ЗАПАХ ШАНЕЛИ
Ecco domani
Завтра здесь
...
Из главы 13
Народу в этот час в большом книжном магазине «Барнс энд Ноблз» в центре Вашингтона было немного. Они стояли на экскалаторе, который медленно полз на верхний этаж, и разговаривали. Он, длинный худой, с седыми волосами, небрежно заправленными за уши, и она – его дочь. То, что она его дочь, было видно по сосредоточенности взгляда, которым она смотрела в никуда при разговоре, по очертаниям лица, напоминающим его, вытянутое, но сглаженное женственностью и неброским макияжем, по комплекции – меньше его на голову, пропорции те же, вытянутые, не склонная к полноте, и манере одеваться. Оба были в чем-то небрежно-удобном. Говорили они про недавно вышедшую книгу модного автора. На стенах магазина висели огромные постеры, рекламирующие издание. На нижнем этаже продавались журналы и путеводители. На верхнем сосредоточена литература разных жанров. Там же располагалось кафе. Туда они и направлялись.
Ирина приехала в Вашингтон весной, когда цвели тюльпаны. Разноцветные цветочки ровными рядами стояли вдоль дорог. Было прохладно, ей сказали, что так бывает перед началом цветения вишни. Город ей показался простым: серые скучные здания, много парков, немного старинных церквей. Намного было интереснее в Джорджтауне, где жил ее отец, Алексей Миронович Козырцев со своей подругой Линдой, средних лет американкой чешского происхождения с короткими обесцвеченными волосами. Дома они говорили по-английски, и Ирине приходилось напрягаться, чтобы участвовать в беседах за столом. В целом ее приняли тепло, отвели спальню с обоями в розовый цветочек и отдельной ванной наверху, и показали, где все располагается. Дом у отца был среди таких же, старый, в три этажа, с небольшим палисадником, но очень ухоженный, тщательно выкрашенный светло-синей краской и обнесенный ажурной железной изгородью. Гулять по Джорджтауну было одно удовольствие: дома радовали необычной архитектурой, улицы чистотой, и тут же – множество ресторанчиков, бутиков, античный магазинчиков и выставочных залов. Отец уезжал утром в университет, читал лекции по русской истории и проводил семинары, Линда работала маркетологом в фирме в самом центре Вашингтона. Все было просто, понятно, по расписанию и необременительно.
Встреча в аэропорту была напряженной – Ирина волновалась перед встречей с отцом, которого она не помнила. Но он оказался простым, очень вежливым профессором университета, прекрасно говорящим по-русски. Он подошел к ней такой длинный, худощавый и очень знакомый. Постаревшая копия того молодого человека с фотографии на стене в доме у сестры. Обнял, прижал к себе, и сказал: «Здравствуй, дочка». Ирина, уставшая от длительного перелета, не сопротивлялась, сказала: «Хай», и, подхватив чемодан и сумку, они пошли в сторону общественного гаража, где отец припарковал свой крайслер.
Почему-то она боялась, что он будет с ней разговаривать по-английски. Но на чужой язык он переходил только с Линдой или окружающими, с дочерью говорил по-русски. Это сближало их, придавало интимность разговорам. Она рассказывала отцу про маму, сестру, их простую, незамысловатую жизнь. Отец плакал, когда она говорила про маму. Он выглядел таким естественным в американской среде, его теории западного развития российского истории нашли отклик в научной среде, его статьи и книги публиковали на английском. Но его дочери жили в России, и пришло время им встретиться.
Вадим жал на кнопку звонка, не отрываясь. В подъезде было тихо, по дороге сюда он никого не встретил. Зайти к Ирине он решил после недолгого раздумья, сразу по приезду в город. Рассказ Лилечки о новой подруге напомнил ему о случайном знакомстве на новогоднем вечере в театре, и он решил испробовать шанс. Что и как он скажет, его волновало меньше всего, главное – действие. На звонок никто не отвечал.
