Изменения в поведении жены заметил две недели назад. Не придал им особого значения. Женаты уже три года. Перестал интересоваться. Думал, что перестал.
Она молода. Всего двадцать три. Еще не рожала. Отличная фигура. Пепельные волосы по плечи. Голубые глаза. Красива. Обаятельна – точно.
Я старше ее на восемь. До этого был женат. Лена затмила для меня все. Как только появилась.
Ухаживал красиво. Она – держалась на расстоянии. Не давала. Вообще не подпускала близко. Потом – снизошла. Или сломалась? Деньги сделали свое дело? Но были и лучшие кандидаты… наверняка были, не могли не быть. Слишком заметна – моя Лена.
А потом – надоела. Так было всегда. Нас выбирают, мы выбираем. Появились другие женщины. Не лучше Лены, просто – другие. Хотелось разнообразия. Хотелось нового.
Секс и отношения с нормальной зрелой женщиной стали казаться обыденными. Появлялись новые партнерши. Но – ничего нового в жизни. Захотелось – молодых. Лет шестнадцати.
Заплатил много. Но – получил. И остановиться с тех пор не мог. Так понравилось. Менялся возраст. В меньшую сторону. И – деньги. Все больше. Чем моложе – тем больше.
Шестнадцать… пятнадцать… четырнадцать… дальше уже уголовщина, по-моему. Это останавливало. Только это! Но мысли были.
Лена чувствовала себя плохо. Подозревала. На бытовом уровне. Ревновала. Думала, есть любовница. Если бы знала, до чего дошло, ужаснулась.
Для этого я уезжал. От города – верст девяносто. Заведение закрытое. Только для избранных. Дорого. Молчаливый немногочисленный персонал. Похожие на тени. Гостей не видно (хотя много, судя по машинам), - все по номерам. С надежной звукоизоляцией.
Есть и апартаменты, - в отдельном крыле.
Девочек привозили туда. Без их желания. Им говорили, что надо отработать, горничной, официанткой, еще какой-нибудь прислугой. Какие-то долги. Кем придется работать на самом деле, они понимали только в номерах. Или в бане.
Их приводили прямо туда. Прямо в номер. Надо было подождать. Обычно – в ресторане. Часа полтора – два. Потом приходил специальный человек и передавал ключ. Молча. Это означало, что девочка готова.
Они были уже раздеты. Полностью. Или – в белье. В поясах и чулках. Всегда – в туфлях на каблуке.
Обычно – плакали. Умоляли. Но – сдавались. Сопротивления не было почти никогда. Почти не было.
Порою думал, что это – игра. Постановочные трюки. Высокого качества исполнения. Но – два раза были девственницы. Все натурально. Значит – правда. Очень похоже на правду. Если даже ложь, но так похожая на правду, - есть ли разница?
Девочка была в моем распоряжении два, максимум три часа. Только днем. Чтобы была возможность соврать родителям. Если бы не было ночью – хватились бы.
Об этом предупреждали. Приходил тот же человек, что приносил ключ. К этому моменту надо было собраться и оставить номер на час. Девочку приводили в нормальное состояние. Иногда – что-то вкалывали… Случайно видел сам.
Потом – убирали номер. Меняли белье. Выносили окровавленные простыни. Иногда – разбитые чашки, светильники и зеркала. И можно было возвращаться.
Зависал обычно на два дня. Приезжал с утра. Часа в два происходило то, что описано выше. В шесть – свободен. Большое желание выпить. Но – нельзя. В одиннадцать всегда звонил Лене. Подбодрить, утешить, наорать. В зависимости от того, что скажет она. Одна в роскошной квартире.
Не звонить нельзя. Это будет конец всему. А Леной я дорожил.
