Запись шестая. Прибежал в страшных попыхах, а Герасима уж нет!
Сегодня я, наверное, вовсе не лягу спать. Дался мне этот катарсис!
Внутренний голос поскрёбся под ложечкой. Ему есть что сказать. Ну давай, лепи. «А попробуй-ка с другой стороны к этому вопросу подойти». С какой – другой? Чтоб заглушить провокационный голос, пошла на кухоньку. Ночь, а мне есть хочется. Довёл катарсис до мозгового истощения. Бабушка пирожки пекла, на полотенце уложила, салфеткой льняной прикрыла, чтоб никакая мушка не полакомилась. Приподняла угол ткани, заглянула, а оттуда дух пирожковый пошел – голова закружилась.
Согрела чаю. Села чаёвничать вприхлёбку, да тихонько так, чтоб бабулю не разбудить. Не заметила, как пару-тройку пирожочков слопала. Тут и озарение снизошло. Хвать себя по лбу! Конечно! Вот, где перец произрастает! Проблема даже не столько в том, есть или нету катарсиса в произведении. А в том, воспринимается ли катарсис читателем! Как всё просто!
Вот взять, например, «Муму» Ивана Сергеевича Тургенева.
Нет ни одного человека в России, который бы не знал, что немой Герасим утопил любимую собачку. А опроси каждого, так только некоторые ответят, что пронзила их эта история до глубин душевного океана. Бабушка брала меня, девчонку, на одноименный спектакль Малого Драматического Театра под руководством Льва Додина. В спектакле участвовала живая собачка и вода была живая, и Герасим большущий и мычащий, и сумасбродная старуха в чепчике.
Последний акт оказался не по девчоночьим силам. Наверное, срабатывали какие-то защитные механизмы – его я плохо помню. Может быть, я не могла смотреть на сцену, а смотрела на лица рядом сидящих, но мне запомнились их слезы. Они затопляли глаза полностью и, переливаясь через нижнее веко, растекались по лицу. Я поворачивала голову в одну и в другую сторону: бабушка, тетеньки и дяденьки плакали по-настоящему. После спектакля зрители расходились молча, как после похорон.
Мы вернулись домой из театра, бабушка долго сидела на кухне, молчала. Когда я подошла к ней, она воскликнула:
- Подумать только! А в школе я не могла заставить себя прочитать этот рассказ. Возмущалась: что за фигня!
Словами персонажа из «Муму», толстой прачки, возмутились бы многие: «Можно ли эдак из-за собаки проклажаться!»
В театры ходят, в основном, театралы. Там редки случайные люди. Театралы не только постоянно ходят в театр, но еще и обладают эстетическим чувством. Наличие этого чувства подразумевает «производство» некоторой работы, то есть произведение эстетического усилия. Это усилие прочно связано с уровнем нравственности в человеке. «Душа обязана трудится...». Ленивый душой человек не любит прилагать усилия, он выбирает то, что не требует таких усилий. Боевики, триллеры, бандитские сериалы или романы, коньюктурные детективы, эротика, порно – вот их пристрастия. Там нет и следов катарсиса.
Нравственно-эстетические усилия формируют художественный вкус, который беспроигрышно «угадывает» катарсис, чувствителен к нему, «отзывается» на него. Как композитор, который наделен «творческим слухом», становящимся настолько активным, что можно уже говорить о «творческом слышании», так и хороший читатель наделен особым чувством распознавания кульминационных моментов в литературе.
Эстетическое чувство порождает не только любовь к высоко-художественному произведению, но и ненависть к литературным поделкам, сопровождающуюся чуть ли не физическим чувством отвращения. Катарсис воспринимается тем читателем, который вовлекается в чтение всеми органами своих чувств, тем, кто во время чтения «находится» в произведении всем своим существом.
Значит, мало писателю «орудовать» художественными приемами, создавая напряжение, ведущее к очищению, но и читателю необходимо научиться воспринимать катарсис. Иначе он останется к нему глух и нем, как несчастный туповатый Герасим.
А я, накушавшись чаю, и будучи еще под вилянием катарсических флюидов, прошелестела на цыпочках мимо бабушкиной комнаты в свою и легла с легким сердцем спать. «Бурных вам катарсисов!» – вместо «спокойной ночи» прошептала я в полусне воображаемому читателю.
А во сне кривлялись мужики с барского подворья, выводя хриплыми голосами: «Герасим! Герасим... его же счастье, что ему не надобедь бабья; а собака – на что ему собака? к нему на двор вора оселом не затащишь!».
Этим - точно катарсис не нужон.