(очень оптимистическая сказка)
-Я лечу-у-у…,
крыльями распахнув руки выдохнул мальчик с восторженной дрожью в груди.
Из проема балконной двери клетчатой пятиэтажки, маленький рыжий Ванечка, Ваня, порой Иван, или даже Иван Сергеич, как его иногда называли родители, друзья, знакомые друзей и незлобивые соседи за необычайную, не по годам, смышленость и неизъяснимый взгляд, в котором порой мелькало неведомое, и от того огромное, расправил руки и, шагнув к перилам, выдохнул: - Я лечу-у-у…
Рука тут же покрылась легким пухом двухнедельного птенца.
Ветру понравились мягкие перышки, и он осторожно вытащил одно.
В теплых потоках пух переливался волнами, вытягиваясь в тугие радуги, пока не превратился в изящные птичьи перья.
Неожиданно руку что-то удержало. Этажерка, освободившая в светлой комнате место для детской кроватки, а с недавних пор живущая на балконе, противилась. Мальчик удивленно обернулся. Этажерка капризничала, ей очень не нравились сквозняки, и она, морщась, дергала за руку. Стряхивая с рукава состарившуюся досаду Ваня заметил как от попавшей в плен ладони к плечу потянулись проплешины заржавевшего мха. Захолодев изнутри зудящим нетерпеньем Ваня подбирал руку, стараясь преодолеть порог балкона. Этажерка, потянувшись следом, оступилась на хромую ногу и отстала.
- Я лечу-у-у…, - озорно повторил мальчик и распахнул набухающие силой крылья. Перья заблестели на солнце и, перебирая их нетерпеливыми пальцами, довольно зашелестел ветер.
Вслед за первым перышком с балкона унесло еще несколько.
Проснувшийся от шума дверной косяк, догнав мальчишку у края балкона, вцепился в плечо накрепко.
Отставшая в прожорливой пасти темного проема рука напряглась дрожащей струной, стараясь высвободиться. Мох разрастался не оставляя непокрытых мест на веснушчатой коже. Дверь потянулась следом, крепко вцепившись в мохнатую руку. По бездорожью мхов поползли черные улитки, оставляя змеиным узором скользкие следы канцелярского клея.
Неуемное желание полета собралось в грудной клетке, заполнило все внутри и нестерпимо вырвалось наружу криком.
- Я лечу-у-у…, - словно пытаясь убедить себя самого, с напряжением повторил Иван.
Оперившиеся крылья тянулись вслед за ветром, тот кружил вокруг балкона, звал за собой поиграть.
Створка балконной двери захлопнулась с жестокостью капкана.
Кудрявое облачко перьев веселилось у балкона пятого этажа в кружевном танце.
Мальчик посмотрел на сердитую дверь и вырвался из прочного затвора.
Ветер обрывал остатки перьев с ладоней, а дверь сдирала с них чешую мхов. Руки саднило, в бороздах свежих шрамов проступила кровь.
Не замечая оставленной за спиной боли Иван расправил израненные руки и, закричав, что есть сил: - Я лечу-у-у…, - перевалился через перила.
Иван Сергеич падал не отвесно, а как-то очень по-своему, перескакивая от одних балконных перил к другим. Те встречали его штыками голых прутьев, а сиротеющие бельевые веревки будто хотели отпружинить и вернуть его назад.
- Я лечу-у-у-у-у-у-у-у-у…, - зажмурив глаза от встречного ветра, замирая от восторга полета, прошептал на глазах седеющий человек.
Почти у земли, сорванные ветром перья, собрались пышной стаей, окружили Ивана Сергеевича и подхватили его, прямо над раскрытым ртом собирающейся позавтракать мокрой лужей на асфальте.
- Я лечу-у-у-у-у-у-у-у-у…,
Ветер усилился и понес Ваню над городами с тысячей домов, домами с тысячей окон, рукавами улиц, ладонями площадей, поющими водосточными трубами, наполненными дождями, реками, лесами, и светлыми снами к белым лохматым облакам.
А вдалеке плыли белые пароходы, держась за белые облака белыми дымами.
- Я лечу-у-у-у-у-у-у-у-у…, - кричал мальчик пролетая над серебрящимися лужами, клумбами, пахнущими свежей клубникой, над пасущейся среди малахитовых трав белой в яблоках лошадью, над молоденькой продавщицей молока у белой бочки, корзинами цветов и спелых яблок, выставленных на тротуарах. Мимо улетающих вверх этажей.
- Я лечу-у-у-у-у-у-у-у-у…
Вверх.
Мимо одуванчика, проросшего между балконными прутьями перил пятого этажа.
Вверх.
Мимо зарослей кактусов на кухонном подоконнике.
Вверх.
Мимо серой птицы, поселившейся на нижней полке старой этажерки.
Вверх.
Мимо треснувшего стекла балконной двери.
Вверх…
- Я лечу-ю-у-а-а-а…, - стройными хорами запели белые облака:
- Я лечу-ю-у-а-а-а…
- Я лечу-ю-у-а-а-а-а-а…
- Я лечу-ю-у-а-у-а-а-а-а-а…
А над ними, прощаясь с серой тенью на асфальте, ликовал звонкий мальчишеский голос: - Я лечу-у-у-у…
Провожая первый полет старая скамейка у подъезда проскрипела: - Пусть прекрасными станут твои небеса.
С высоты отчетливо, звонким чистым эхом отозвалось: - Я лечу-у-у-у-а-а-а-а…
1999 г.