Она была довольно молодой 34 летней женщиной и совсем неопытной хозяйкой. Когда же муж объявил ей, что в гостях будет две пары и один свободный на этот вечер, но очень важный джентльмен и нужно бы сделать так, чтобы все малознакомые почувствовали себя более непринуждённо, а всё всегда зависит с первой минуты, то она растерялась. А что, если придут все вместе и не найдут общего языка, спрашивал себя вслух опытный и солидный 52 летний обеспокоенный такой, новой для него ситуацией, хозяин, он же зам директора научно исследовательского института, он же муж неопытной хозяйки. Да и было от чего беспокоиться. В 12 вечера он должен уезжать в командировку и желательно, что бы гости к этому времени стали, если не совсем близкими друзьями, то уж во всяком случае хорошо знакомыми. И вся ответственность ложилась на ее хрупкие плечи. Она была скромной и можно сказать спокойной. Но стоило ей перед приходом гостей уединиться лишь на пять минут, как она превращалась в жизнерадостную, остроумную гостеприимную. При росте 164 она весила 54 кг. Кареглазая женщина из провинции, с образованием педагогическим (ума нет иди в пед) и гости с кандидатской степенью и один даже доктор наук, он же и важная персона. Другой не менее важной персоной, а быть может и наиважнейшей являлся его лучший друг ещё со студенческих лет, лауреат Ленинской премии. Третий коллега, совсем новый в коллективе, который нуждался в его изучении. высокий джентльмен со своей зеленоглазой, невысокого, примерно 154 см роста, но на удивление хорошо сложенной женой. Он получил работу Москве благодаря женитьбе на ней, москвичке. Её зелёные глаза горели так, что можно было подумать, что пять минут назад она выиграла крупную сумму денег. Зелёные -это мало сказать. Они были волшебно зелёного цвета , то вспыхивая, то загораясь сильнее, то угасая на некоторое время, если его рука забывала коснуться её руки более чем на 5 минут.
Москва. Мороз и поэтому-то каждый входивший гость в просторную прихожую кооперативной квартиры был встречен доброжелательно- весёлой хозяйкой с подносом в руках, на котором красовались хрустальные рюмки, наполненные коньяком, а уж он манил замерзших янтарным цветом и последующим теплом. Вновь вошедший сразу же, от входной двери, почувствовав праздничный настрой, незаметно перейдя из ворчливого в отличное расположение, весело входил в комнату для гостей с хрустальной лампой над столом, изображающей застывшие крупные капли льда и бросающей блики на хрустальные вазы с цветами и вазы с салатами. Запах гриля из кухни тревожил воображение и будил обоняние. Коньяк, обжигая пустой желудок, растекался, расширяя сосуды и орошая кровь, которая в свою очередь усиливала и без того естественный румянец на глянцевых женских щечках, мочках ушей, увлажняя и тем самым подчеркивая зазывный блеск глаз. И совсем не важно, что все были женаты и не по первому разу, но женская натура такова, хотеть нравиться всегда, а значит волновать присутствующих мужчин и будить их остроумие, жажду к жизни и подвигам Когда же хозяйка выпив с последним гостем у порога (хотя с первыми только что могла пригубить и раздев его, вошла в зал, окинув всех присутствующих, то была удовлетворена картиной. Все присутствующие оживленно беседовали за исключением жены коллеги хозяина, которой так подходило имя зеленоглазая. Да и имя её Зоя было редким, но прославленным, как в литературе, так и песней её современника, тогда ещё только начинающего распеваться. Несмотря на своё легендарное имя и красивые глаза, она была немного напряжена и задержалась в ванной комнате. Внимательная хозяйка заметила её смущение и тотчас предложила свою помощь с макияжем, за этим невинным занятием они и познакомились и, к удивлению, узнали, что обе замужем почти год на двоих. Это их сблизило и глаза гостьи зазеленели, взгляд оживился, и она ещё больше похорошела. Теперь уже она вошла в зал не смущаясь, подошла к ещё одной роскошной даме, совсем ещё молодой для взрослого сына студента, и прожившей с мужем в страстной любви все эти годы и благодаря этому факту, выглядевшей моложе своих лет. Хозяйка, представив их друг другу, отошла за очередным подносом