В некотором царстве, в русском государстве жили-были мужик да баба. Мужик на гармошке по свадьбам играл да горькую пил, а баба за скотиной ходила, дрова рубила, стирала да стряпала.
Вот пришел однажды ночью мужик со свадьбы разгульной, пьяный в стельку, да к бабе своей и полез. А как срок вышел, родила она сына долгожданного, Захарку.
Рос Захарка не по дням, а по часам. Да вот беда, голова у него была лысая, Чего только баба не делала, и яйцо втирала, и сметаной мазала, и крапивным отваром парила, да так и не проклюнулись волосы у сыночка единственного на головушке.
День за днем, год за годом, вырос Захарка в Захара Силыча. В плечах сажень, кулаки пудовые, а душа добрая-предобрая. Идет он, бывалоча, по улице, смеется да лысинкой своей зайчаток солнечных пускает. И ему весело, и людям в радость.
А в ту пору шла война с басурманами. Явились к Захару государевы люди, да и забрали под ружье, даже с мамкой да тятькой пьяненьким попрощаться не дали.
Выдали Захару фузею автоматическую, налили стопку горькой, для поднятия духу солдатского, да в горы послали, басурманов изничтожать.
Три года бился на войне Захар Силыч, супостатам бороденки укорачивал, но только вышло так, что ранили его басурмане да в полон забрали.
Посадили бедолагу в яму темную, с мышами да лягушками, помоями кормили да издевались люто. Бросишь, говорят, бога своего, вынем тогда тебя из ямы, обрезание сделаем, саблю дадим, станешь ты джигит и будешь с нами вместе православных крошить в капусту.
Захар в яме гнил, но креста не снимал, а басурманам в ответ на слова их подлые плевал в глаза бесстыжие. Озлились на него нехристи и повели секимбашку делать.
На захарово счастье, налетели тут на басурман войска русские, разбежались бородатые по горам своим и про Захара забыли. Увидал командир, что сотворили супостаты с пленником, утер слезу платочком батистовым и отпустил увечного на дембель, по инвалидности. Иди, говорит, Захар, на все четыре стороны, не забудет государь подвига твоего. А медаль тебе, мол, с оказией вышлю.
И пошел Захар на сторонушку родимую, христорадничал да батрачил за краюху хлеба и ночлег. Долго ли, коротко, добрался он до родимых мест. Глядь, а домишко-то покосился весь, крыльцо прогнило, окошки крест-накрест досками позаколочены.
Узнал он у людей, что спьяну порубил тятька мамку его топором, а как протрезвел, так и сам в амбаре на вожжах повесился. Выпил Захар рюмку заупокойную, выпил вторую, третью выпил. Да и запил по-черному. Пьет неделю, пьет месяц, год пьет. Воровать да разбойничать приловчился, чтоб на деньгу краденную в шинке напиться вволю.
Вот проснулся как-то Захар у Марфы-Опсчественной кружки на кухне с похмелья тяжкого, глядь, а по полу Таракан Усатыч бежит. Только хотел он Таракана прихлопнуть, как взмолился тот человечьим голосом. Мол, не губи меня, мужичок, я тебе еще пригожусь, только вспомнишь про меня, а я тут как тут. Пожалел Таракана Захар, самогонки ему в блюдце плеснул да дальше спать увалился. А как утром проснулся, решил, что виденица началась, и дал себе зарок горькой боле в рот вовсе не брать. Уложил он в котомку шило, мыло да ломоть аржаной и пошел, куда глаза глядят.
Шел Захар по миру, шел и дошел до самой столицы. И захотелось вдруг Захару жениться. Долго искал он, кого в жены взять, да девки столичные от него носы воротили, ты, мол, на Хвантомаса дюже похож. Совсем было пригорюнился Захар, купил с горя чекушку и уж было решил зарок свой порушить, да вспомнил вдруг про Таракана и его слова.
Только вспомнил, а Таракан тут как тут. Знаю, знаю, говорит, чего ты хочешь, Захар Силыч. Отдай-ка ты мне чекушку запечатанную, а сам спать ложись, утро вечера мудренее. Послушался Захар Таракана Усатыча и уснул.
Утром просыпается он, а Таракан на столе сидит, усами шевелит, и чекушка пустая под столом катается. Знаю я, добрый молодец, говорит Таракан, как нужде твоей помочь. Ступай-ка ты во дворец государев, в приемную палату, свататься.