Пять часов – с шести до одиннадцати – были самыми страшными. Опасений ответственности не было. Ни перед законом (доказать ничего невозможно), ни перед богом (в которого не верил). Но животный необъяснимый страх был. И в одиннадцать, когда я звонил Лене, она понимала: что-то происходит в эти мои двухдневные отъезды. Совсем не то, что я объясняю.
А сразу после звонка я решительно и страстно напивался. Первые пол-литра виски не брали, лишь под конец бутылки устаканивался, накипь начинала сходить с души. Вторая бутылка шла уже совсем хорошо, ее принимал неспеша, растягивая удовольствие. Закуривал. Вспоминал и мысленно смаковал подробности совершенного изнасилования. Страх в глазах, слезы отчаяния, вопли…
Засыпал в два-три, оставив на утро грамм сто… на следующий день был тяжелый осадок в душе… но, природа и обстановка делали свое дело. К вечеру восстанавливался и возвращался в город.
Иногда думал, - все, последний раз. Но через пару недель вновь… вначале хотелось… потом – хотелось сильно. И я перестал давать себе такие зароки. Придумал новую мораль. И стал жить с ней дальше.
Лена предпочитала не вникать. И оставалась вполне жизнерадостной настолько, насколько можно быть жизнерадостной в такой семье. Но теперь – перемена. Две недели уже, как перемена.
Ей нравилась работа. Институт, научное учреждение, творчество. Хотя – закрытые разработки.
Но у них там новый человек. Не самый первый, но под ним. Под первым. Начальник всем.
Он … судя по всему … не равнодушен к ней. Но это - не ухаживания. Не знаки внимания.
Мы сидим на кухне. Лена очень волнуется. Пытается мне рассказать. Дозирует информацию. Не называет вещи своими именами. Сглаживает углы, видя, как я закипаю. Боится испортить все окончательно.
Волнуется. Очень волнуется. Сбивается. Отпивает воды – в горле пересохло.
Он хочет ее (наконец набралась решимости и выдохнула). Демонстративно. Чтобы видели и знали все.
Он – молод и напорист. Умеет добиваться своего.
- Пройдемся?
Гуляем по аллеям Сокольников. Не знаю, что делать. Как решить.
А ведь просто все. И свет клином не сошелся на институте. Даже если увольнение – крайняя мера. Разве что работа нравится Лене, она будет переживать.
Есть связи, можно поставить урода на место. Можно поговорить по-мужски. Это наиболее правильно. Но – опасно. Может все испортить.
Лена держит меня под руку. Чувствую себя нормальным человеком – ревность, боль, страх. Да, мне страшно и противно… и мыслями я бегу, туда – к моим девочкам, давно ставшим главным в жизни, намного главнее, чем Лена. Мы останавливаемся, она смотрит с надеждой и ожиданием…
- А знаешь что?! Решай эти свои проблемы сама. Я не хочу о них слышать…
Говорю что-то еще… но, она уже не слушает, вырывается и убегает.
Возвращаюсь домой, она здесь, у себя в комнате, наверное. Сажусь на кухне, достаю непочатый «Чайковский»…
Проходит словно в полусне несколько дней. Лена уехала к матери. Ничего не сказав. На следующий день собрала вещи.
Я еще раз побывал в загородном отеле. Возвращаюсь. Суббота, вечер. Около восьми, наверное.
Лена на кухне. Роскошно одета. Не по-домашнему. Перед ней – «Чайковский»…
Это произошло. Был мощнейший прессинг. Она не выдержала. Если бы не я. «Решай сама». И все равно хотела не сдаться. Но – не выдержала. Все было продумано. И организованно. Даже уйти было нельзя.
Ее отвезли в пятницу на дачу. (Тогда же, когда и я). Он делал с ней все, что хотел. Весь вечер, всю ночь и утро. Много раз снова и снова.
Так, что мы не делали никогда. Я знал, что Лене не приятно, не нравится. А там – делала. Брала в рот. Сосала. Он крепко держал за волосы, она выла от боли. И сосала. Он кончил прямо в рот, и она глотала сперму. Ее вырвало.
