Дай мне время всё изменить,
На минуту, на час отпусти,
Дай мне шанс простить и забыть,
Хоть один день со мной не шути.
Отпусти мои руки и мысли,
Дай подумать и очень устать,
Только миг в нескончаемой жизни
Подари мне, чтоб смог я решать.
Дай поправить кресты на могилах,
Посидеть, помолчать за друзей,
Дай мне вспомнить, как солнце остыло,
И как стал я рабом временных скоростей.
Дай мне время, минуту, не больше,
Только несколько вечных секунд,
Чтоб я смог изменить в себе больше,
Чем за целую вечность не смог.
Крик прорезал тишину и резко оборвался, словно растворившись в темноте каменных коридоров. Эхо было коротким и почти неуловимым, оно улетучилось вслед за звуком, как будто старалось догнать его поскорее. Два человека остановились у стены и вжались в неё, стараясь даже не дышать. Крик прозвучал рядом, в нескольких метрах впереди.
— Проводника у нас больше нет, — тихо сказал один из стоящих у стены мужчин. — Теперь придётся идти самим.
Он осторожно подался вперёд, прислушался и, убедившись в том, что всё вокруг успокоилось, снял с плеч маленький рюкзак и стал что-то в нём осторожно искать.
— Что ты ищешь? — спросил его второй мужчина, чей голос был выше, что говорило о том, что второй путник был много моложе своего товарища.
— Неоновую лампу, блин, — выругался его спутник. — Сам как думаешь, что я могу искать в полной темноте в залитых по колено помоями коридорах после того, как очередное нечто утащило единственного человека, который знал дорогу? Оружие я ищу.
— Но Клиф говорил, что стрелять здесь нельзя, иначе засекут, — нерешительно возразил его товарищ, однако сам полез в свой рюкзак и быстро достал своё оружие.
— Клифа здесь нет, и вряд ли он тут будет, а нам надо добраться до места и желательно не в кусковом варианте.
— Нид, — обратился к нему его товарищ, — если мы не дойдём… я просто хотел, чтобы ты кое-что передал моему брату…
— Сам скажешь, — жёстко ответил Нид, заряжая оружие и ставя его на максимальную мощность. — Идём, времени мало, — он двинулся вперёд, стараясь как можно быстрее передвигаться в холодной вонючей воде. Его товарищ поспешил за ним. — Запомни, Улис, не спеши прощаться с этим светом, пока дважды не убедишься, что ты уже на том. Пошли, до выхода осталось четыре поворота. Мы должны дойти.
Они шли быстро и почти не таясь. Теперь, потеряв одиннадцать членов отряда, включая проводника, терять им было уже нечего. За три дня проведённых в подземельях под Столицей, они потратили почти все запасы скудной еды и воды. Последнее обстоятельство было особенно огорчающим. Пить то, что текло по каменным коридорам было бы настоящим самоубийством, и даже самая маленькая царапина могла превратиться в серьезную проблему, потому как в таком месте нагноение её было обеспечено на все сто.
Теперь Улис и Нид шли налегке. Это, как ни странно, касалось не только вещей, но и спутников. Выживать приходилось вдвоём, что существенно облегчало задачу, потому что уследить и помочь одному человеку было легче, чем дюжине.
Примерно на второй час пути Нид остановился и объявил:
— Короткий привал.
Они присели на небольшую каменную плиту, выдававшуюся над поверхностью воды на полметра, и прислонились спинами к друг другу, чтобы видеть коридор с двух сторон сразу. Так было удобней и сидеть и наблюдать.
— Кажется, я по дороге видел остатки нашего гида, — пытаясь закурить промокшую сигарету, произнёс Нид. — Рука или нечто похожее…
— Курить нельзя! — обалдело взглянул на него Улис. — Они же учуют за несколько миль, как акулы кровь.
— А ты про акул откуда знаешь? — усмехнувшись, спросил Нид, но сигарету убрал.
— В книжке какой-то в детстве прочитал, — смущённо ответил Улис, словно испугался сказать что-то непотребное. — А разве я не прав?
— Прав, прав, — удовлетворительно сказал Нид. — Просто я удивлён, что кто-то ещё это помнит… или знает, — добавил он с вздохом. — Сколько тебе лет, Улис?
— Двадцать, — ответил тот. — А какое это имеет значение?