- Вы чего это тут трезвоните? Из соседней квартиры выглянул высокий парень. – Ее нет. Уехала она.
Вадим перестал жать на кнопку и повернулся к парню. Дима, это был он, смотрел на Вадима с прищуром.
- Куда она уехала? Вадим сделал шаг по направлению к Дима.
Дима осторожно попятился за дверь.
- Вы чего это...
- Как это уехала? Озадаченно спросил Вадим.
- А вот так – к отцу в Америку, - выкрикнул Дима и захлопнул дверь.
Вадим зло стукнул кулаком по стене и пошел к лифту. Он мог поверить услышанному. Так ему и надо.
Дима постоял за дверью в своей квартире, прислушиваясь. Когда лифт уехал, он открыл дверь, понюхал воздух, уловил запах хорошего одеколона, высунул язык и, кривляясь, сказал: - Сам дурак.
В кафе они взяли кофе, круассаны и уселись за столик у перил, за которым открывался вид на нижний этаж. На противоположной стене были нарисованы портреты писателей, а под ними подписи – Набоков, Фолкнер, Марк Твейн, Лев Толстой, Диккенс... Они были изображены за столиками в кафе, в руках газета, или чашка кофе, или трубка в зубах... Живые люди, которые жили так же, как все остальные, посещали рестораны, ходили на работу, если она была, читали новости и писали о воображаемом, о том, что не существовало, создавая своими талантом другой, выдуманный мир.
- Папа, - Ирине каждый раз приходилось делать усилие, чтобы произнести это слово. – Скажи мне все-таки, почему ты оставил маму? Это была запрещенная тема, которую она никак не могла поднять. Но здесь, в кафе среди чужих людей, в атмосфере полуреального-полувыдуманного мира, где правит фантазия, она вдруг расслабилась, и вытолкнула из себя этот вопрос, который сидел у него в голове все это время, пока она гостила у отца.
Алексей Миронович склонил голову.
- Мне непросто ответить, Ириночка. Видишь ли... Мы были молоды, глупы. Твоя мама хотела семью, детей, мне нужно было делать карьеру. В Советском Союзе было непросто жить, ты знаешь это. Это сейчас они открыто говорят про преследование ученых, про насаждение коммунистических дом в головы людей. А тогда – это была черная, угрюмая страна, где если ты не соответствовал общим стандартам, тебя прятали в психушку или отправляли в тюрьму по ложному обвинению. Я, историк по образованию, был особенно подвержен опасности вляпаться в нечто подобное. Я не мог открыто говорить про то, что я думаю о течении русской истории, о политической системе, воцарившейся в моей стране. Российской истории не было, была советская. Либо российская под советским углом. А таким как я, кто считал, что у России был шанс пойти по западному пути...
Профессор увлекся.
- Папа, я тебя спросила о маме, не о политике. Ведь она была живой, чувствующей женщиной. Она любила тебя...
- Ириночка, дочка моя.
- Папа, ответь мне! Ирина нетерпеливо стукнула стаканчиком кофе.
- Ирина, может тебе еще кофе взять? Не сердись, дорогая. Я сейчас возьму еще кофе. Высокий седой профессор поднялся и пошел к прилавку. Плечи были согнуты, будто на них лежала вся история Российской Империи в двадцати томах.
Ирина откинулась на кресло и отставила ногу. Какая к черту история, при чем тут история, когда они, две маленькие девочки росли без отца, их мать им врала, из страха, что что-то нехорошее с ними случится, про какую-то тайгу, где-то там, в Сибири. Вот это темный лес, черный, мрачный, с затхлым запахом лес, даже не лес, а болото, где все погрязло – человеческие отношения, любовь, забота, мораль.
Отец вернулся, и поставил пластиковую чашку на стол. Приподнял крышечку, оттуда пошел пар. Ирине он протянул шоколадку, с фирменным лейблом магазина.