Зачем я слушаю все это?! И тут же, тут же понимание, да нет, какое понимание? … инстинкт… что надо, мне НАДО знать все, что произошло с женой на даче. Для чего-то, что будет потом. Но это имеет какое-то прикладное значение, сейчас не осознанное… я выдерживаю паузу…
«Ну что ты молчишь?! … Я захлебнулась его спермой! … Ты понимаешь?!» Она кричит. В меня летят брызги слюны. Все жилки на шее и лице вздулись. Лена не похожа сейчас на себя. Наливаю стакан, передаю ей. Водка возымела действие. Лена немного приходит в себя.
«… и еще… я обмочилась в его постели…»
«… он бил меня по лицу… ударил несколько раз…»
«… мне больно сидеть… он делал со мной… туда тоже…»
Я плачу. Впервые за двадцать, наверное, последних лет. Думал, что разучился уже.
«…все знают, в конторе все знают… кто-то сказал, что я еду на дачу к нему, поэтому не будет в пятницу… все ухмыляются… он дал мне премию, понимаешь, приказ висит на доске… и фотография… все считают меня проституткой… он сказал, что это еще не все».
Теперь она плачет беззвучно, сжавшись беспомощно, закрыв ладошками лицо.
Я знаю, что буду делать следующую секунду!
Хватаю ее за руки. Удивленный и непонимающий взгляд. Опухшее от слез лицо. Но – только доли секунды, и … ей все стало ясно. Она это видела. Недавно. Поняла по моему лицу. Крик, попытка вырваться. Я тащу ее в спальню. Вопли оглашают весь дом, наверное.
Бросаю на кровать, наваливаюсь, разрываю блузку. Лена впивается зубами в левую, бью ее наотмашь по лицу. Отпускает. Стаскиваю штанишки вместе с трусами… но – эрекции нет. Вот только что, на кухне, все было, а сейчас - нет. Я в замешательстве. Лена толкает меня с неожиданной силой, я слетаю на пол. Она выбегает из спальни, затем из квартиры, - я запамятовал закрыть дверь, увидев ее на кухне с «Чайковским».
Возвращаюсь на кухню и допиваю водку. Лену я видел последний раз.
Ложусь спать.
Я знаю, что буду делать дальше. Без этого не смогу. Эта мысль приходит ко мне перед сном. Я забываюсь. Словно бред. Еще не сплю, но уже не бодрствую… сознание рисует картины предстоящей охоты.
На следующий день моя черная немецкая машина колесит по городу. На этот раз – в правом ряду. Вопреки моему обыкновению ездить быстро и лавировать, обгоняя поток.
Притормаживаю у голосующих девушек и женщин. Никого похожего на Лену!
Конечно! Как же не догадался сразу! Надо ехать туда – за город, там – корпуса кооперативного института. Студентки. Молодые девчонки.
Туда ходит автобус и маршрутка. Все не успевают. Ловят попутки. Однажды проезжал, - много девушек голосуют вечером. Многие учатся допоздна.
Рядом с институтом несколько жилых домов преподавательского состава. Далее, немного в стороне от дороги, войсковая часть, а прямо за ней начинается лес. Дорога серпантином извивается километров пятнадцать, потом выходит к городу.
Там есть и полянки. Есть и поворот на брошенную голубятню. Там же – два или три брошенных сельских дома. То есть, проходящий по лесу участок имеет массу ответвлений грунтовых дорог. Обычно тупиковых.
Вечером следующего дня я там. Действительно, много девиц голосует. Есть очень хорошенькие, даже на ходу машины как всякий мужик успеваю «отсканировать» фигурку. Подходящие! Вот эта блондиночка, вполне … для моей затеи… нет, подожду еще.