— Никакого, пожалуй, — устало произнёс его спутник. — В твои годы я жил на берегу океана. Я сам видел последних акул, впрочем как и последнюю живую рыбу вообще. В те времена ещё не было недочеловечества. Они не шастали по канализации под городами и не питались человеческим мясом. Это было очень давно…
— Расскажи мне про тот мир, Нид? — попросил Улис. Его товарищ тихо рассмеялся и покачал головой, хотя этого его друг не увидел.
— Выберемся — расскажу, — ответил он. — А пока береги силы, отдыхай. А то молодой ты ещё, игломёты с цианидом таскать. Стрелять-то умеешь? — беззлобно поддел его Нид.
— А кто сейчас не умеет? — мрачно отозвался Улис.
— Судя по тому, что нас тут только двое…
— Они все Клифа слушали, тот же сказал, чтобы не стреляли, только иглы с ядом зря потратим — не видно же ничего, а свет с собой не возьмешь. Фонарики от такой сырости быстро подыхают, не костёр же здесь разводить. Хотя это помогло бы отогнать недочеловеков. Наказал же Господь род людской такими тварями: полуживотные, в шерсти, разум как у ребёнка, а силы и жестокости как у архангелов дьявольских. Грешны мы были сильно, раз такое на нас свалилось…
— Ты до Отряда в монахах ходил что ли? — спросил его Нид.
— Угу, — пробурчал Улис.
— А я-то думал, откуда ты такой начитанный, да умелый взялся. Монах, значит… так чего же ушёл, раз в Бога так веришь?
— Монастырь сожгли, братья разбрелись кто куда. Одни пошли в охранники, другие — в наёмники, третьи стали разбойниками, а я вот прибился к Отряду. А ты в Бога не веришь?
— К Отряду не прибиваются, — медленно произнес Нид. — Пока все проверки пройдёшь… На чистый генотип, на особые возможности, на силу, выносливость, смекалку… Там уже и жить расхочешь, не то чтобы служить. А в Бога я не верю, потому что его нет. Может, моя позиция и банальна, но я считаю, что не одно мыслящее существо, а уж тем более Бог, не позволил бы произойти такому дерьму, когда люди жрут своих товарищей, а вместо рыбы в воде плавают мохнатые жёлтые твари, плюющиеся кислотой.
— А я верю, что всё это — кара небесная, — твёрдо произнёс его спутник.
— Тогда иди и объясни одиннадцати своим товарищам, что они были разодраны заживо на куски только потому, что Бог прогневался на всё человечество. Не думаю, что кто-то из них заслужил такого конца.
— Нид, — рассеянно обратился к нему Улис, словно и не заметив раздражённого тона своего товарища, — мне говорили братья в монастыре, что есть люди, которым подвластно тайное искуство предков. Будто они могут щелчком пальцев обратить в прах десяток недочеловек. Но они скрываются ото всех, потому что остальные люди не желают им верить и уничтожают их, как мутантов.
— Может, ты ещё наслушался сказок про то, что эти люди и порталы открывать в иные миры умеют? — засмеялся Нид. — Мол, уводят людей куда-то, где хорошо и тепло, подальше от этого дерьма. А называют они себя магами, и сила в них скрыта немереная, и знания они несут в себе такие, каких уже ни в одной книге мира не осталось давно…
— Нид, я же серьёзно! — обиделся на него Улис. — вот бы встретить такого… мага, — задумчиво и горько произнёс он. — Я бы с ним куда угодно пошёл…
— Уверен? — резко произнёс его друг, но ответить Улис не успел…
В маленькой квартире, где едва умещалась на одной полке нехитрая посуда, а под ней теснились чайник, сахарница и огромная банка с кофе, было душно. Спёртый воздух, который остался после прошедшей ночи, смешиваясь с новым сигаретным дымом, клочками висел в воздухе.
За окнами плыл январь. Зима в этом году была странной, если не сказать больше: снег лежал кусками, смешиваясь с грязью и слякотью, которые создавали полное впечатление присутствия либо поздней осени, либо очень мрачной весны. Солнца не было уже около двух месяцев, словно над городом раскинулась ядерная зима, укрыв под собой всё живое, тяжёлыми тучами нависая над оставшимися ещё немного живыми душами.