- Ирина. Я сделал плохо. Я удрал как последний трус. Я слишком был занят собой. Но я был молод! Профессор начал горячиться. За это волнение его любили студенты, на своих лекциях он говорил об истории как о живом существе.
- Пойми, я был молод. Я не думал о детях, я не думал об ответственности. Мне стыдно признать это, но я признаю это. Я любил Сонечку, она была удивительная женщина, мягкая, заботливая, с длинными черными волосами и светлыми глазами. Удивительно красива. Но этот страх, что у меня не будет работы! Я был как в клетке! И таких как я, было много.
- В общем, ты сбежал, папа, - сказала Ирина, развернув шоколадку. – И оставил нас – ради истории, ради себя. Она надкусила кусочек.
- Ирина, ну может быть не будем продолжать? Я каюсь, я искренне каюсь, что так сделал. Но ты тоже должна понять... Профессор опустил седую голову.
- Я понимаю, - вздохнула она. – Я все, папа, понимаю.
- Ирина, знаешь что? Отец поднял глаза. Веки были набухшие, уставшие. Наверное, непросто столько времени проводить над книгами. - Я тоже понимаю, что тебе тяжело. Но давай так – вы со Светочкой потеряли маму. Но вы обрели меня. Я обещаю о вас заботиться.
- Как? Когда мы уже выросли, у нас свои жизни, семьи, карьеры...
- Если вы со Светочкой хотите, вы можете переехать в Америку...
Ирина посмотрела на отца, ей стало его жалко.
- Папа, Россия сейчас другая. Это совершенно другая страна, я же тебе рассказывала. Почему я должна уезжать? Это в ваше время были коммунисты, преследования, общий дурдом. А сейчас... Да и что я буду делать здесь, в незнакомой мне стране. Я и английского-то не знаю. Где я буду жить? Не с твоей же женой...
- Как знаешь. Профессор вздохнул.
...
Из главы 15
... Раздался гудок машины за окном. Она отодвинула белую кружевную занавеску и увидела улыбающегося Вадима, сидевшего в зеленого цвета машине с откидным верхом. Он заметил ее и опять посигналил. Ирину вдруг охватило волнение. Она спустилась вниз и вышла на крыльцо.
- Какая красивая машина! Привет! Ирина искренне восхитилась автомобилем Вадима. Цвет был не просто зеленый, а металлик, с отблеском.
- Это Форд Мустанг. Американская классика.
Вадим похлопал машину рукой. Загорелый, в рубашке-поло и кепке, натянутой на глаза, которую американцы называют бейсболка, он излучал довольство и радость от встречи с Ириной. – Convertible.
- Садись, - сказал он, потянувшись к противоложной стороне и распахнув дверцу.
Ирина ловко забралась в машину, и достала шелковый платок из сумочки.
- Хорошо, что захватила с собой платок, - засмеялась она.
Вадим наклонился к ней, и поцеловал в щеку: – Я так рад тебя видеть.
Она повязала платок вокруг головы, и Вадим нажал на газ. Мимо поплыли разноцветные таунхаузы Джоржтауна, облитые солнцем, с распустившимися тюльпанами в палисадниках. Замелькали вывески уже известных ей магазинов и ресторанов... Народу было много на улице, многие с покупками в руках, или просто прогуливающиеся по солнечным улицам, сидящие в уютном французском кафе на углу... Машины заполонили узкие старинные улицы, суббота. Им понадобилось время, что выбраться из Джорджтауна, попетлять среди серых зданий Вашингтона и выбраться на окружную дорогу. С нее они съехали на 66-й хайвей, ведущий в глубь штата Вирджиния. Она была рядом, стоило переехать мост через реку Потомак.
На большой скорости сильно обдувало ветром, и Вадим закрыл верх машины, как только они выбрались из городка. Ирина благодарно на него посмотрела.
- Ну что, куда поедем? Спросил Вадим. – Ко мне? Я покажу тебе, где я живу.
