На кухне обиженно свистел старый чайник. Михаил Сергеевич захлопнул старый альбом с уже выцветшими фотографиями, прошёл на кухню, схватил прожженную в нескольких местах тряпку и отодвинул чайник в сторону. Совсем некстати вспомнилось, как на 23 – е февраля принесли ему от администрации красивую коробку. А в коробке той был новёхонький электрочайник, который и воду за считанные минуты нагревал, и выключался сам. Эх, да что там вспоминать… Давно этот чайничек у невестки стоит. И телевизор широкоэкранный туда же перебрался, и машинка стиральная. Ну да Бог с ними, с вещами, лишь бы ладно всё у них было, лишь бы жили…
Михаил Сергеевич ещё немного постоял у плиты и пошёл назад. Чаю не хотелось. Хотелось сесть в любимое старое кресло, снова открыть альбом и хоть на минутку вернуться в те далёкие времена, когда он, Михаил Сергеевич Топольков, был кому – то нужен. Нужен не из – за повышенной пенсии и льгот, а просто так, по – человечески.
Да, Топольков. «Тополёк» - шутливо называли его друзья. Он и вправду чем – то напоминал тополь – высокий, стройный, гибкий. И Михаилом Сергеевичем его в ту пору никто не звал. Всё больше на Мишку откликаться приходилось, да на рядового Тополькова. Сейчас вот и с лупой не всегда разберёшь, где он там на фотографии. Слезятся усталые глаза, руки дрожат… Да и фото старое, затёртое, хоть и на картон наклеено для сохранности. Переснять бы его, да куда там! Сам Михаил Сергеевич не дойдёт, дети вечно заняты, а внуки… Младший, Борька, пообещал вроде на своём компьютере всё сделать, да и пропал на месяц. А старшего внука и беспокоить как – то неудобно по таким мелочам. Он теперь важный человек – бизнесмен, квартиру недавно купил, машину импортную. Откуда всё взялось? Ведь шалопаем рос, тюрьма по нём горючими слезами плакала… Зато к деду всегда с уважением относился, что раньше, что теперь. Его и назвали в честь дедушки – Мишкой. Помнит Михаил Сергеевич, как просил его внук: «Деда, расскажи про войну! Деда, пошли в зоопарк!» и дед ходит и в зоопарк, и в кино, и на аттракционы в городском парке… Про войну тоже рассказывал как умел. Даже альбомы с фотографиями доставал. Чувствовал – раз тянется к нему пацанёнок, не надо занятостью отталкивать, ничем хорошим это не кончится.
Видно в добрый час те рассказы внучок слушал. Теперь он и к родителям не заглянет, а деда проведает. И продуктов привезёт, и здоровьем поинтересуется. Поговорить вот некогда… Да Михаил Сергеевич и не жалуется, он и сам попусту болтать не привык, разве что с друзьями в последнее время всё чаще разговаривает. С теми, что на фотографиях старых остались. Вот на этой в центре – старшина Павленко, рядом сам рядовой Топольков – молодой, весёлый, со сдвинутой набок пилоткой. А вон там - дружки – товарищи – Лёнька Дубинин да Володька Синюхов. С самого начала войны сошлись они, и казалось – крепче гранита дружба фронтовая, на века…
Вновь заслезились глаза. Не от усталости уже – от воспоминаний непрошенных, от тоски холодной, что на душу легла. Стукнула Лёньку шальная пуля прямо под сердце ровно через два дня после фотографирования. Вот и остался он на фотографии да в памяти. А что память? Ни женой ни детьми не обзавёлся Лёнька в свои 18, некому его помнить, кроме Мишки Тополькова.
Вздохнул Михаил Сергеевич, печальные мысли отгоняя. Да только откуда другим – то взяться? Лёнька погиб, у Володьки тоже судьба не сложилась…
Они тогда из окружения выходили, к своим прорывались. А прорвались – не обрадовались. На допросы затягали ребят, всё допытывались, почему они вышли, а командир ихний погиб. Ну, Володька не выдержал и матом их покрыл – и командира того, что прямо к немцам пацанов необученных вывел, и тех, кто одну винтовку на троих выдавал (хошь – стреляй, а хошь – зубами грызи), а заодно и майора допрашивающего со всей его роднёй. «Вас бы, гадов, туда! Чего своих – то мурыжите?! - кричал Володька, не замечая нехорошей тишины вокруг. И докричался. Отправили его в штрафбат. «Кровью вину смывать». А после Победы Вовку на Колыму загнали. То ли за то, что живой остался, то ли ещё за что…
Но встретиться им всё же довелось. Ехал тогда Михаил Сергеевич вместе с женой на Украину, у родителей её погостить. И Вовка Синюхов тоже ехал… на доске самодельной с подшипниками катился, от заплёванного вагонного пола руками отталкивался. Сгубил он ноги, не выдержали они колымских морозов. И глаза на лице - не парня молодого, каким его Мишка помнил, а старика, что жизнь прожил давным – давно и смерти никак не дождётся. Подхватил тогда Топольков друга на руки и понёс, как дитя малое. На Украину приехали вместе, а там остался Володька у тестя с тёщей жить. Тесть – мужик понимающий, так и сказал: «Нихай живёт парень, мы его тут пристроим, не обидим».