с пресловутым коньяком. Женщины всегда найдут тему, о чем поговорить, у них так много общего. Каждая, надев на себя маску распахнутого добродушия, улыбалась на всякий случай. Хозяйка поднесла поднос к беседующим и слушающим и они, машинально выпив ещё по одной, продолжили дискуссию и естественно о работе. Женщины, удивленные таким демонстративным невниманием, посоветовавшись, решили отвлечь мужчин от рабочей темы и предложили идти к столу, на что спорившие и слушающие охотно подчинились. Что ж, вечер кажется удался. Важный гость сказал тост тёплый и доброжелательный. В стихотворной форме написали напутствие хозяину, намекнули, что теперь он должен обуздывать своё воображение, так как он молодожён и прочие весёлые ненавязчивые наказы. Его жена, она же хозяйка ответила мужчинам за столом достаточно удачно зарифмовав юмор, чем оживила и без того весёлую компанию, и даже заразила мужчин написать ответ хозяйке в стихах. Получилось очень весело, изысканно весело. И вот с очередным тостом встал высокий сослуживец и стал читать стихи. Все замерли. Чтобы кандидат наук читал стихи? Естественно физики или математики, но химики, хозяйка квартиры давно решила про себя, что химики народ, не поддающийся объяснению. Возможно у неё был плохой или недостаточно большой опыт общения с химиками, не будем её судить строго, не лучше ли вернуться к столу и продолжить наблюдение за гостями. Ободрённый безукоризненным, не наигранным вниманием, он читал не переставая одно за другим, не давая осмыслить услышанное. Но встал хозяин, отдав должное чтецу, принёс извинение, и со словами «Меня ждёт такси» вышел, После его ухода за столом не стало неуютно, а да же наоборот все заговорили о стихах и засыпали или вернее искупали читающего наизусть, как в комплементах так и в восхищённых взглядах. Важный гость не торопился домой. Его семья ещё не переехала в Москву и ему было уютно среди своих будущих коллег, вернее сказать подчиненных, а в данном случае новых друзей, с кем ему придется возможно долго работать. Страсти за столом разгорались. Женщины хотели нравиться, но увы, не своему мужу. И только зеленоглазая восхищённо смотрела на чтеца, отдавая ему, своему мужу, явное предпочтение. Да и было чем восхищаться. Он единственный из мужчин умел читать стихи и краснеть от удовольствия. Наверно никого не удивит, что в учёном мире 80 годов двадцатого столетия, в России мужчин с учёной степенью красавцев было немного, или хотя бы довольно высоких. Это тебе не Скандинавия, где самый низкий 178.В процентном отношении, разумеется. Но если читатель вспомнит, то из всех присутствующих, он был отмечен высоким ростом. Правда важный гость был всего на 5 см. ниже, но его директорская должность делала его несказанно высоким даже в сидячем положении. Он с самого начала всем своим видом показал, что он здесь не для того, чтобы расслабиться, а изучать присутствующих, и своим тостом за любовь намекнул о тоске по фамилии. Иногда мужчина так умеет себя поставить, что у женщин отпадает, или даже не возникает желания его опекать или допустить тайную мысль хотеть ему понравиться. Ни коньяк, ни другие не менее интересные напитки за столом, ни что не веселило его. Но настроение обратить на себя внимание, как на важную персону, теплилась в его настороженном взгляде, в котором затаилась навязчивая идея, встрять в разговор обо всём на свете. Коснувшись темы о вышедшим фильме «Женщина, которая поёт» шикарная дама решилась сказать свое мнение о таланте героини фильма, которая была же и певицей Аллой Пугачевой. Дискуссий о популярности её было много, но и критики то же, хотя и сравнивать то было не с кем. Это сейчас конкуренция. На пору, описываемую мной, было несколько ведущих певиц и певцов. Шикарная дама хотела нравиться, она даже встала и, покрыв румянцем лицо и шею, затеяла разговор в её защиту, что она не оставляет мужчин равнодушными и у неё есть доказательство что её муж протёр всё кресло слушая её песни. Аргумент казался неоспоримым. Голос этой дамы был красивым, как иногда говорят, грудным. Вся в эту минуту она возвысилась своей бескорыстностью к чужой славе над всеми притихшими в этом застолье. Вот