Президент с генералом прибыли точно в назначенное время, к вечеру. Василий к приезду важного гостя привел в порядок дом и приготовил немало изысканной вкуснятины. Никифор тоже не сидел без дела и помогал Василию, чем мог. Между ним и Василием, если и не возникло дружбы, но и неприязни не наблюдалось. К машине вышли оба. Президент сердечно пожал руку полковнику, выразил свою признательность.
За столом официальный тон незаметно перешел в любый Президенту ироничный. Вспоминали эпизоды выступления, смеялись, шутили, кое-что обсуждали серьезно. Президент пил рюмка в рюмку с генералом и полковником, не отставая от них, закусывал охотно, отчего Василий, подкладывая в тарелки и меняя блюда, теплел взглядом и добрел лицом. Примерно после двадцатой рюмки перешли к делу. Президент, ловко подцепив вилкой маринованный грибочек, обратился к Никифору:
- Нужно, дорогой Никифор Кузьмич, вам выступить в Каракалпакии. Завалили меня письмами с просьбами, хотят вас увидеть и послушать наши друзья из Нукуса. Не скрою, нам хочется усилить наше влияние в Средней Азии, расширить и укрепить экономические связи. А это возможно только на основе развития и расширения культурных связей. Каракалпакия - важный регион Узбекистана. Народ там добросердечный, гостеприимный, свято хранит и соблюдает древние традиции, любит литературу.
Никифор вскинулся, вспомнив:
- Как же, знаю, служил в моем полку парень один, Маратом звали. Дисциплинированный, очень толковый солдат был. Танк всегда содержал в порядке. Старшим сержантом демобилизовался, домой поехал в Узбекистан. Я его просил на сверхсрочную остаться, а он - ни в какую, на родину рвался все. Часто рассказывал, как хорошо у них в Узбекистане, особенно весной...
- Ну вот и прекрасно, значит, мы с вами договорились. Завтра же можете вылетать в Ташкент. В аэропорту вас встретят.
Президент засобирался:
- В гостях хорошо, а дома лучше, пора и честь знать...
Генерал с полковником проводили Президента к машине, помахали вслед, сами еще немного посидели. Николай Семенович дал несколько дельных советов Никифору, отдал распоряжение Василию приготовить чемодан с вещами и велел положить в чемодан пять бутылок "Крутки":
- Водочка в подарок от нас будет, пусть попробуют, небось такой они и не пили никогда. - Предупредил по-отечески, - ты там поменьше ихней водки пей, литра два в день, не больше, чтоб похмельем не страдать. - А про себя подумал, - что уже теперь по волосам плакать, коли..., - смахнул предательскую слезу.
- Расчувствовался, - растрогался Никифор, у самого глаза повлажнели, - да ничего, скоро опять свидимся. Я его к себе, к Глафирушке непременно приглашу, - строил планы...
Ту-154 рейса Москва-Ташкент набрал высоту и лег на заданный курс. Никифор смотрел в иллюминатор на сплошные облака снизу и думал, что они очень похожи на белое море. Через час-другой заскучал, обратился к соседу по креслу:
- По делам или домой? - задал обычный для дорожного знакомства вопрос Никифор и в ответ на внимательный взгляд соседа, представился, - Опреснок Дормидонтович Совкофилов, писатель, лечу на встречу с читателем.
- Матвей Ильич Незнамов, московский поэт, - в свою очередь представился мужчина средних лет, с благородным профилем, оттененным изумительными дымчатыми очками в тонкой золоченой оправе, - лечу к своему другу давнишнему, Мустафе Шарипову, - заметил вспыхнувший на мгновение взгляд, спросил, - слыхали?
Как мог Никифор не знать имени Мустафы Шарипова, великого поэта Узбекистана? Это имя было у всех на слуху, как и имена многих известных людей. Полковник внимательно следил за событиями в стране и в мире, читал газеты, смотрел телепередачи, слушал радио. Посему скромно и с достоинством ответил:
- Как же, наслышан и весьма.
Так, между двумя попутчиками завязался дружеский разговор. Выяснилось, что оба летят в Ташкент впервые, договорились держаться вместе. Полковник предложил выпить за знакомство по рюмочке из прихваченных им с собой в дорогу запасов. Московский поэт отнекивался недолго. Посудой послужили пластмассовые стаканчики из-под сельтерской, которую начали разносить пассажирам заботливые стюардессы. Когда опустела вторая и последняя бутылка "Крутки", из прихваченных с собой в дорогу, Никифор искренне пожалел о том, что сдал свой чемодан в багаж.
Друзья уже давно перешли на "ты", Матвей жаловался на неурядицы семейной жизни, на трудности писательской жизни в Москве, Никифор, в свою очередь, вспоминал свою Глафиру, домик в Энске, сирень и яблоньки:
- А знаешь, Мотя, - запросто приобняв за плечи маститого поэта, мечтательно закатывал глаза, - знаешь, какая у меня самогонка? - и сам же отвечал, - то-то же, не знаешь... Приедешь когда ко мне, обязательно угощу... Вот только до ума ее доведу, - не стал вдаваться в подробности о заготовленных "секретных компонентах", - и обязательно тебя приглашу... - радостно улыбался, - хороший ты человек, Мотя!