Делаю еще один заход, - на небольшой скорости прохожу мимо института, еще один… и – безрезультатно. Надо было брать. Не копаться. Стремление получить самое лучшее подводило не раз. Происходит ущерб времени. Народу уже немного. Все самое лучшее видишь сразу. В первые пять минут. Лучшее решение – это которое приходит вначале. Сколько раз убеждался. Начнешь копаться – все испортишь.
Передо мной притормаживает маршрутка, закрывая проезд. А, здесь остановка. Всего пять-семь человек. Вопреки обыкновению, маршрутка уходит полупустая. Все торопятся. И тут боковым зрением вижу ее. Бежит к маршрутке. Не успевает, газель уже отчаливает, она что-то кричит и машет рукой.
Я встаю на место газели. Она как раз подбегает. Вижу ее прекрасно, вернее, низ, - она слишком близко. Стекла тонированы, и она не обращает внимания на меня. Не зная, что именно она и нужна мне.
Опускаю стекло и выглядываю из машины, наши взгляды встречаются. Она хороша. Сходства с Леной, - почти нет. Но, тоже светленькая, развитые грудь и зад, при вполне узкой талии. Сексуальная фигурка юной девушки. Кровь с молоком. Лет девятнадцать – двадцать.
Я улыбаюсь. Она улыбается в ответ, - у меня располагающая внешность. И выгляжу я хорошо.
- Опоздали?
Кивает в ответ прикусывая губу.
- В город? Садитесь, подвезу Вас.
И открываю дверь.
Секунда сомнений, - все написано у нее на лице, но – делает шаг навстречу и… садится. Сердце колотится бешено… вот она уже в салоне, закрываю стекло, она немного напугана свои поступком и скована точно… сама не ожидала от себя… да и я оторопел от неожиданности.
Мы трогаемся. Прихожу в себя.
- Алексей.
- Вера. Вообще, Вероника. Но все зовут Вера.
Задаю несколько вопросов про институт. Вера отвечает, но непринужденной беседы не получается. Я очень возбужден предстоящим. Тем более, знаю, что сейчас произойдет. Она – нет.
Это волнение и напряжение передается моей пассажирке. Уверен, с удовольствием покинула бы машину. Но – нет предлога. А ты неуверенный человек, Вера, раз, даже чувствуя опасность, думаешь о правилах приличия! Или – что это? Идет навстречу судьбе? Пусть случится, что должно случиться?
Порою, анализируя поступки других людей, приходил к выводу, что такой довод есть. Сами ищут и находят свою судьбу. Иногда – хорошую, иногда – трагическую.
Вот уже миновали военный городок, въехали в лесной серпантин. Скоро! Тембр моего голоса изменился, стал низким и словно царапающим стекло. Член каменеет, это несколько мешает мне вести машину. Только бы не раньше.
Она понимает, начинает понимать. Сейчас мы одни на сумеречной дороге. Пытается что-то сказать, но не в силах, язык и губы не слушаются… она заметалась, начала делать странные необъяснимые движения, как будто ее ломало: то скрестит руки, то положит на колени, нагнется вперед, то вдруг выгнулась назад, красиво… черт возьми! – она стонет, не плачет, а именно стонет от отчаяния и неизбежности предстоящего.
Вдруг достает из сумочки мобильник, я плавно притормаживаю и молча вырываю телефон из ее рук. Она борется, не выпускает его, как соломинку утопающий, последнюю надежду.
- Ты останешься целая, Вера, только не делай никаких движений. Обещаю. Через час я верну тебя домой.
Слова то ли успокаивают ее, то ли действуют гипнотически.
Возможно, Вера считала, что будет убита. Я же дал понять, что ограничусь актом, наверняка, жестоким, но жизнь сохраню. Это ее успокоило? Это может успокоить? Почему нет? – ведь есть инстинкт самосохранения. Самый сильный инстинкт.
Нас обгоняет какая-то машина, первая, как мы выехали в лес. Сумерки. Еще не темно. Идиот идет с дальним светом… сейчас это было бы совсем ни к чему, подумал я о возможном столкновении.