Она открыла глаза и, пошатываясь, натыкаясь на стены, пошла в кухню. С третьей попытки поставив греться чайник, она закурила, прикрыв глаза. Тело понемногу начинало ощущать себя живым. На столе, перед ней стоял длинный ряд лекарств. Она стала по очереди открывать пузырьки и разрывать бумагу, доставая себе утреннюю дозу препаратов. Положив себе в рот внушительную горку таблеток, капсул и пилюль, она мастерски проглотила их с одним только глотком воды. Чайник закипел и щелкнул выключателем, сообщая о своей готовности.
Девушка сыпанула в чашку две ложки кофе, залила его кипятком и пошла в комнату. Там она включила телевизор и стала искать программу новостей. Остановив свой выбор на одном канале, она сделала большой глоток из кружки, затянулась сигаретой и потушила окурок в пепельнице, столь услужливо оказавшейся рядом, на столе. Через десять минут она уже смогла понять, на каком языке говорит диктор, а ещё через десять минут осознала, что сегодня она — Женщина.
— Никого во мне нет, — рассеяно проговорила она, глядя в экран, где показывали очередной репортаж о какой-то катастрофе. — Это хорошо. Значит, можно побыть собой. Хотя, я не знаю, что лучше: когда в твоём теле просыпается мужчина и в туалете попривычке пытается найти свой член, или когда я сама «дома», только этот дом разваливается по кускам.
Она сидела на стуле, смотрела новости, а в глубине её глаз ещё не закончили облетать цветными обрывками сны, которые были реальнее всего в её жизни. Девушка с молодым телом и глазами старухи, превозмогающая боль и потерявшаяся в нескольких реальностях одновременно, слабая здесь, но сохранившая в глазах звериную страсть и гордость…
Она сидела на стуле, исподлобья глядя сквозь предметы, бледная, слабая, словно её тело с трудом натягивалось на необъятную душу и никак не могло адоптироваться к реальности, но сохранившая в глазах силу и гордость за свой род и свою веру. И даже если она была последней, кто верил в то, что никогда не мог тронуть рукой, на что обречён был вечно лишь смотреть, всякий раз вырываясь из плена сна, как из трясины, всё равно это было последним, что у неё оставалось.
Больше не было ничего и никого.
Лишь старое деревце из камней, да картина, на которой была изображена дорога в сумрачном лесу.
А память, не желавшая отмирать, и только становящаяся с годами всё ярче и мучительней, звала обратно. Туда, куда не было больше ни единой дороги, кроме снов и раздирающего изнутри, рвущегося наружу, словно новорожденный зверь, желания вернуться домой. Память когтями рвала её изнутри, будто вот-вот должна была родиться, обрести силу и оболочку, чтобы навсегда оставить этот мир, шагнув наконец в иную реальность.
— Придёт час, — сказала она, — придёт время, и я снова увижу тех, ради которых ещё живу.
Девушка покрутила на безымянном пальце левой руки простенькое колечко и сжала ладонь в кулак.
— Не оставь детей своих, бог Грома и Молнии, укажи путь и дай сил пройти его. А если нет, то не обессудь, когда я сама доберусь до тебя…
— Где мы, Нид? — спросил шёпотом Улис.
— Не знаю, — также тихо отозвался его спутник. Он попробовал пошевелиться, но очень скоро понял, что у него это не выйдет. Они были связаны и лежали на чём-то холодном, мокром и гладком, словно на алтаре. Вокруг царила полная темнота. Нид чувствовал рядом с собой тело Улиса, который лежал справа от него. Его дыхание было частым и взволнованным.
— Я смотрю, ты давно пришёл в себя, — сказал Нид. — Так чего же не растолкал старика?
— Растолкаешь тебя… — обижено ответил его товарищ.
— Пнул бы посильнее, что ли, может, я уснуть успел, пока меня тут вязали.
— Я бы пнул, — Улис усмехнулся, — только тогда бы мы оба полетели вниз. А там приятного мало, поверь. Я очнулся, когда они мне руки уже связали, было ещё светло. Тут небольшие оконца есть, наверху, сквозь них я увидел закат. Даже помолиться успел… Их было пятеро, а ты был весь в крови и лежал, как мёртвый. Вот я и подумал, что ты умер, а потом я услышал твой стон и стал тебя потихоньку расталкивать.
Нид попробовал пошевелиться снова, лечь поудобнее, но движение у него получись слишком резким и он чуть было не скатился вниз со своего узенького пространства.
— Осторожнее! — громко прошептал Улис. — Внизу вода. Там глубоко, я проверял…
Нид засмеялся, от чего чуть было вновь не упал:
— Прыгал, что ли, вниз, глубину мерил?