Он ловко вел машину, и легко завязался разговор. Ирина рассказала ему, что приехала навестить отца. Вадим показывал ей окружающие достопримечательности и давал краткие справки о том, что они проезжали. Это местность пропитана историей, сказал он. Знаменитые американские деятели, президенты всех поколений...
Город скоро кончился, пошли маленькие провинциальные городки, за ними фермы. Зеленые поля растилались вдоль дороги, небо было чистое, ясное. Машин было немного, обычный субботний траффик. Иногда их обгоняли большие траки, огромные такие вагоны, прицепленные к кабине, на боку у них написаны разноцветной краской названия компаний. Ирина пугалась, а Вадим над ней смеялся.
Над хайвеем висели зеленые вывески, указывающие сколько миль оставалось до каких городов, и номера съездов. По-английски они назывались exits. Коричневые вывески попадались реже, на них были названия музеев и парков.
- Давай съедем с дороги и купим воды, - предложила Ирина. - Ужасно хочется пить.
Они выбрали ближайший съезд, проехали по крутому повороту и съехали на боковую дорогу. Местность как местность, ничего особенного – те же поля, небольшой лесок, редкие жилые домики. В центре этой деревушки пара закусочных, магазинчик по типу сельпо, бензоколонка. Изредка попадались жители - простые, отличающиеся от интеллектуальной публики в Джорджтауне, похожие на фермеров и рабочих. Вадим заехал на бензоколонку заправиться, припарковался у аппарата. Ирина вышла из машины и пошла в магазинчик за водой. Прилавки, заваленные всякой всячиной в ярких упаковках, политические новости по телевизору, пара замызганных стульев и стол. Она прошла к застекленному холодильнику, достала запотевшую бутылку воды и прошла к прилавку. Толстая неряшливая тетка в грязном переднике недоверчиво взяла деньги, сунула в кассу, отбила со звоном сдачу и протянула чек.
Когда Ирина вышла из магазина, Вадим был уже в машине.
- Что за глушь... Недовольно сказала Ирина по-русски. – Она на меня посмотрела так, будто я инопланетянка.
- Ты и есть, - улыбнулся Вадим. – Садись в машину.
Они отъехали от бензоколонки и свернули налево. Проплыли частные обшарпанные дома с крылечками, на которых громоздился всякий хлам. Потом начался лесок, за ним потянулись фермы. Никаких указателей на главную дорогу не было.
- Вадим, тебе не кажется, что мы едем не в ту сторону? Забеспокоилась Ирина. - Я не вижу никаких знаков, одни сараи. И как же здесь пустынно... Что они делают тут в субботу? Никогда не думала, что в Америке есть такая глушь...
На пригорке показался амбар, огромное сооружение, с покатой крышей. Доски от дождя и времени потемнели, сияли дыры. На крыше едва угадывалась надпись, намалеванная коричневой краской, облупившаяся во многих местах. В таких амбарах раньше хранили табак, и названия компаний писали огромными буквами, чтобы было видно издалека. Вадим подвел машину к амбару и заглушил мотор.
Вокруг никого не было, стояла тишина. Голубое небо над головой, зеленое поле, и они вдвоем в его машине. Был солнечный день.
- Я скучал по тебе, - повернулся к Ирине Вадим и взял ее за руку. – Действительно скучал, Соня. Иди сюда.
Он притянул ее к себе и поцеловал. От него пахло свежестью с едва уловимой примесью терпкого мужского запаха. Ирина положила одну руку ему на плечо, другой погладила по щеке. Гладко выбритая, кожа так и скользила под пальцами. Она взяла кепку за козырек, приподняла ее, сняла с головы и забросила на заднее сиденье. Чистые темные волосы слегка курчавились, несколько мокрых волосинок прилипло ко лбу. Как же она скучала по нему. Губы впились в губы. Вадим удерживая Ирину на руках, сдвинулся по сиденью, подальше от руля. Его руки скользнули ей под юбку. Она перекинула одну ногу через его бедра и уселась верхом, продолжая целовать. Колени уперлись в кожаную спинку сиденья.
