холмом, до него донёсся томный стон подруги и победное, хвастливое рычание Отца.
Он шёл и шёл, хромая, останавливаясь на дневки в редкой тени, убивал, чтобы поесть, поев – спал.
Он забыл брата, Маму, тёток.
Только Отец был с ним – страшный, яростный, пена с клыков падает на седую гриву.
Он хотел стать таким.
Ещё два раза приходили и уходили стада. Лев стал бойцом – во время странствий ему иногда встречались другие львы – и он не уступал дороги.
Однажды, отдыхая около туши гну, которую он вчера так удачно отобрал у стаи гиен, Лев ощутил Запах. О-о-о, он помнил этот запах!!! Грива поднялась дыбом, и он вскочил!
… Вот и она – манит его! Но что это? Отец? Опять?!
Нет, это не Отец. Но противник не слабее Отца, опытный, бывалый, страшный… Царь, не собирающийся отдавать принадлежащее ему никому.
… Без кружения, без разведки – в битву. Удары молниеносны, в каждом – смерть неминуемая. Но минует смерть бойцов, рычат оба, ревут, и вновь ударами меняются.
Вот обхватили друг друга, и одолел Царь Льва, повалил, и клыки готовы сквозь гриву в горло вонзиться…
Но ударил Лев задними лапами и – повезло. В мягкое попал, в брюхо. Распорол, разорвал Царя, опрокинул и – добил!!!
А у самого и сил нет. Морда располосована, плечи – в крови… Отполз, лёг.
Как сквозь туман – язык Подруги, зализывающей раны шершавым, родным языком. Утром, ещё дрожа, он встал и прошёл по землям Царя. По своим землям.
Все львицы покорились Льву, многие – ненавидя его. Их детей он убил сразу, как только увидел – детей Царя, которые могли со временем стать опасны.
Повинуясь Голосу, опасаясь мести…
Теперь, когда он шёл к убитой львицами зебре или к водопою – все, даже его Подруга, отходили в сторону.
Шло время, появлялись, росли и уходили дети, седела грива.
Львицы охотились, кормили детей, а он, окружённый подданными, был одинок.
Иногда ему снился Отец, тогда он рычал во сне.
Ему казалось – он полон сил.
И вот однажды, когда пришли стада, появились два Молодых.
Поджарые и быстрые, они хотели его Царство.
Была битва.
И один Молодой получил смерть, а другому – удалось победить.
Лев не погиб, он спасся лишь потому, что у Молодого не было сил добить его, но Царство он уступил. Искалеченный, Лев снова был один.
Он спускался к водопою со скал, где в маленькой пещере теперь был его дом.
Он опять стал замечать хохот гиен по ночам, рычал, ненавидя себя за то, что не спит из-за таких пустяков…
Всё реже удавалось убить, всё труднее был путь к водопою.
…Гляди, жмурик!
Два подростка, бейсболки козырьками набок, сигареты, штаны мешком, говнодавы…
Насмотрелись по телеку всякого, не удивляются – подумаешь, дохлый мужик валяется!
Карманы бы обшарить, да народу набежало, «Скорая»… в магазин, наверное, пёрся…а вот нечего по магазинам шастать! Бугагагагааааа!!!!!!
Пятница.
Молодой могильщик скинул куртку – жарко.
Хлопки падающего в могилу песка…
Старшой его не торопил, курил, смотрел на казённую табличку с именем и датами рождения и смерти.
Одинокий… никто не провожает… не дай Бог так-то вот уходить… сколько ему было? … нестарый… в августе, родился, значит – Лев… Точно, Лев…
Окликнул молодого: «Заканчивай! Пойдём, помянем Льва!» - пошутил невесело. Как обычно, к концу дня у них было, чем помянуть – родственники «клиентов» в благодарность за споро засыпанную яму, за лишние носилки чистого песка совали кто деньги, а кто – бутылку...
Помянули, посидели. Привычная тяжесть в мышцах, накопались сегодня, двигаться не хотелось.
Молодой засобирался домой, а старшой опять закурил, перебивая дымом усилившийся в духоте неподвижного воздуха запах кладбищенских цветов.
Он уже не помнил имя – фамилию последнего покойника, да и не думал о нём – за годы работы он их закопал, наверное, тысячи…
Просто настроение создалось такое, думал о себе, о недавно ушедшем жить к подруге сыне, о ставшей чужой, как будто соседкой, жене, о том, что усы уже не чёрные, а почти седые…
По щеке сползла капля, скользнула по морщинке, исчезла, расплылась в щетине.
Начинался дождь…