— Нет, — абсолютно серьёзно ответил его друг. — У меня под ногой оказался большой камень, я его спихнул вниз. Мы лежим на перекладине крыши какого-то дома, до воды метров десять, тут сквозная дыра, словно в крышу метеорит упал. Вот я примерно и просчитал расстояние до воды, плюс глубину по звуку падения камня…
— Умные вы, монахи, даром что выживать в одиночку не умеете, — проворчал Нид. — Судя по тому, что шума воды я не слышу, значит здесь когда-то было подземное озеро, а холод, который мне уже все кости проморозил, лишь подтверждает мою теорию. Ты не знаешь, почему под нами так мокро и скользко?
— Они чем-то поливали балку прежде, чем нас на неё положить. Наверное, чтобы мы не смогли с неё сползти обратно. Пошевелимся — и всё, прямиком в водичку.
— Кто были эти люди, ты не видел? Недочеловеки не столь умны…
— А это были и не они, — пожал плечами Улис. — Это были люди. Такие же, как мы.
— Зачем вытаскивать из подземелья двух людей, рискуя нарваться на полуживотных, чтобы потом оставить их на верную смерть здесь, — стал размышлять вслух Нид. — Если они не побоялись спуститься за нами вниз, значит хотят быть точно уверены в том, что мы умрём. А если это так…
— Значит, они знали, за чем мы идём и наш маршрут тоже знали. Знали, где нас взять проще всего, у выхода, когда мы расслабимся.
— Правильно, мальчик мой. Только кто же им всё это рассказал…
В этот момент совсем близко что-то скрипнуло, словно открылась дверь, и послышались тихие осторожные шаги. Кто-то в темноте пытался взобраться на балку к пленникам.
— Я помогу вам, — послышался женский шёпот, и лезвие ножа скользнуло по верёвкам на ногах Нида.
По квартире разносились звуки приятной минорной этники, мужской хор католическими голосами нараспев читал молитвы на латыни. Звучало это необычно красиво, словно люди сумели отразить все чувства и эмоции, которые скрывались внутри каждого человека.
За окнами было темно, словно уже наступил вечер, в этот день солнце, казалось, даже не соизволило встать. И хотя времени было обеденным, многие люди в домах напротив тоже предпочитали сидеть при включённом свете.
Желудок изрыгнул последние остатки чего-то жёлтого и горького, что, судя по всему, являлось желчью, и успокоился. Она сплюнула в унитаз накопившуюся во рту слизь вперемешку с желудочным соком, вытерла дрожащей рукой рот и подняла глаза, посмотрев на себя в зеркало. Оттуда на девушку смотрело безобразное отражение человекоподобного существа с растрепанными светлыми волосами. Кожа была покрыта сеточкой мелких морщинок, ещё больше оттеняющих её серый цвет. Под глазами красовались тёмные круги, а белки были красными от полопавшихся сосудов.
И только глаза не потеряли ещё своего цвета. Они смотрели упрямо и гордо, невзирая на всё остальное, они прожигали зеркало пронзительными искрами ненависти к этой убогой оболочке, некогда носившей гордое название «тело».
Несколько секунд она буравила саму себя взглядом, а потом её ноги подкосились и она осела на коврик рядом с ванной. Девушка закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, мелко подрагивая и издавая странные звуки, больше всего похожие на нечто среднее между хрюканьем и истерическим хихиканьем. Через несколько минут она убрала от лица руки и, закрыв глаза и растянувшись на полу, стала смеяться в голос. Девушка раскинула в стороны руки, насколько это позволял габариты совместного санузла, и продолжила смеяться. Из её глаз текли солёные слёзы, смешивающиеся с запахом предыдущей рвоты. Она лежала на полу в старой рваной майке и таких же видавших виды штанах от пижамы, а за окнами снова был пасмурный день.
Солнце забыло дорогу в этот город. Оно, казалось, вообще забыло о своём предназначении дарить тепло и свет.
