В некотором царстве, в некотором государстве, ни высоко, ни низко, не далеко, не близко а отсюда не видать и потому там благодать, жил да был Иван-дурак – то щи лаптем хлебал, то на кулак сопли мотал. Не было у него ничего, ни плохого, ни хорошего – домишко-развалюха, от свиньи пол-уха, собака Шарик да под глазом «фонарик». В-общем, жил он бедно, что для здоровья вредно.
Живёт Иван, не знаю уж, что жуёт, рукоприкладством занимается – то балду пинает, то дурака валяет. Однако нескоро сказка сказывается, да скоро дело делается – зима настала, холодно стало, стрекоза пропала, муравей сел запасы поедать, а Иван Алексеич Крылов басни про то писать, у Ивана же Дурака дрова кончились. А морозы стояли лютые, в воздух плюнешь, на лету замерзает, понимаешь!
Делать нечего, от такой беды никакое рукоприкладство не поможет – надо топор брать да забор ломать и добро бы свой, а то чужой!
Идёт Иван по царству-государству с топором под мышкой, рядом Шарик бежит вприпрыжку и думают они одну и ту ж мыслишку – найти бы забор поболе, чтоб хватило на подоле. И видит Иван - стоит всем заборам забор, на воротах – чугунный запор. Во, думает, само то, заборчик-то досок на сто! Выбил две доски да во всю прыть побежал с ними домой печку топить.
А был то государевой тюрьмы забор и потому был на нём чугунный запор, что сидел за ним Бессмертный Кащей – бандит, злодей, супостат и вор. Увидал Кощей в заборе дыру и смотался из тюрьмы к утру. А так как нравом был злобен и плох, то сразу и учинил переполох – приставу Перетютькину напустил в перину блох, от чего тот пристав был закусан и сдох.
Царь-Государь той некоторой страны от испуга чуть не…но сдержался и ограничился объявленьем войны Кощею – злодею, бандиту и лиходею. А Ивана-Дурака приказал привести пред свои очи, дабы ответил он за дела прошлой ночи.
Взяли Ивана под немыты руки два царевых стрельца, в два пинка довели до царева крыльца, проехали по ступенькам мордой лица...
Царь сидит весь бледный от страха, готов Ивана сказнить одним махом. А что такого, всё готово, и топор, и плаха. Однако подумал, башку под короной почесал и такие слова сказал:
- Хотел я тебя, дурак, лютой смертью казнить, да подумал потом – что толку-то? Лучше поймай мне Кащея али убей – будешь тогда у меня из первых людей. На всё про всё даю тебе три дни. А не поймаешь – извини…
Идёт Иван, плачет, влетел он, значить. От жизни такой хоть волком вой. Загрустил Иван, поник головой… Тут ему Шарик и говорит:
- Ты, Вань, не грусти! Знаю я, как злодея найти! Он сейчас сидит в дупель пьяный на лесной поляне весь в мыслях о царевне Несмеяне, которую как помянет, так с морды завянет. И будет сидеть там день или два. Так что мы его словим. Аф?
- Ну, спасибо, братан! – отвечает Иван.- Только Кащея-то не положишь в карман. Он, гад, хитёр, говорят, Давыд Копперфельд ему родный брат. Лучше его сразу…того, чтобы потом о нём или хорошо, или ничего. Во!
- Тогда надо идти к Бабе-Яге Костяной Ноге, старой карге. Она умна, поди всё знат, и где Кащеева смерть, подозреват. Подмажься к ней, Ваня, а за ней не встанет!
И пошли они в тёмный лес – Шарика нос ведёт, а Иван за ним идёт. Видят – стоит на опушке избушка на курьих ножках, покосившись немножко.
- Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне фасадом, а то не спущу, на дрова пущу!
Избушка шуганулась, к Ивану повернулась. Заходит Иван туда и видит – ну прям беда, такой в избушке бардак – кругом паутина, кости, а на печи Баба-Яга трясётся от злости – мол, какой нахал мне отдыхать помешал!
Стал Иван хватать да в дверь бросать то стол, то мосол, Шарик хвостом пол подмёл, тараканов в кучу согнал, дустом их до смерти напугал. Баба-Яга за всё благословила Ваньку поленом, а он её – обратно на печку под зад коленом. В-общем, порядок установили, кашу сварили, стол да лавки починили, Бабу-Ягу напоили-накормили. Правда, не столько бабке в рот спихали, сколько сами сожрали, но это уже детали. Рассказал ей тут Иван про своё дело и бабулька помочь ему захотела. Не любила она Кащея, ох не любила – ведь он по пьяни обозвал её старой кобылой.
- Не быть тебе, Ваня – говорит – В моём меню, а пойдём-ка со мною к вещему Пню!
Села Баба-Яга за Пень, отстучала каку-то дребедень, мышь поймала, двери пораскрывала, окна порасшиперила, всё на сто раз проверила, подумала да сказала:
- Смерть Кащеева, паря, в яйце, а яйцо в ларце, а ларец в царевом дворце рядом с троном стоит, царь его открывать не велит. Ты вырви в лесу осину, сделай с неё дубину, зайди Кащею за спину, тресни его с размаха да тащи во дворец без страха. Принесёшь во дворец, брось дубину в ларец, разобьётся яйцо, тут ему и конец!
Поблагодарил Иван Бабу-Ягу Костяную Ногу, в пояс ей поклонился-прогнулся и в лес за дубиной ломанулся. Долго осинку выбирал по силам – так стукнуть Кащея, чтоб тому не мало было. Наконец сломал, ветки ободрал, опробовал на сонном медведе ( у бедного мишки до сих пор крыша едет). Решил, что хватит того и злодею – и пошёл «отоваривать» Кащея.
Сидит Кащей в дупель пьяный, царёву дочь Несмеяну вспоминает да с морды скисает – сильно скучает. Потом о злодействах думать стал, саблю достал, точить начал – готовится, значить. Подкрался Иван сзади тихо-тихо, огрел Кащея дубиной лихо. Лежит Кащей, едва трепыхается – однако, это раушнаркоз называется.
Запряг Иван Шарика в волокушу и пошли они во дворец по цареву душу. Везут Кащея и шибко балдеют.
Приходят они ко дворцу, проводят Кащея мордой по крыльцу… Видит это дело Несмеяна из окошка. Понравился ей Иван немножко, почуяла, видать, родственную душу. У неё ведь ум-разум тоже был под вопросом и была она по жизни как муха под дихлофосом Но тут оттаяла, понимашь, улыбнулась. В Иване ответно чувство проснулось.
Затащил он Кащея в тронный зал, царю показал, дубиной в ларец попал, Кащей Бессмертный не приходя в сознание дуба дал.
Распили Иван-Дурак с царём портвейна бочку и сосватал Иван себе цареву дочку. Я на той свадьбе был, мёд-пиво пил, и в рот попало, и по усам текло, да только потом стрельцы набили мурло и всё назад пошло….
Тут и сказке конец, а кто слушал, тот сам себе хороший человек………