она её минута. Муж зеленоглазой посмотрел на шикарную даму внимательно и незаметно для окружающих одарил её нежным взглядом. Казалось цель её была достигнута. Встав как школьник, но с осанкой министра, важный гость опроверг восторг восхвалявшей сексуальность певицы в пух и прах, сказав, что если женщина имеет некрасивые ноги, то совсем не к чему их показывать на протяжение всего фильма. Я хоть и описываю эту сцену застолья, но, ничего не могу добавить, так как не могу навязывать своего мнения, а на минуту спора вовсе не видела этого нашумевшего фильма. Скажу только, что на ту пору был культурный голод и вся Москва делилась на слушающих Высоцкого, Окуджаву, и неизменных на сцене в то время Пугачёву, Зыкину, разумеется Кобзона, без которого, даже сейчас, в новом 21веке не обходится ни один юбилей. Подумать только, что с той минуты прошло 28 лет. Муж шикарной женщины, он же друг хозяина, видя, как жена его осеклась и покраснела, не захотел быть незамеченным своей женой и не только не опроверг, что протёр кресло, но и прошелся по нравственности, отругав русских, которые не ценят, то что имеют. Оратор побледнел и весь его темперамент кавказца был на лице его и если жена своим выступлением и хотела привлечь к себе внимание двух незнакомцев, то её муж, не найдя ей замену, ну разве что поймав внимательный взгляд зелёных глаз, быстро перевёл на жену свою, которая в свою очередь ловила проникновенный взгляд поэта. Хозяйка, видя, как накаляются страсти, включила музыку и танцы вернули всех почти в прежнее, достаточно веселое настроение. Вышла первая пара. Поэт и его маленькая жена танцевали так, что не оставили равнодушным даже важную персону. Зоя танцевала бедром, дразня и вовлекая окружающих и толи быстро двигающее бедро, толи завораживающий взгляд её зелёных глаз приподняли всех сидящих с кресел, но все потянулись парами. Хозяйка имела все права пригласить важную персону по двум причинам, скучно самой (муж уехал в командировку) да и чтобы гость не скучал. Говорили о семье его и танцевали, не касаясь почти друг друга. Можно сказать, невинно. Бедро ещё зазывало, и поэт успел сказать громко, что в танце ей нет равных, как зазвучал белый танец. Белый танец даёт возможность и женщинам сделать свой выбор иногда. Роскошная женщина пригласила поэта, а муж её надулся и погрузился в размышления, наблюдая за танцующими. Танцевать он отказался, да кому в голову придёт танцевать, когда он увидел розовые мочки ушек похорошевшей жены своей в объятиях другого мужчины. Только женщина может понять другую, так и хозяйка поняла потупившую взгляд своих зелёных глаз, нервно теребившую салатовый шарфик, обрамляющий её шею. Она боялась увидеть то, что видела хозяйка- эту близость танцующих, когда каждое движение чувствовали только двое, но понимали все присутствующие. Засобирались домой. Первым встал разумеется важный гость. Он противник кокетства и почувствовав себя более одиноким (так бывает у некоторых людей –им плохо, когда всем хорошо) ушёл и унес с собой частичку радости, так как в основном другой массе хорошо, когда кому-то плохо. Не стало равновесия и хозяйка, забежав в ванную комнату подкрасить губы перед выходом, остановилась как вкопанная. На кресле в позе царицы сидела роскошная женщина, вытянув вперед одну ногу. Нога эта была в руках поэта, стоявшего на коленях перед ней. Сапог был уже на ноге, когда рука непроизвольно стала ласкать ногу в капроне от канта сапога и выше и вот уже, никем не замеченная, она была выше колена. Шея поэта от неудобного положения ли, или от тайных безудержных чувств, покраснела. Жена его бегала с сапогом, неотрывно глядя на спину сгорбленного мужа. На утомлённо - бледном растерянном лице её огромные глаза стали тёмно-болотного цвета. Она, не выпуская своего сапога, шепнула доверительно хозяйке, что её Вовка влюблён, и на слабое возражение хозяйки: « он просто джентльмен», она ответила с дрожью в голосе «Уж я то знаю, влюблён». Хозяйка разумеется лукавила. Она видела всё. Да и от мужа роскошной женщины, с его обострённым ревностью зрением, тоже не укрылось ни чего. Но эти то мелкие страсти ревности совсем не занимали эту