— Ну и где ваш Бог?! — сквозь истерический смех, мешавшийся со слезами, крикнула девушка. — Где он был, когда умирали все, кто был мне дорог?! Где ты, Бог?!! Молчишь? Молчи… Ты всегда молчишь…Я сама скажу, я за тебя сама всё сделаю, и мои герои не станут пресмыкаться перед тобой только ради того, чтобы не получить в Аду раскалённый хер в жопу! Понял, ты, мерзкий идол, смотрящий на своих рабов с ликов своих икон? Мои друзья придут за мной, рано или поздно, они придут и тогда мне уже не нужен будет твой Рай! И Ад не нужен! Ничего мне нужно! Подавись ты сам собой и своей верой!! Я верила тебе, верила в твою любовь, а ты предал меня, ты даже не выслушал меня, тварь! Теперь у меня другой бог. Он не хуже и не лучше тебя, но с ним можно хотя бы поговорить… Больше то не с кем…
— Кто ты, женщина? — спросил Нид.
— Та, кто ещё верит в легенды о магах и других мирах, — ответила она. Нид почувствовал, как что-то холодное скользнуло у него между ладоней, слегка оцарапав их, а через мгновение он уже потирал затёкшие от верёвок запястья. Женщина быстро разрезала верёвки на руках и ногах Улиса и сказала:
— Теперь идите за мной, я выведу вас на поверхность, а там нам придётся попрощаться.
— Спасибо тебе, добрая женщина, — произнёс Улис. — Скажи нам, как твоё имя? — он осторожно полз на четвереньках за своей спасительницей, ощущая, как ладони начинает саднить. Облизнув пальцы, Улис почувствовал, что они соленые: предусмотрительная женщина рассыпала на балке соль, чтобы случайно не соскользнуть вниз.
— Я не помню своего имени, — ответила она. Больше вопросов они не задавали. Женщина вывела их по запутанным тёмным коридорам к люку канализации и, не сказав ни слова, растворилась в темноте.
— Добрались, — удовлетворённо произнёс Нид, едва только смог сдвинуть тяжёлую крышку люка. В глаза тут же ударил яркий свет. За время путешествия они оба отвыкли от света и потому в первый момент поверхность показалась им невыносимо яркой и ослепительной, но, когда глаза привыкли к смене красок, они поняли, что в городе вечер и на улицах не столь уж и светло. Нид быстро пошёл к ближайшему дереву, вытянув вперёд правую руку.
— Подожди, Нид! — крикнул Улис, всё ещё потирая глаза.
— Нет, — холодно ответил тот.
— Ну давай хоть раз сыграем по другим правилам! — взмолился Улис. — Ты ведь даже не пробовал! Нид, не надо! Пожалуйста, подожди!
— Нет!
Улис бросился за ним, стараясь не дать Ниду коснуться ребристой коры узловатого дерева. Улис поймал его почти у самого ствола, прыгнув на Нида сзади и повиснув на нём, словно якорь.
— Нид! — закричал он. — Им нужна помощь! Я прошу тебя! Зачем тебе твой дар, если ты не собираешься никому помогать?!
— Затем, чтобы выжить самому, — произнёс Нид сквозь зубы, стряхивая со своих плеч Улиса. В тот же момент, Нид приложил руку к стволу.
Реальность померкла и растворилась.
— Программа прервана вручную, — механический голос был ласков и тих, словно шепот матери у колыбели спящего ребёнка. — Участники возвращены, система отключится через пять секунд. Пять, четыре, три, два, один… Выход произведён успешно, показатели в норме: давление, пульс…
Нидвэй открыл глаза и тут же поймал на себе ненавидящий взгляд Ули. Вокруг крутились парочка ребят из технического отдела, которые списывали показатели компьютера и помечали что-то в картах испытателей.
— Как всё прошло? — спросил один из них у Нидвэя. — Проблем не было? В прошлый раз вы говорили, что существуют трудности в канализации, кажется, тогда вашу команду слишком быстро съели…
— Да, было такое, — Нид усмехнулся и пригладил растрепавшиеся под шлемом волосы. Их пряди непослушно рассыпались по плечам тёмными и белыми прядями. — Даже Ули тогда пришлось умереть, — он собрал волосы в длинный хвост и завязал его резинкой. — Но сегодня всё было прекрасно, ни рано, ни поздно. Всех съели тогда, когда надо, — он засмеялся, хлопнув техника по плечу. Тот лишь покачал головой в ответ на «чёрный» юмор и расстегнул ремни безопасности на кресле.
— Хороший симулятор, — сказал Ули. Он уже тоже освободился от тесного костюма и теперь теребил свои короткие светлые волосы, словно стараясь придать им как можно более растрепанный вид. — Только мне никак не понять одного: зачем тебе, Нид, выбирать себе роль мага, скрывающегося под личиной обычного бродяги, ведущего всю группу к победе, спасающего мою жалкую монашескую жизнь, если ты так и не выходишь на следующий уровень?