А вот уже поворот на голубятню. Да, пожалуй, самое удачное место.
Притормаживаю, сворачиваю, Вера закрывает лицо руками и содрогается в беззвучных рыданиях. Я напротив, сейчас уже вполне спокоен.
Теперь мы едем по грунтовке. Раз поворот, трасса скрылась за деревьями, два поворот, еще метров пятьсот, теперь в сторону идет старая дорога, колея угадывается, но уже заросла. Слева и справа деревья – двум машинам не разъехаться.
Смотрю на Веру, – она дрожит, уже не плачет, слышу как зубы ее стучат.
Вот и голубятня. Внушительное покосившееся здание. Внизу – была подсобка, комната без окон с одной дверью и люком наверх. Вверху были голуби. Когда – никто не помнит. Мы бегали сюда еще пацанами. И уже тогда никаких птиц здесь не было. Как и людей.
Глушу мотор.
- Выходи. Приехали. Полюбуемся природой, – и выхожу из машины. Здесь хорошо! Запах луговых трав, запах детства.
Она остается в машине. Открываю дверь и вытаскиваю ее за руку. Упирается, но активного, переходящего в агрессию, сопротивления нет.
Выходит. Стоит согнувшись, смотрит затравленным зверьком. Руки скрестила в паху, понимаю, что хочет мочиться и еле сдерживается.
Вдруг бросается бежать. Но кругом – бурелом и масса поломанных веток. А она – на каблуках. Метров двадцать пять, и падает.
Достаю аварийный фонарь и нож. Внушительный, с кровостоками, финский нож. Из багажника, - скатанное шерстяное одеяло. И спокойно не спеша иду к ней, к месту падения.
Она лежит на спине. Вздрагивая и часто мигая смотрит в темнеющее небо. Обмочилась.
Я подаю ей руку, она неожиданно принимает. Помогаю подняться. И отвожу в голубятню.
Здесь полумрак, единственный источник света – люк в потолке, туда, где когда-то были голуби.
- Раздевайся.
Она стоит не шевелится, кажется, даже не дышит.
Я веду ножом близ ее лица. Не спеша. Как будто разрезаю воздух. Лезвие сверкает в полумраке, бликуя остатками дневного света, проникающими в голубятню.
У меня есть фляга коньяку, сам никогда не пользуюсь, строго соблюдая сухой закон за рулем. Наполнил, наверное, больше года назад. Так и вожу. Но помню про нее всегда.
- Хочешь выпить?
Молчание. Возвращаюсь к машине, нахожу флягу и иду в голубятню. Уверенный, что она никуда не денется. Не убежит. Так и будет стоять.
Толкаю дверь. Там уже темно. Стоит как стояла. Ступор, оцепенение? Нет, надо вывести ее… Протягиваю флягу.
- На, пей. Все пей. Будет легче. Сделай глоток. Сначала – через силу. Потом пойдет.
Она принимает флягу. Подносит к губам.
- Прими как есть. Прими и терпи.
Вера делает первый изрядный глоток, давится.
- Ничего, сейчас пойдет лучше. Дыши.
Эх, нету закуски! Конфет хотя бы.
Вера вновь подносит флягу к губам. Делает осторожный глоток. Хватаю за волосы, запрокидываю голову, вливаю в девушку остатки содержимого. Спирт обжигает ей нутро. Давится, бьется в моих руках… прошло… продышалась…
- Раздевайся.
Вера делает попытку расстегнуть блузон, но вновь опускает руки. Приставляю нож к животу в районе пупка, делаю небольшое усилие… надавливаю…
Она терпит. Сталь ножа продавливает плоть, но пока не режет… давление усиливается… вот-вот распорет… из груди девушки вырывается стон… и, вдруг, короткий вскрик.