Засмеялся Захар, зачем, говорит государю такой зять. А Таракан ему и растолковывает. Есть, говорит он, у государя меньшая дочка по имени Эльвирка, и вселился в ту Эльвирку бес. Ни ночи не проводит Эльвирка без утех срамных, все ей мало да мало, а удовольства получить не может. Государь лекарей со всей земли собрал, консилиумы кажный божий день заседают, а по ночам Эльвирка кошкой воет да кроватью скрипит, вот до какой пакости бес ее довел. Иди, Захар, к государю, падай в ноги и обещай дочку от беса избавить. А в награду проси руки эльвиркиной да полцарства в придачу не забудь. А ежели спросит государь, как тебя звать-величать, назовешься мистером Дикхэдом из Амстердама-города.
Куда уж мне ее излечить, спрашивает Захар, ежели ни один лекарь не смог до сих пор. Не тужи раньше времени, отвечает Таракан Усатыч, лучше поставь мне штоф водки монопольной да ступай себе в государев дворец. А как нужна будет помощь, я и появлюсь.
Послушался Захар слов таракановых, поставил тому штоф, на закуску огурчик положил кадушечный да во дворец направился.
А во дворце консилиум за консилиумом, лекаря заморские вспотели ажно, парики поснимали, руками машут, ругаются словами заковыристыми. Да только наш Захар шасть мимо них и с ходу государю в ноги бухнулся. Не вели, говорит, казнить, вели слово молвить.
И поведал Захар государю о том, будто он лекарь знаменитый, диплом с отличием имеет по изгнанию бесов из девиц, родом он из Амстердама-города, а зовут его мистер Дикхэд. Могу, говорит, за одну ночь Эльвирку излечить, а за это хочу ее в жены и еще полцарства в придачу. Ладно, отвечает государь, лечи, коли хочешь, но знай, что ежели не исполнишь слова своего, велю тебя утром на кол посадить. Испугался Захар, но деваться некуда. Дождался он ночи в вестибюлях государевых на диванах парчовых да и пошел к Эльвирке в опочивальню.
Эльвирка уже ногтями стену скребет, зубами спинку кровати грызет, воет голосом дурным. А сама костлява да лохмата, титьки острые по сторонам торчат, одним словом, ведьма да и только. Перекрестился Захар, скинул портки и на постелю к Эльвирке забрался.
Начал он изгонять беса. Час изгоняет, другой изгоняет, взмок весь, по лысине пот течет, глаза заливает, а Эльвирка знай воет да еще просит. Устал Захар, отошел к окошку табачку покурить, а сам Таракана зовет-призывает. Да только не слышит тот, то ли сбежал усатый, то ли спит беспробудно опосля штофа. А Эльвирка орет все громче и громче, да и утро не за горами, а с ним и кол вострый.
Снова взялся Захар изгонять беса, пуще прежнего старается, с лица спал, до кровавых мозолей стерся, да только Эльвирке все мало да еще подавай.
Во второй раз пошел Захар курить, опять стал Таракана Усатыча звать на подмогу, а того все нет как нет. Пригорюнился Захар, да делать нечего, Эльвирка его уже силой на постелю тащит, а сама кикиморой верещит, зубами ляскает.
Пуще прежнего принялся Захар за лечение, да куда там, не по силам оказалось ему беса изгнать.
Совсем духом пал болезный, сполз с эльвиркиной постели на пол да в сердцах и помянул Таракана словом матерным забористым. Глядь, а тот уж тут как тут, стоит-качается да перегарцем дышит.
Дурень ты, дурень, говорит Таракан Захару, разве ж так бесов изгоняют. Тут головой поработать нужно.
Догадался Захар о таракановой затее, разбежался да и влетел своей взмокревшей головушкой прямо Эльвирке в срам. Ахнула та, охнулаа, ходуном заходила. А Захар головой туда-сюда крутит, по постели елозит, и Таракан ему пособляет, усиками где надобно щекочет. Заорала вдруг Эльвирка нечеловечьим голосом, дугою изогнулась, затряслась вся. Вышел из тела эльвиркиного бес, захохотал, заухал, взвыл по-волчьи, да в окошко открытое и выскочил.
Опомнилась Эльвирка, увидела, что нагишом она с мужиком в постели, румянцем вспыхнула от стыда. Сжалась утроба ее, да и сдавила Захара так, что нет мочи терпеть. Засучил ногами он, задергался, захрипел. Хорошо, Таракан на помощь снова пришел, в ноздрю эльвиркину залез. Чихнула Эльвирка, дернулась и вернула Захара на свет божий.
А государь-то слова своего не сдержал, Эльвирку за Захара не отдал, и полцарства ему тоже не подарил, а купил только билет до Амстердама-города.
Там, в Амстердаме, Захар и женился, на распутной девке Ми-ми. Отгуляли молодые свадебку безалкогольную по обычаю местному, голову захарову смазкой анальной намазюкали, да в опочивальню поспешили. А Таракану-спасителю штоф водки монопольной на столе оставили да огурчик малосольный на закуску, по русскому обычаю.
Тут и сказке конец, а кто ниасилел – я не виновата.