— Там нечего испытывать, — пожал плечами Нидвэй. Он отвёл глаза в сторону, чтобы Ули не заметил пробежавшую в их глубине тень, будто карий цвет их мог потемнеть ещё больше. — Обычная «мясорубка» для плохих и хороших. Мне интересно, зачем ты постоянно ходишь в личине монаха? В жизни не хватает святости, решил хоть на симуляторе испытать что такое быть праведником?
— Мне проще спасать, а не бросать, — холодно ответил Ули, ставая со своего кресла и натягивая футболку вместо утыканного проводами костюма, в которых они были спрятаны в течение всего эксперимента.
— Хочешь быть «хорошим мальчиком»? — Нидвэй посмотрел в глаза своего собеседника, словно стараясь отыскать в глубине них какой-то другой ответ, кроме того, что так и лез наружу. — Тебе очень подходит твоя роль: светловолосый и светлоглазый, одинокий монах, уцелевший в числе немногих после разгрома монастыря во время начальных войн. Ты силён, умён, у тебя есть воля к победе и желание победить. Мне же ближе роль трусливой нечисти, которая стремится спасти себя, а ты просто нужен ей для того, чтоб выжить. Вдвоём идти проще всего. Одному или втроём, даже целой командой — это всё не то. Двое — это самое лучшее число для путешествий. Ты смотришь за товарищем, а он — за тобой, — Нид едва заметно улыбнулся.
— Я делаю то, что сделал бы каждый. Чёрт! — Ули ударил кулаком в стену. — Нид! Какого дьявола с тобой происходит? Что ты увидел там, на последнем уровне, когда сходил туда? Почему ты больше не хочешь доводить дело до конца? Почему сбегаешь на последней ступени? Нид, мать твою!
Одним рывком прижав друга к стене, Нид посмотрел ему в глаза — открыто, по-звериному, и сказал:
— Хочешь знать, почему я выбираю себе роль, которую не доигрываю до конца? Потому, что так проще выжить, легче пройти уровень, кретин.
— А как же люди? — Ули смотрел в сторону, даже не пытаясь освободиться от железной хватки товарища. Нид тряхнул друга, как мешок и отпустил, отойдя от него на пару шагов и отвернувшись. — Молчишь? А если ты в жизни пойдёшь в такой поход, ты тоже бросишь всех у финальной черты? И меня тоже оставишь там, у дерева? А ведь я не отступлю, ты знаешь, я не поверну назад, Нид…
— Ули, мне хватило одного раза, чтобы понять это. Но тебе, боюсь, не хватит. Я не хочу, чтобы ты как и я понял на себе, что такое разочарование в светлой идее. Вера — очень шаткая платформа. Гораздо более опасная, чем та балка, на которой мы лежали связанные над озером холодной воды. Пока ты веришь искренне и чисто, у тебя есть шанс победить. Поэтому ты спасёшь всех, кого придётся, если попадёшь в такую ситуацию. А я — нет.
— Почему? Почему, Нидвэй?! Ведь мы с тобой оба шли сюда с целью проверить наши знания и опыт, чтобы сделать новую программу тренировки более реалистичной! Так почему же ты теперь не хочешь этого?
— Мы и так сделали больше, чем собирались, — усталым голосом ответил Нидвэй. — программа действительно слишком похожа на реальность. А знаешь, почему? Потому, что оказываясь на последнем уровне, ты, как и в жизни, понимаешь: ничего не изменить. Ули, посмотри вокруг. Сколько было войн, сколько реформ и смен власти пережили одни только мы? И что это изменило? Зачем спасать людей от того, что они сами себе построили? И постоят ещё и ещё раз.
— Жизнь стала лучше!
— Нет, мальчик мой, — горько покачал головой Нид. — Она лишь сменила платье. А суть осталась той же. Какая разница, в каком мире будут жить эти люди? Недочеловеки есть и у нас. Только здесь они не прыгают по сточным канавам и не едят плоть человеческую. Они живут рядом с нами и пожирают наши души, отравляя их хуже ядерной катастрофы. Ничего ты не изменишь, Ули. Зачем спасать тех, кто лишь знает, как себя убивать? Тех, кто даже не хочет научиться думать, тех, кто предпочитает прятаться за свою работу, любовь, похоть и лень, вместо того, чтобы хоть один раз посмотреть на себя в зеркало. Нет, Ули, эта программа слишком реальна, чтобы я поверил в счастливый конец. Я вижу перед собой не модули, а людей. Я отношусь к ним, как к людям, а посему я знаю, что они поступят так же, как и все люди: сломают и опоганят все идеи, даже идею выживания.
