Вивелер,
улица Сен-Мартен,
Плесси-де-Анжель.
Когда я получил твоё письмо, то был тяжело болен. Тощие, как у скелета, руки безвольно покоились на бледных простынях. Веки, закрытые в бесконечном полусне, словно вдавливали глаза внутрь; тело, измученное лихорадкой, почти не способно было пошевелиться. Я не слышал ничего, кроме своего дыхания, биения сердца и каких-то туманных отзвуков невероятного бредового мира, рождённого в глубине сознания. В огромном особняке было так одиноко… Даже старый слуга давно меня покинул, отчаявшись бороться с проявлениями неотступной болезни. Я лежал на холодной, как лёд, постели, и старался дышать как можно тише и медленней, будто с каждым новым глотком воздуха из меня уходила жизнь. Ветер с предсмертным стоном проносился по водосточным трубам и смолкал где-то внизу в темноте улицы…
И тут ко мне в дверь позвонили. Почти забытый, но такой узнаваемый звук звонка, донёсшийся словно далеко из-под земли и прокатившийся по пустому дому, проникая в само его существо… Я не сразу очнулся от забытья, и ещё долго лежал, глядя в потолок, отображавшийся в какой-то водянистой туманной дымке. Рядом с постелью стояло зеркало, и я нерешительно повернулся в его сторону, слегка приподняв голову над подушкой. Но увидел лишь бесформенную, размытую тень в обрамлении белых простыней, тень, смотревшуюся столь жалко и уныло… Новый звук звонка, более настойчивый, раздался в моей голове, изнеженной тишиной, и я инстинктивно зарылся под одеяло, зажимая уши руками.
Нужно было подняться, встать на ноги, но у меня не было сил даже отбросить в сторону это злополучное одеяло, обволакивавшее меня шёлковым водоворотом. Я свалился на пол вместе с ним, путаясь в его складках и судорожно вдыхая пропитанный пылью воздух, словно выброшенная на берег рыба.
Я привстал на колене и неожиданно наткнулся на свой халат, висевший рядом на кресле. Он так давно оставался здесь без дела, что я успел забыть о его существовании… Старый добрый халат из пурпурно-чёрного атласа, с тонкими муаровыми манжетами… Мне показалось, когда я набросил его, что даже комната вокруг стала светлее и приветливей.
Пронзительный холод ледяными когтями впился в меня. В комнате не топили уже больше недели, и камин смотрел на мир чёрным безжизненным зевом. Я получше закутался в халат и осторожно пошёл в сторону лестницы, хватаясь за мебель и стены, чтобы удержать равновесие.
Снова звонок… Последнего усилия хватило только на то, чтобы вцепиться в ручку входной двери и не упасть. Я нервно повернул ключ и невидящими глазами уставился на стоявшего за порогом.
Это был высокий человек, с серым землистым лицом и мрачным официальным взглядом. С его плаща потоками лилась дождевая вода, и в его выражении чувствовалась удручённость. Трево, почтальон. Я сразу узнал того, кто столько раз когда-то приносил мне послания… Он громко чихнул и, увидев меня, попятился. Должно быть, мой вид его несколько напугал.
- Простите, месье Ланжан… Вам сегодня письмо…
Он раскрыл свою кожаную сумку, извлёк из неё какую-то бумагу и подал мне. Не дожидаясь оплаты, почтальон стремительно зашагал дальше по улице, боязливо оглядываясь назад.
Я запер дверь и остановился в коридоре с письмом в руках. Никакого конверта, лишь два листа, сложенных и скрепленных простым сургучом. Вроде ничего необычного. И только одна вещь меня удивила… Послание украшали две синие бархатные ленты, которые несмотря даже на то, что провели долгое время в душной кожаной сумке среди вороха других писем, не потеряли своего тонкого цветочного аромата… головокружительного аромата духов.
Я читал, и с каждым новым словом, искоркой проносившимся передо мной, болезненное сознание прояснялось, и куда-то уходила слабость, столько владевшая телом и душой… Я читал, и моя комната тоже начинала расцветать и наполняться радостью жизни. И вскоре я оказался перед ярко горевшим камином, в своём старом кресле и в любимом халате…
Всего лишь два листочка гербовой бумаги, с помеченным в углу обратным адресом. Трогательные синие ленточки, кокетливо свисающие над текстом письма, и тонкие завитки букв…
Я читаю и сейчас, в который раз разворачивая перед собой маленький мир, заключённый в этом письме. И мне хочется пересохшими губами улыбнуться каждой строчке, и запомнить каждое слово, в вихре тьмы и безысходности вернувшее меня к жизни.