- Погоди, - прошептал Вадим. – Сними это. Он потянул ее джемпер вверх, Ирина не стала упираться и подняла руки, освобождаясь от одежды. Откинув джемпер назад, он расстегнул бюстгальтер и освободил грудь. Бюстгальтер снимать она не стала, он так и остался поверх груди. Вадим принялся целовать отяжелевшую плоть, лаская губами соски. Ирина застонала и уперлась руками в сиденье.
Вадим оторвался от ее груди, и судорожно принялся нашаривать молнию на джинсах, полулежа на сиденье. Ирина слегка приподнялась на коленях, дав ему немного пространства, ее обнаженная грудь уперлась ему в лицо.
Он освободил джинсы, и Ирина опять села на него. Опустилась со всего маху на него, потом поднялась, и опять опустилась. Вадим удерживал ее за бедра, поддавая ритмично в ответ. На лбу у него выступили прозрачные капельки пота.
Остаток пути ехали молча. Из деревушки они выбрались достаточно быстро, свернули по той же дороге, но только направо. Ирина пила воду из бутылки и смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Вадим держал руки на руле, изредка посматривая на нее. И улыбался. Он выглядел таким счастливым.
В его городке было прилично – чистые улицы, магазины, старинные каменные дома. Они остановились у супермаркета, ему надо было докупить свежих овощей и хлеба к ланчу. Ты же обедаешь со мной, сказал он. А потом я тебя отвезу домой.
Галька зашуршала под шинами, когда они въехали к нему во двор. Двухэтажный белый особняк в федеральном стиле красовался в окружении кустов азалии. Навстречу выбежали два пса, лопоухие, с черно-белыми пятнами по коричневому телу. Обнюхав Ирину, они успокоились и убежали в сад. Вадим выгрузил продукты из бумажного пакета на гранитный прилавок, и стал доставать посуду из застекленных матовым стеклом шкафчиков. Ирина прошла по дому – все было дорого, современно и просто. Много пространства, дышалось легко. Неужели он живет здесь один, подумалось ей. А, впрочем, почему бы и нет, американский стандарт.
Обедать они сели в застекленной веранде, где стояла плетеная мебель. Было очень уютно. Вадим сервировал салат по-калифорнийски – зеленые листья салата, красные ломти помидоров, сыр под смешным названием «голубой», немного изюма и, конечно, кусочки спелого авокадо. Вадим ловко орудовал большим поварским ножом - этот салат он научился делать в Калифорнии, пока учился в университете.
Они пили холодное белое вино и болтали. Ни о чем. О его студенческих годах, об ее институтских подружках. О погоде здесь, и погоде там. О собаках, которые крутились тут же и подставляли головы Ирине под руку, напрашиваясь на ласку. Они говорили о разном, кроме одного – почему Вадим ни разу ей не позвонил с того момента, как они встретились в магазине Белая Камелия. Но это было уже неважно...
Ирина посмотрела на часы. Она совсем забыла, что сегодня вечером у нее назначена встреча с Роном в итальянском ресторане.
- Мне надо ехать...
Вадим поднялся. – Обещай мне, что завтра мы встретимся.
- У тебя красивый дом, - сказала Ирина.
Вадим приобнял ее за талию и прошептал в ухо: - You are so beautiful… Мне нравится запах твоих духов. Обещай, что ты всегда будешь со мной.
Ирина развернулась и посмотрела ему в глаза. Она была очень серьезной, когда сказала ему:
- И ты больше не будешь мне предлагать деньги?
- Нет, конечно, нет, - Вадим схватился за голову. – Пожалуйста, забудь это. Это было глупо, я признаю...
Ирина усмехнулась и слегка отстранилась. – Вадим, мне надо ехать. Отвезешь?
- Конечно, - сказал он.
...
Декабрь 2006