Церковь
Она стояла на пригорке, новенькая, из темнокрасного кирпича, а кругом шумела ярмарка.
Лотки, лотки, лотки вдоль дорожек и между ними. Яркие шары, шерсть, меха, всякие побрякушки, картины, мед, сладости, игрушки и еще, и еще, и еще. Люди улыбаются. Приветливо общаются совсем незнакомые так ласково и охотно. Пьют пиво и вино почти все, но пьяных нет. На одной эстраде молодежная группа, а на другой начинается выбор красавицы города. Подумать только, ведущий в элегантном костюме с бабочкой, и речь подобающая, совсем не так, как на свадьбах, когда он балагурит и по-молодежному хипповат.
Группки собираются перед эстрадой и ждут. Когда стемнеет и закончится парад красавиц, будет главное – кумиры из далекой России.
Рассматриваешь безделушки по лоткам, выбираешь такую ненужную, но крутую пиратскую шляпу. Смотришь, как надувают выбранный шарик, ищешь мед, только гречишный, а в краешке глаза всегда почему-то она. Темный силуэт на еще светлом фоне неба и ступеньки от дорожек вверх.
Ну, вот снова. Идешь вдоль пруда, на котором плавает лодка и какие-то плотики с декорацией ярмарки, вроде бы цветы, а она стоит перед тобой и манит.
Интересно, когда ты был в церкви последний раз? Нет, не на отпевании усопшего соседа по даче, не на венчании, а просто так? Не помню. То, что крещен, знаю, а ... как это? Осенять себя крестным знаменем?.. Не помню. Нет, вспомнил. Несколько лет назад, когда долго-долго не штамповалась деталь, и руки тряслись от усталости, и пот уже не вытирал, и все, что делал, шло впустую – вдруг получилось. И, не знаю почему, перекрестился и сказал: «Слава Богу!» Как покойная бабушка, которую вез отпевать в ее родной город на Неве за полтыщи верст. И успокоился, когда довез и гроб поставили в часовню.
И не думал тогда, что партбилет лежит в кармане, кто-то увидит и спросит.
Нету, ничего этого уже нету. Ни партбилетов, ни строгих дядей из ЦК, ни выдуманных правил, ни прежней жизни.
А в этой, новой, те же строгие дяди вещают совсем другие лозунги по телевизору, держат свечки и крестятся, крестятся, крестятся.
А ты почему-то не можешь.
Ноги уже шагают по ступенькам вверх. Ага, открыто.
В передней окошечко. К нему подходят люди и берут свечки. Никогда не покупал свечек в церкви. А тут подошел и выбрал одну. Чуть побольше, чем среднюю. И вошел в зал.
Люди подходили к иконам, ставили свечки, целовали иконы, крестились и уходили. Некоторые оставались и ждали, когда можно подойти к священнику, молодому красивому парню, который что-то говорил им и, как это? Наверно, благословлял...? Думаю, что это так.
Не хотелось ничего спрашивать ни у кого. Внимательно смотрел по сторонам и выбирал. Потом решительно зажег свечу от уже горевшей и подошел к стене. Поставил свечу в отверстие подставки. Там было несколько уже догоревших и потухших, а живая только эта. Шагнул чуть назад и посмотрел прямо в глаза этой молодой матери, держащей на руках младенца.
Смотрел долго и чего-то молча просил. Ни разу не перекрестился, потому что не умел и не хотел фальшивить. Что просил и сказать-то сложно, не шептал словами, а о чем-то молил.
А когда в день Святой Богородицы вдруг случилось то, что случилось, и у него появился крохотный огонек надежды после того, как он решил, что уже все – он вспомнил эти глаза, внимательно смотрящие на него. И описать-то икону он сейчас не сможет, а вот глаза все смотрели вглубь его, словно спрашивали: «Ты искренен? Ты правда хочешь?»
И перекрестился он тут один, вдруг, в темной комнате и сказал: «Слава Тебе, Господи!» Вспомнил...
А потом продолжалась ярмарка, концерт молодых москвичей, поход за вином, глупые слова в компании и еще что-то, чего и не припомнишь.
Прошло много дней. Что-то было, чего-то уже не будет.
Но эти глаза продолжают смотреть на него. Они словно сошли с той иконы и следуют за ним везде, словно еще раз спрашивают, а так ли ты живешь, парень, и раз ты ко мне приходил, так уж изволь!
Что ж, надо попробовать.