- А-АА!!!, НЕТ! … нет! – я… я … сейчас…
Девушка расстегивает блузон, руки не слушаются ее, получается медленно и неуклюже. На улице темнеет, помещение погружается во мрак. Блузон сброшен, Вера выходит из юбки. Освобождается от белья. Белое тело в темноте голубятни…
Не вижу выражения ее лица… но, как она ежится и пытается прикрыться руками… хотя и так темно… зачем? Слышу всхлипы…
Включаю аварийный фонарь на самый слабый свет. В самый раз. Капелька крови на животе девушки. Там, где в плоть упиралось лезвие.
Кидаю одеяло на пол голубятни. Вера опускается на колени…
Я делал с ней все, что тот делал с Леной. Нещадно и жестоко. В той же последовательности. Точно по ее рассказу. Благо, он был подробным.
Она не издала ни звука. Слышал только ее учащенное дыхание. Иногда, стиснув зубы, стонала…
Потом также молча оделась.
Я отвез ее домой. Она не могла сказать адрес. Пришлось задавать наводящие вопросы. Лишь когда остановились у ее подъезда, тихо, почти прошептала: «Здесь».
Я протянул ей пачку. Не меньше трех тысяч зеленых. Она взяла. Положила в сумочку.
Разблокировал двери.
Она исчезла из моей жизни. И больше не появлялась.
Деньги дал не из страха. Страха не было. Эффект был огромным. Не сравним ни с чем, что было до этого. Это нельзя назвать удовольствием. Такого не может быть от простого секса. Это – другой уровень. Выше, чем все, что я перепробовал. А значит, я не смогу вернуться назад.
Но я знал, что это состояние пройдет. Наступит депрессняк. Переосмысление. В лучшем случае – безразличие. Может, и страх вернется. Это было бы самое плохое.
Остановился около огромного светящегося магазина. Посчитал деньги. Не меньше десяти. Рублями. Этого хватит.
Наполнил багажник водкой и разной закуской. Вернулся домой принял душ, включил телевизор. Какая-то эстрада.
Налил стакан, осушил его, тут же – второй. Мысли стали упорядочиваться. Произошедшее перестало казаться таким уж выходящим из ряда вон… эволюция… Жил, следуя инстинкту и страсти. И пришел к тому, к чему должен был придти.
Что с ней, меня не интересовало. Жива. Отряхнется и будет жить дальше. Взяла деньги. Значит столько и стоит.
Взяла бы любая. Вопрос в сумме. Кому-то надо будет много. Но цена есть у всех. Почти у всех. Есть, конечно, кто пойдет на принцип. Но, таких исчезающее мало. И все равно вопрос в сумме. Значит, покупаются все. Так или не так?
Глуша эти никчемные мысли, налил третий. Бутылка иссякла. Ничего, - еще много.
Отключил связь. Пил несколько дней. На третий перестал есть.
Дверь открылась. Надо мной стояла мать. Ничего не говорила. Просто смотрела. Молча.
Она умерла три года назад. Незадолго до того, как появилась Лена. Значит, надо завязывать. Возвращаться к жизни.
Как сумел найти и набрать номер, - не знаю. Сказать ничего не мог. Но Константин, нарколог, и так все понял.
Пришел в себя после капельника со снотворным и очищающим кровь препаратом. Рядом с диваном, на котором я, в кресле, - Константин.
- Не нравится мне динамика. Прошлый раз было значительно легче. Что-то случилось? … ладно, ладно… но я обеспокоен. Поэтому – неделя в нашей клинике.
- Меня искали?
- Кончено. Ты же отключил связь. Андо вообще был в бешенстве. Но я объяснил ему. Я не сомневался, что с тобой. Звонило и еще много людей. Андо разруливал. Сказал, что дорого обошлось. Поэтому, в этом месяце вы в минусе. За твой счет.
Молчу. Я же спрашиваю не об этом. Ответ получен.
- У тебя крепкий организм, Алекс. Но и он так сломается.