Вовка согласился. Вроде всё хорошо пошло у него, да только не дай Бог никому такого хорошего. «Ни за что сломали жизнь человеку» - думал Михаил Сергеевич. «Жив ли он теперь?». И, словно пытаясь уйти от прошлого, закрыл глаза. Успокоился немного, и снова стал листать альбом. Вот Катя, Катюша, жена его в день свадьбы. А вот она же с первенцем их, Андрейкой. А на другой странице дочка Нина в первом классе, серьёзная такая, нахмуренная, букварь в руке держит – смотрите, мол, я уже не маленькая, я в школу хожу! А это на заводе фотографировались, весь чугунолитейный цех. Среди них – Михаил Сергеевич, уже не Тополёк, но ещё и не старик, уважаемый человек на заводе и заботливый муж и отец в семье. Хорошая жизнь была тогда! Вроде и достатка особого не было, а на море всё же каждый год ездили, детей в институте выучили, да и к старости откладывали потихоньку – всё как у людей. А как пришёл к власти Михаил Сергеевич тёзка, так и началась круговерть!
Для того, чтобы это вспомнить, и альбом не нужен. Помнит Топольков как поскакали вверх цены, как превратились в пыль отложенные копейки и как на глазах менялись люди, забывая и добро, и родство – всё в грязь топтали, лишь бы выжить! В это смутное время и умерла Катюша. Не выдержало перемен изболевшееся сердце, остановилось. А Михаил Сергеевич ничего, выжил. Не зря, видать, Топольком его называли. Хоть и гнулся он под ветрами перемен, да не ломался. Вот уже девяносто лет скоро стукнет. Мало кто из ровесников до таких лет дожил. Выходит, и жаловаться Михаилу Сергеевичу не на что. И пенсия у него повышенная, и подарки всякие дарят как ветерану. Куда же друзья подевались?! Ещё недавно рядом были, а теперь нет никого. Теперь это уже прошлое. И нет сил жить, когда всё, на чём ты вырос, что любил, и за что не задумываясь шёл в бой – всё это тоже осталось в прошлом, забытое и никому не нужное…
Выходило, что по – настоящему счастлив Михаил Сергеевич был только тогда, в сороковые – пороховые. «Да какое же счастье? Беда была, горе народное, и голод, и холод?» - возражал старик сам себе. И тут же ещё сильнее понимал – да, было счастье. Рядом было. И друзья с тобой, и молодость, а главное – знал каждый, что и холод, и голод пройдут если выстоять сейчас, победить, перетерпеть и ценой жизни, быть может, спасти Родину. Они были нужны стране и знали это. А сейчас, в мирное сытое время, чувствовал себя Михаил Сергеевич гостем незваным, которому вот – вот уходить предложат…
И всё чаще и чаще возвращался взгляд Михаила Сергеевича к той старой военной фотографии. Вдруг увидел он, как чётко проступают на пожелтевшей бумаге знакомые лица, увидел так, будто они и впрямь рядом стояли. Эх, ребята, вернуться бы к вам, сбросить года с плеч, как мешок ненужный!
А лица становились всё чётче и чётче. Вроде бы даже дымком махорочным потянуло откуда – то сбоку и котелок у Лёньки Дубинина звякнул. А старшина Павленко гаркнул вдруг что есть силы:
- Рядовой Топольков, почему не в строю?
Вскочил с кресла Михаил Сергеевич, стал по стойке «смирно» и ничему уже не удивляется. Даже тому, что комната расплываться стала, а фотография… да какая там фотография, живые они, все живые! И Володька рукой машет – давай, мол, Миха, к нам скорей, чего копаешься?
- Я сейчас, сейчас… - бормотал Михаил Сергеевич, доставая из кладовки запыленный рюкзак. – Сейчас, ребята, погодите только!
В дверь постучали. Потом позвонили. Потом забарабанили ногой по дерматиновой обшивке. Но Михаил Сергеевич этого уже не слышал.
Через пятнадцать минут старший внук Михаила Сергеевича Михаил Козырев, он же известный в городе авторитет Мишка Козырь, успел съездить за ключом и открыл дверь. Вместе с ним приехала вызванная на всякий случай «Скорая помощь». Козырь опасался, что у деда прихватило сердце, поэтому он и не может к двери подойти.
