«Страшно резать чужую плоть. Гораздо приятнее резать жёлтый металл», - бодро сказал весёлый дух, и я согласился с ним. Незачем проникать в лабиринты таинства жизни и рушить там стены, - незачем. Но дух был слаб, он вроде был жив не совсем. Я же жаждал силы, а та, как известно, не любит слабых.
Тогда я пошёл на могилу Ненависти, и принялся голыми руками копать замёрзшую землю. Кровь окропила землю, но что есть моя кровь сейчас? Я откопал гроб – тот был пуст. С досады я сам чуть не лёг в этот деревянный ящик, но не кому было закрыть меня крышкой, клянусь. Потому я вылез из могилы Ненависти, проклиная себя и весь мир, ненавидя эти забытые архитектором лабиринты.
И вдруг я увидел тёмный силуэт на пороге моей души.
Смертью моей назвался этот силуэт, вдруг тень обернулась и я увидел, что у смерти лицо той, кого я любил. Как красива смерть! Сейчас, только сейчас я понял, что Смерть моя и та, у кого лицо Смерти моей – величайшая блажь, и Нирвана, и Рай – всё, к чему я стремился. «Только это не единственный путь», - уже не так бодро и не настолько уверенно прошептал весёлый дух, и я вновь был готов поверить ему.
- Жизнь – это петля, которая затягивается вокруг шеи, - сказала Смерть. Но я не мог согласиться с ней.
- Тогда что же такое смерть? – спросил я и посмотрел в её чёрные глаза с надеждой.
- Смерть – это я, - сказала она и рассмеялась. И этого было достаточно.
Тогда я спустился на дно нелепой жизни. Но не дьявола увидел я там, и не слуг Денницы. Ангелы – почти ослепшие от темноты, с крыльями, поблекшими, перепачканными в чёрной пыли мира. Грустные, печальные, падшие ангелы. Страшно, неприятно было оставаться там, и я поднялся наверх, но мой лик, и кожа, и чувства – всё было серым от грязи и пыли, царившей на дне. Даже кровь обрела какой-то серый оттенок. И ещё долго я не мог посмотреть в глаза солнцу, не мог вынести его осуждающего взгляда, но затем я набрался наглости и сделал это. Солнце смотрело мимо – ему было всё равно, да и светило оно не только для меня, это совершенно понятно. Я вспомнил, что те ангелы живут без солнца, и мне стало жалко их.
Тонкая мембрана нежнейшей кожи вокруг плоти – вот то, что люди называют чувствами, и тщательно оберегают от внешних раздражителей, носят меха и броню на ней. И гордятся этими чувствами. Нет, господа, говорю я им, это – не чувства, гордиться ими - всё равно что прочитать только одну книгу, расшифровать лишь один свиток из Александрийской библиотеки и кричать, что вы обладаете мудростью древних. Я жаждал этой мудрости.
Вот мои чувства – перед вами – кромсайте их, рвите, делайте из них ремни и сумочки. Вот это – чувства, вот это боль и блажь, и нескончаемый путь наверх, путь, наполненный радостью дороги и болью последнего шага. Рвите, рвите эту кожу, чтобы на её месте выросла другая, более чувствительная, более совершенная, более восприимчивая. Кровью, настоящей кровью пусть омоется моя плоть и земля под моими ногами.
Старое тело – словно кокон, скорлупа для души, для нового рождения – она затрещала, стала разваливаться на большие куски. Рвались жилы, бешено билось сердце, задыхаясь от ощущения возможной смерти.
Вены, словно нити, словно плющ на старом доме; мясо, которое ещё дышит – это был я. Вера поколебалась, последний вдох Господа покидал моё тело, этот вдох – моя душа. Пускай будет так.
Но вот! Вот! Снята петля, сорван кокон – новый человек явился в мир. Новый, но это далеко не последнее превращение, я уверен. Куколка должна стать бабочкой, но эта куколка зла, жестока, она наглая и почти всесильная – ведь она видела смерть. Этот новый человек – появившийся вместо меня – такой злой и наглый, что хотел дать Смерти пинка, но сдержался, обнял её и поцеловал холодные губы.