- Когда ехать?
- Сейчас сделаю укол, ты еще поспишь. Часов десять. Будешь очень слаб. Но – начинай передвигаться по квартире. Здесь будет медсестра. Завтра я вас обоих заберу. И отвезу в клинику.
Произошедшее я помнил. Но – оно было словно в тумане. Не материализовывалось. Но - оно будет. Вернется. Станет явью. Желаемым. Я буду хотеть его снова и снова. Как только будут силы. Это я твердо знаю.
Во сне были оранжевые круги. Быстро разбегались, играли друг с другом. И много света. В снах обычно так не бывает.
В квартире была девушка. Лет девятнадцати. Очень хорошенькая. Заварила бульон. Во мне проснулся аппетит. Пил с жадностью. Зовут – Даша.
Вечером приехал Константин.
У меня - отдельный бокс. Это хорошо. Сейчас мне нужно одиночество. Но – не полное. Скрашенное обществом молодой красивой женщины. Поэтому Даша была рядом. Как бы приставлена ко мне. Провинциалка.
Константин знает, как вытащить. Не только из запоя.
Прошлое тоже становилось все ближе и ближе.
Я нравился Даше. Заметил это с самого начала. Разговаривали обо всем. И через три дня знакомства пришла ко мне ночью. Отдалась со страстью и энергией молодой женщины.
Секс принес удовлетворение, какого не было давно. Я думал, и не могу уже получить ничего от женщины. Кроме как в голубятне. То есть – таким способом.
Порадовался за себя.
Тут я остановился. Мне было неясно, что делать. Судьба преподносила очередной выбор. Было несколько вариантов. Каждым руководила своя сила. Два я примерял на Даше. Третий был безотносителен к кому-либо. Поскольку близких людей уже не осталось, а Даша еще не успела.
Страсть вела меня дальше. По нарастающей. Дальше – значит, убивать. Все остальное я уже перепробовал. И если едва не распорол живот Веронике, то Дарье распорю его точно. Думаю об этом часто, представляя в деталях. Отчаяние… руки, пристегнутые наручниками к крюку на потолке… одежда срезана… короткий удар вниз живота… крик… моча льется по ногам… вонь переполненного гормонами пота… рассекающее плоть движение ножа вверх … еще живая девушка смотрит на вываливающиеся внутренности…
Если идти по этому пути, близких быть не должно. Их и так уже нет. Даша! – но на умрет. Если идти по этому пути, она будет первой.
Есть другой путь. Взять Дашу. Привести домой. Сказать: «оставайся». Она спросит: «в качестве кого?». «В качестве жены».
Потом будут дети. Дети могут спасти. Потому что с Леной тоже было все прекрасно. А потом стало очень плохо. И не благодаря Лене. А благодаря мне. Нужна подстраховка.
Придется ответить за то, что сделано. Как и перед кем, не знаю. Но придется, ибо за все надо платить. Но сделано еще – не очень много. Не сделано самого страшного. Поэтому, есть третий путь.
Уничтожить себя. Признав, что все остальное еще хуже.
Прошла обещанная Константином неделя. Здоров. Море энергии и сил. Пару раз приезжал Андо. Первый раз – только ругаться. Потом оттаял.
Даша была каждый день. Вернее – каждую ночь. Не пришла только раз. Ездила к больной маме.
Не надоело и не приелось. Чиста и свежа. Как будто я у нее – первый.
Мы возвращаемся в город по той самой дороге. Пара километров остается до поворота на голубятню. Даша улыбается в предвкушении чего-то хорошего и светлого, новой жизни.
В багажнике несессер с ножом. Тем самым.
Остается метров пятьсот. Притормаживаю и прижимаюсь к обочине. Выхожу из машины, закуриваю. Даша тоже выходит, прижимается ко мне.
- Устал?
Вопрос повисает в воздухе. Над лесом опускаются сумерки.