А вот я не забыла. В тот день хвостики ирисов уже порядочно торчали из земли. Казалось, потяни – вытащишь зелёную рыбку. Я не плакала, пока не вошла в наш дом.
Я помню серое лицо и чуть дрожащие руки отца. Он налил полный стакан водки. Выпил. И еще один. Бутылка кончилась. А мама смотрела на него, боясь сказать хоть что-нибудь. Он успокоил: «Все целы. Никого я пальцем не тронул. Им, уродам, повезло, что она не сломала шею». И мне: «Не реви. Всё уже позади. Но как ты могла?»
Мой отец ненавидит цыплят. Если у одного из них на спине появляется пятнышко, то остальные тупо клюют в эту точку, пока не образуется кровавая булькающая дыра. Отец считает, что человеческие дети отличаются от куриных только отсутствием клювов.
Перед школой поставили письменный стол. На него – стул. Около стола – спортивный мат. Всё по-идиотски просто: залезаешь на эту верхотуру и падаешь навзничь, на руки одноклассников. Мне четырнадцать. Кличка – «Радиация». Это из-за белых пятен на коже. Наследственный подарок из греховного прошлого далёких предков, прабабки или пра-пра. Коллегу по несчастью я видела только на фотографии. В смысле, бабушку. Я – третье поколение ответчиков. На самом деле всё это полная чушь и никакое не проклятие. Не такая уж редкая болезнь, превратившая меня в белую ворону.
В очереди на падение я четвертая. Больше желающих нет. Лезу на эшафот. Надеюсь на тех, кто внизу. Их много. Они не такие. И мне страшно. Но лучше сломать позвоночник, чем благоразумно спуститься…
***
Теперь я знаю: нельзя верить тем, кто внизу.
Предательство – их законное наследство.
Это не болезнь.