Ули ничего не сказал в ответ, он оделся и вышел вон. Может, ему и нечего было ответить своему другу, а может, он просто понял его. Техники, которые даже не посчитали нужным вмешиваться в ссору двух лучших оперативников, продолжили снимать показания с компьютеров, записывать данные в карты и делать пометки о полученной информации. Симулятор должен был быть готов к началу следующей недели. Такое изобретение, как полная имитация реальности в экстремальных, угрожающих жизни условиях, эдакий гибрид между компьютерной игрой и настоящим сафари, будет являться одним из самых продаваемых продуктов на рынке техники.
И какая разница, что сказать оперативникам? То, что эта программа поможет в тренировках будущих агентов безопасности или то, что это научный эксперимент по выявлению скрытых психический возможностей действующих работников. А можно и вообще ничего не объяснять. Просто намекнуть на то, что приказ исходит от начальства и те, кого определили в группу испытуемых, обязаны явиться в нужный час и лечь на кресло.
Главное — это успех эксперимента. А незаменимых людей нет, можно и сменить состав, если кто-то окажется слишком обязательным или дотошным.
Но в одном этот странный человек по имени Нидвэй оказался прав: симуляция получилась слишком реальной. Хорошо, что таких как он, которые знают о людях больше, чем они сами о себе, не так много. А может, и вовсе нет больше. Остальные более добрые и обязательные, они пойдут до конца, они верят в успех своего дела. Именно такие и нужны отделу по безопасности и контролю за межмировыми передвижениями. А остальные… Остальные — никто иной, как тупиковая ветвь эволюции. Слишком развито чувство интуиции, слишком выражена вера в себя, слишком много мыслей в голове…
Такие не принесут ничего полезного для общества
Нид сидел на лавочке в парке. В одной руке он держал бутылку дерьмового спиртного, а в другой — сигарету, которая по качеству была едва ли лучше выпивки. Солнце медленно садилось за горизонт, время текло неспешно, а доза стимулятора в крови потихоньку уступала место другим отравляющим веществам. Собранность и внимание отходили на задний план, туда же, куда сила, воля и желание думать.
— Может, напиваться перед испытаниями? — спросил сам себя Нид. — Вместо стимуляторов принимать алкоголь. Забавно будет потом посмотреть запись того, что я там натворю.
Он хихикнул, а затем сделал несколько глотков из бутылки и глубоко затянулся, выпуская клубы едкого, противно пахнущего дыма.
— Простите, — обратился к нему кто-то, — ваше имя Нидвэй?
Нид поднял глаза. Перед ним стоял высокий худощавый человек в безупречном чёрном костюме и в тёмных очках. У него были аккуратно постриженные и уложенные волосы, а на ногах блестели чистенькие туфли. Нид бросил взгляд в сторону и заметил стоящую у обочины чёрную машину с включенными фарами, сзади едва заметно клубился дым выхлопных газов.
Нидвэй понял, кто стоит перед ним. Он покачал головой, тихонько засмеявшись, а потом ответил:
— Да.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку лавки. Наверное, у человека в костюме был глушитель, или Нидвэй просто не услышал щелчка спущенного курка, потому что смеялся…
— Странно, — непонимающе склонил голову набок сидящий человек, — а ведь раньше ты всегда придумывала неожиданные концы, пыталась спасти своих героев. Почему ты не захотела дать ему хоть один шанс на жизнь?
Человек на кресле был похож на классического героя боевиков: кожаный плащ по колено, темный тонкий свитер с горлом, потертые чёрные джинсы, заправленные в высокие ботинки со всевозможными заклёпками, местами инкрустированными металлическими бляшками, и короткие тёмные волосы, иглами торчащие во все стороны, но венцом всему был ошейник с мелкими острыми шипами. Человек повертел в руках листочки бумаги, словно пытаясь понять, не пропусти ли он что-то. Убедившись в том, что он ничего не пропустил, он отложил в сторону распечатку, сел поудобней, подперев щёку ладонью, и вновь спросил у лежащей на полу девушки:
— И всё-таки я не понимаю, почему твой последний рассказ стал таким… предсказуемым, что ли? Ты ведь писала о другом. Как же ты, Элизабет, скатилась до такого бумагомарательства? Ведь у тебя прекрасное имя. Оно означает Божью клятву на иврите, ты — страж иного мира, которая даёт имена всем безымянным. Зачем же ты убила такого хорошего героя?