пару. Одевшись быстренько они ушли на двадцать шагов вперед и падающий снег спрятал их от преследующих хозяйки и её гостей. Ни какие отвлеченные темы, ни крепкие пожатия хозяйки не могли утешить эту пару, забытых своими близкими. На утро позвонила роскошная женщина, поблагодарив за удивительный вечер, доверительно рассказала, что они целовались всю дорогу и обменялись телефонами. Она совсем не хотела знать, что хозяйке неприятно подтвердить услышанным её догадки, что она совсем не столичный житель и её мораль резко отличалась на ту пору. Но все влюблённые, мало того, эгоистичны до неприличия, доверчивы до простодушия, но и беспричинно жестоки. У этой истории. как и у всех интересных и неинтересных, есть эпилог.
Прошло 28 лет с той вечеринки, начавшейся с коньяка и очарования и закончившейся рюмкой на посошок и разочарованием в слабости людской. Читателю, разумеется захочется узнать, как сложились судьбы у роскошной дамы и её мужа и той другой пары, читающего стихи и его жены, завлекательно танцующей бедром, с красивыми зелеными глазами? А может хочется узнать о том, как сложилась жизнь хозяйки и её степенного на ту пору мужа? Мне совсем не хочется отказать читателю в его любопытстве. Что касается роскошной дамы. Они с мужем всю свою жизнь проспали в одной постели, подогреваемые ревностью, изменяя не всерьёз, а если и всерьёз, то, ненадолго, до самой его смерти. Уметь простить увлечение дано не каждому, но они легко справлялись с этой семейной проблемой, не привлекая окружающих. Что касается зеленоглазой. Она, пришедшая тогда на вечер после операции щитовидки с красивым шарфиком на шее, год назад похоронившая маму, а до того ухаживающая больше года за ней же, жившая для неё и с ней в их трёхкомнатной квартире и думающая, что наконец-то нашла достойную пару, и даже, можно сказать счастье, и потеряв его тогда же на вечере, она не смогла зажечь ещё раз ни свои глаза, ни свою любовь. Её не окрепшую после потрясений последних лет так легко было убить холодностью. А он, перевезя свою огромную библиотеку и заняв комнату её мамы пыльными книгами, на пыль которых обнаружилась у хозяйки зелёных глаз астма, а затем перевезя и сына в Москву, постепенно стал чужим и совсем не джентльменом к этой ранимой женщине. Игнорируя её присутствие и шутя над ней же со своим сыном, карьерист по натуре, и кто же знал что и стихи то он заучивал, чтобы поразить воображение когда то её, а затем удивляя и веселя компании для карьерного роста. Они шли не из сердца. И совсем неудивительно, что, разочаровавшись, она не воскресила былое чувство влюблённости и зачахнув совсем, умерла, не дожив до старости. Так иногда похоть одного человека, ободрённая ради шалости другим, убивает красивое чувство третьего. Что касается хозяйки, то и их второй брак для обоих не стал счастливым. Говорят, прожив с ним двенадцать лет, она, расставшись, долго жила одна, имеется в виду не выходя замуж, а по прошествии 8 лет отдыха, залечив сердечные раны, вышла замуж за иностранца и уехала за границу, кажется в Швецию, да там и осталась, но замужество оказалось напряжённым из-за не соответствия традиций и довольно быстро распалось, а её второй муж не заставил себя долго ждать и сразу после развода, поискав с год среди массы одиноких москвичек, остановил свой выбор на славной женщине, вдове на ту пору, с которой живёт до сей поры, нося одежду её покойного. Важная персона через месяц спустя встретил из другого города свою любимую жену, спокойную хозяйку, довольно полную, но гордо носящую своё тело, и был тихо счастлив все отпущенные ему годы от инфаркта до инфаркта. Правда было немного не понятно по каким причинам было не найти директора из своего коллектива, а нужно было приглашать из другой республики? На этот вопрос умный читатель сможет ответить сам. Сейчас зима. Снег лежит огромными шапками на елях и ранее тонкие прутья деревьев и стволы, словно забинтованные, наклонились под тяжестью. Всё белым бело, тихо. Даже небо светло-серое. И, жизнь свидетельницы этого вечера протекает тихо, за описыванием увиденного и услышанного, так как память комом белого снега склоняет её голову к клавиатуре компьютера.