Чувства банальны по своей природе, поскольку являют собой низший природный элемент типа пошлого атрибута обыденности. И, главное, согласно закону возмещения и постулату о неустойчивости равновесия вкупе с принципом разнородности, ошибки восприятия, как, впрочем, и собственные недостатки, создают в эмоциональной палитре любого текста, претендующего на некую художественность, новую систему отношений в процессе диалога «Пишущий – Читающий».
Однако, осуществляя свои культурные удовольствия, автор так и не дочитал Манифест Никиты Сергеевича Михалкова, находясь, видимо, под спудом своего графоманского запоя. Вот почему в итоге, как бы из бездны неоспоримого потрясения, инициированного патриотическим угаром, возникла банальная, но назидательная квазикарикатура на лягушатников и сыроедов иудейской окраски, достигшая своего апофеоза в словах «Се ля ви!»
Уже в 3-х летнем возрасте эмпирическое знание подсказывает нам, чем отличается правый носок от левого: ищи его на правой ноге. Это как в проповедях В.Я. Проппа на тему «Проблемы комизма и смеха», где он размахнулся и дал определение Российскому Смеху. Который истинно Горький или толерантно Черный, чтобы не сказать саркастический. Как, впрочем, и пошлому фарсу, переходящему в инфантильное зубоскальство, замешанному на циничных анекдотах и бесстыдных водевилях, утверждающих, что смешное всегда связано со сферой духовной жизни человека, хотя смех в явном виде, ну, никак не совместим с догматами православной морали. Т. е., если вы невзначай забрели, скажем, на Еврейское Преображенское Кладбище в Санкт-Петербурге, то, будьте любезны, оставьте, Бога Ради, свое издевательски неуемное ржание в носовом платке или гигиенических салфетках, конечно, при условии, что они у вас есть. Ведь как приятно фланировать мимо различающихся своей стоимостью скульптурных групп, в сторону от Дома Омовения, когда некрещеный по виду прохожий бросает окурок не тебе под ноги, а в отдыхающее в сточной канаве с прошлой осени сено. Потому как лень было местному кладбищенскому смотрителю установить в ней картонную табличку из надписью «Не курить!», о которую приличные сограждане с согражданками могли бы с достоинством потушить свои окурки. Скажем, около надгробия несовершеннолетнему Лене Хайкину в исполнении Кости Симуна, исключенного за формализм из Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина, ныне отбывающего пенсионную повинность в США. Хотя лучше возле памятного изваяния в честь кончины 26.06.1902 по Старому стилю в Бадхомбурге академика М. М. Антокольского, творца задумчиво-мрачного Ивана Грозного, стоящего в бронзе около перехода из Михайловского Дворца Русского Музея в корпус Бенуа в окружении мраморного Сократа, предпочитающего смерть, русалке и С.П. Боткину. Ведь это он, Мордух Матусович, 10 лет терзался над определением размера и формы топора Ермака Тимофеевича, атамана казацкой шайки, грабившего на Волге купцов и персидских челноков, который как и В.И. Чапаев, но только немного ранее того, в 1584-м, спросонья отбиваясь от Кучума и его татарских приспешников, соскочил не в Урал или Сену, а в реку Иртыш, брассируя к своему стругу.
И даже, если вам посчастливится в один из каких-либо кошерных праздников, а может быть просто в излюбленную иудеями субботу, встретить, прогуливаясь по Avenue des champs Elisees (в Париже, разумеется) по-летнему одетую высоконогую, но крупноглазую и оберегающую свою полноту дамочку, радоваться не следует, ибо улыбки ни с каким горем не связаны, потому как для, хотя бы первого смешка, надобно дать внутреннюю оценку этому самому поступку, совершая при этом некоторую умственную операцию. Предположим, следуя прямым галсом, вы сворачиваете на Rue Washigton, где всякое природное вещество из камня пока еще живет, не тронутое липкими ручонками интеллигентных клошаров, и встречаете философа Люсьена Гольдмана, который всю свою сознательную жизнь перегибал палку, потому что считал Бермудский треугольник заколдованным кругом. А следом за ним Леона Брюнсвика, профессора философии в Сорбонне, который только тем и занимался, что редактировал «Журнал метафизика и этика». Так представьте себе, его тягостные мысли постоянно витали в облаках, причем целых 75 лет, вплоть до середины 40-х ХХ-го! Только, пожалуйста, не смотрите налево: споткнетесь! Ибо, увидев Эмилия Майерсона, одержимо взволнованного жизнью соотечественников, опять же философа, который от своей извечной скупости только тем и был известен, что забирал свои золотые слова обратно вопреки богатству своего раскатистого баритона, можете впасть в уныние. Даже не смотря на то, что на всех незанятых скамейках Елисейских Угодий, переходя от четных к некрашеным, будут по очереди обниматься, убегая из 6-го в 7-е мая 2007 г. Сеголен Руаяль и Николя Саркози!
Идем дальше, не оборачиваясь и не проверяя себя, застегнута ли ширинка на брюках. Так вот, между Rue P. Sharron и Avenue F.D. Roosevelt встречаем парочку порочных философов: Андре Глюксмана и Реймона Арона, этих чертовски важных господ с удивительно ангельским характером, которые пытаются прямо на ходу угостить меня райскими яблочками по адской цене. Се ля ви!
Перехожу на другую сторону, а там – Саша Койранский, из Таганрога, историк философствования. Впопыхах и в сомнении припоминаю, да, это ж он еще в 1930 г. получил пост руководителя исследований по теме «История религиозной мысли в Европе нового времени», надо же! Кто, как ни он, рогом изобилия вычерпывал бездонную бочку желаний богоискательства скромных парижан? Конечно, это он – блюститель чистоты, который любит купать грязных соседских кур в кастрюле с кипятком, профилактируя тем самым птичий грипп.
Запыхавшись, заворачиваю за угол Aveneu W. Churchill и, что вы думаете? Не сутулясь, но скрываясь за спинами прохожих, Анри-Луи Бергсон так спокойненько что-то такое несет, ну, почти стоя, такое, что не лезет ни в какие ворота… Надо же!
В страхе шарахаюсь в попавшуюся забегаловку, отпузириваюсь натощак, чтобы застраховаться от пассивного волнения наяву, и вслушиваюсь в звуки встреченных мною, там же, в Париже, жизней, прошедших мимо. Предрекают ли они нам какие напасти? Ибо уже начинает иссякать по тихому правая вера, а половинчатая жизнь превращается в дожитие. Как любят о том докладывать в цифровом виде главному начальнику всех пенсионеров Нашей Родины.
Догадываюсь, что это полунеприличие добавляет к жизнеутверждению элемент прелести, хотя комизм в данной ситуации не ощущается, не смотря ни на внезапное обнаружение скрытых недостатков недоеденной клубнички, ни на перевод внимания с внутренних предметов, которые по моим подсчетам уже таковыми не являются, на объекты с формами внешними, которые меня бы вполне устроили. Даже если их и по(н)/(м)ять в обнаженном естестве. И вообще, всякую наготу до конца ощущать не следует: кайф обладания явно будет сломан. А почему?