— Потому, — ответила она слабым голосом, — что его, как и меня, нужно было убить. Он не имел смысла, он был один и даже его друг не поверил ему. Жаль только, что со мной никто не смог поступить также. Жаль, что мне пришлось жить так долго, чтобы раз за разом спасать своих героев. Но теперь я поняла, что делала это зря. Многим из них нужен был покой, а не жизнь. Мне он тоже нужен, причём очень давно… Дурак ты, Ангел. Это мой реквием по мечте. Со мной так никто не поступил, мне никто не подарил облегчения. Непонятно только где был ты, Ангел Смерти? Какого чёрта ты так задержался?
— Неправда, Элизабет, я всегда был рядом. Я читал всё, что ты писала в перерывах между приступами боли и тошноты, просто мне было очень интересно читать то, что ты пишешь, поэтому я не торопился. Шучу, шучу. Не держи на меня зла, милая, я пришёл тогда, когда меня послали. Но теперь я здесь и тебе не о чем беспокоиться. Ты идёшь со мной.
— Какой же ты… — в глазах девушки сверкнули молнии, она прищурилась и из последних сил запустила в сидящего напротив неё человека тапочками.
— Ша! — раскинул в стороны чёрные крылья Ангел Смерти. Секундный оскал, правда, тут же сменился обворожительной улыбкой. Он спрятал крылья, наклонился вперёд и посмотрел в лицо Элизабет, нависая над ней как туча.
— Ну что? Идём?
Девушка подняла на него глаза. Они оставались всё такими же гордыми, непокорёнными, словно вершина опасной горы. И такими же бесцветными, как снег на этой вершине. В них отражалась улыбка Ангела, смех Нидвэя и тяжёлое, давящее небо за окном.
— Бог! — маленький ангелочек пнул спящего на троне увесистого дядьку. — Бог, проснись! Неужели ты не можешь её спасти? Она ведь такая… странная. Бог, а, Бог!
Дядька причмокнул, просыпаясь, поворочался на своём троне и переложил голову с одной руки на другую, стараясь вновь заснуть.
— Бог!! — завопил ангелок и пнул его ещё раз, уже сильнее.
— Чего ты от меня хочешь, малыш? — лениво осведомился Бог.
— Помоги ей!
— Она не верит в меня, мальчик. Она верит в какой-то дурацкий Орден, в иного бога, она вообще язычница. При чём тут я? Это не моя юрисдикция.
— Ну и ладно, — обижено отвернулся ангелочек. — Тогда я пойду к другому Богу, а ты тут сиди и спи, как дурак.
Бог промямлил что-то нечленораздельное, что означало то ли согласие, то ли сомнение, а может, и проклятие. В последнее время Бог был сам не свой. На него свалилось очень много дел и проблем. Он не знал, кому помогать, а кому — нет. Поэтому взял отпуск и решил выспаться перед важным решением. Правда, иногда он просыпался, спрашивал, какой сейчас на земле век, без разбору творил правосудие и засыпал вновь.
Ангелочек остановился в нескольких шагах от трона и сказал очень серьёзным голосом:
— Знаешь, Бог, от тебя так все разбегутся, а ты и не заметишь, — он грустно опустил голову и побрёл прочь, искать другого бога, который, возможно, не будет таким… таким убогим.
А Бог молчал. Он ничего не ответил своему ангелу. Неизвестно, почему. Может, он успел вновь уснуть, а может, просто не счёл нужным спорить с ребёнком, который вырастет и сам всё поймёт. Он не мог спасти всех, как и она, он знал, что иногда смерть — это единственное, что может дать новую жизнь.
— Здравствуй, сестра, — обратился к ней самый высокий из пяти стоящих в рясах людей, прячущих лица под капюшонами. — Он ждёт тебя, — мужчина кивком головы указал на высокую, тонкую ратушу позади себя.
Она поклонилась, пряча улыбку и слёзы…
Эмина
16.01.07.