- Дед, ты чего?! – кричал он, врываясь в комнату. – Дед, это я, Миха! Тебе плохо? Да где ты, ёлки – палки!
Телохранитель Козыря обошёл все комнаты, даже в кладовку заглянул.
- Нет здесь никого, Михаил Андреевич. – растерянно доложил он.
- Как – нет? Куда же он делся? Он же из дому не выходит…
Козырь не понимал, что происходит. Тапочки дедовы в углу аккуратно стоят, палка к столу прислонена, очки… И одежда вся на месте, и обувь – а деда нет.
На то, что из холодильника исчезло несколько кусков сала, пара луковиц и буханка чёрного хлеба, Козырь никакого внимания не обратил. Он ещё раз прошёлся по комнатам, сел в кресло, машинально глянул на старую фотографию…
- Михаил Андреевич, что с вами? – спросил врач «Скорой помощи», глядя на внезапно побледневшего авторитета.
- Да ничего… Ерунда. Нервы, блин. Ладно, поехали.
«И правда, нервы. – подумал Козырь уже в машине. – Чего не привидится с расстройства? Фотка как фотка, сто раз её видел…»
Но Козырь и сам знал, что это самообман. Видел он фотку, да не ту. На этой его дед в современном камуфляже был. На ногах – кроссовки белые образца двухтысячного года. А на голове вместо пилотки военной – кожаная кепка, которую сам же Козырь в прошлом году и подарил. Ушёл, значит, дед. К корешам своим ушёл. Как только – неясно, да дело не в этом…
Козырь вспомнил, как он привозил деду продукты и тут же уезжал. А остальная родня набегала только в день пенсии. Дед этого вроде бы не замечал, радовался. Раздаст всю пенсию, всем, кто только попросит – то детям на отдых, то брату Борьке на ремонт, и остаётся с пустым холодильником, пока Козырь не приедет. Козырь его тогда не понимал, ругал: «Чего им всем давать, они тебе хоть раз дали?». А теперь понял. Понял, что и такое купленное внимание лучше чем никакое.
Ещё Козырь вспомнил, как пять лет назад вызвали деда в администрацию – медаль юбилейную получать. Он и пошёл. А оттуда его «скорая» увезла. Оказывается, ждал он той медали полчаса, на ногах, в тесноте и духоте. А дошла очередь – сунули медаль в руки, как нищему подачку. Ни поздравлений, ни цветов. Обиделся дед. Сделал он девице, что медали выдавала, замечание – вы бы, мол, девушка, хоть стулья поставили, что же вы… А она его в ответ всеми словами обозвала. Тут и здоровый не выдержал бы, чего уж про деда говорить…
Козырь тогда сгоряча тоже на деда накричал: «Ты чего!.. какого… тебя туда понесло?! Мне не мог сказать?». А после – стыдился крика этого, даже приезжать не мог, с пацанами всё передавал.
Теперь – то что.. Теперь всё. Обиделся дед и ушёл туда, где его молодость прошла. Ему сейчас хорошо. А вот Мишке Козырю не очень. Он уже третий месяц весь на нервах. Стрелки, тёрки, откаты, тому дай, этому дай, не верь, не бойся, не проси… Каждый норовит глотку перегрызть, будто в волчьей стае. Никому не доверяет Мишка, знает – сегодня Кент, а завтра – мент. И бросить всё уже не бросишь – затягивает, да и кто его из системы вот так запросто выпустит? Нет, правда, хорошо сейчас деду, даже если у них там бой идёт. Он – то по врагам стреляет, со спины удара не ждёт. И бояться ему нечего, не то что Мишке. Вот, была у Мишки одна отдушина - с дедом поговорить, и той нет. И не будет уже, наверное…
- Стой! – крикнул Козырь шофёру. – Обратно поворачивай, понял?
Взлетел на этаж, не дождавшись лифта. Открыл дверь. Разулся. Аккуратно поставил ботинки рядом с дедовыми тапочками и открыл альбом.
Рука нырнула под куртку, доставая купленный в ларьке блок сигарет.
- Держи, дед. – тихо сказал он. – Там у вас, говорят, напряги с куревом были. Забрать – то сможешь? Да сможешь, наверное. Ну ладно, деда, пошёл я…
Но обуваться Мишка не спешил. Он снова глянул на фотографию и почесал бритый затылок.
- Дед, ты это… как там… - нерешительно начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Ну, короче…
Мишка смотрел деду в глаза. Дед смотрел открыто и честно. И его друзья – тоже.
- Пацаны! – выпалил вдруг Мишка, отбросив последние сомнения. – Пацаны! А вам добровольцы случайно не нужны? А?..