На что Матвей Ильич, не выдержав напора душевности соседа, махнул рукой:
- Эх, была не была! Один раз живем, - и, покопавшись в своем портфеле, извлек оттуда круглую диковинную бутылку коньяка "Хенесси", - вот, Шарипову вез, ну да ладно, переводами откуплюсь, - и, залихватски, поставил бутылку на подставку.
Никифор жест оценил, умело свернул пробку и разлил по полной:
- За тебя, Мотя, за успех русской поэзии! - Матвей Ильич после этих слов рванулся было встать и выпить стоя, но Никифор удержал поэта за плечо.
Матвей Ильич что-то рассказывал о Шарипове, о Кашкадарье, о селении Некуз, откуда родом сам великий писатель, но Никифору эти названия ни о чем не говорили, он только кивал головой и разливал коньяк по опустевшим стаканам. Держался полковник довольно твердо и не пропустил тот неуловимый миг, когда собеседник его потерял чувствительность, иначе говоря, "отключился".
- Пусть поспит, авось проспится до посадки, - наивно рассуждал полковник, но и сам чувствовал, что находится не в самой лучшей своей форме, - А все коньяк этот, - мелькала изредка здравая мысль в затуманенном рассудке.
Самолет совершил посадку в Ташкентском аэропорту. Попытки полковника растолкать несчастного Матвея Ильича закончились ничем и, прихватив портфель Моти-друга, взвалив поэта на плечо, мужественный Никифор кое-как спустился по трапу под сочувственные охи окружающих. В здании аэропорта безжизненное тело перекочевало под опеку встречающей делегации, один из представителей которой, не очень хорошо говорящий по-русски и не представившийся , все повторял:
- Писателя из Москва, куш келибсиз, Нукуса есть?
Никифор твердо запомнил название Некуз, часто повторяемое Матвеем Ильичем, отнес разницу в гласных к особенностям местного диалекта, и, с чувством выполненного долга, вручил делегации всхрапывающее тело, не забыв передать и портфель к нему.
Оставшись один, вспомнил о чемодане, извлек его из груды прибывшего рейсом багажа, убедился в целости стеклянного груза и попробовал сконцентрироваться на мысли о цели своего визита в Ташкент. Поискал глазами встречающих, выделил мужчину в очках, блуждающего растерянно по залу и обратился к нему, собрав в кулак волю и остаток сил:
- Вы не писателя из Москвы ждете?, - мужчина обрадовался, закивал головой, быстро заговорил на хорошем русском языке, почти без акцента, но Никифор его уже не слышал. Силы покинули полковника и в данный момент он уже ничуть не отличался от своего закадычного друга Моти.
Очнулся Никифор в машине. Вдоль пыльной дороги, мелькая, неслись указатели, прочитать надписи на которых он, как ни силился, не мог. То и дело взгляд отмечал национальные особенности окружающего пейзажа - декхан в халатах и тюбетейках, попадались ослики, женщины в роскошных длинных одеяниях. А человек за рулем, заметив пробуждение Никифора, обрадовался и обратился к высокому гостю с нотками почтения:
- Добро пожаловать в наши края. Меня зовут Кучкар, Кучкар Каримов, зовите просто Кучкар. Сам Мустафа-ака не смог приехать встретить вас, но он завтра обязательно прибудет в Некуз... -
Услышав слово "Некуз", Никифор вздрогнул, подумал и решил:
- У них тут Нукусы и Некузы, наверное, одно и то же, только произносятся по-разному, и встречаются, небось, чаще, чем у нас в России Грязевки или Каменевки, - после сей, посетившей голову глубокой мысли, к вопросам о географии дал себе слово более не возвращаться, а, положившись на судьбу, смиренно принимать все, как оно есть и ничему не удивляться. Кучкар же, между тем, продолжал:
- Искали подходящий зал вам, решили, что актовый зал в нашем колледже подойдет, зал хороший, на 500 мест, там сам Мустафа-ака проводит литературные вечера иногда, когда в родные места на большие торжества приезжает. Соберутся жители нашего кишлака, - замялся смущенно, - а как мне вас называть? - Кучкар плохо запоминал русские имена.
- Зовут меня Опреснок Дормидонтович Совкофилов, - заученно представился Никифор и по шевелению губ Кучкара понял, как нелегко тому дается запомнить это имя. Кучкар же немного подивился тому, что это имя не очень напомнило ему то, которое называл ему Мустафа-ака, но про себя симиренно решил: "На все воля Аллаха", и на этом успокоился. Оба, и гость, и встречающий, как два мудрых человека, пришли к полному консесусу по вопросам небольших нестыковок.
- Тяжело вам, наверное, - посочувствовал Никифору Кучкар, - через полкилометра чайхана будет, там брат моей жены работает, зовут его Кенжа. У него в чайхане есть запасы водки хорошей, нашей, - с гордостью произнес, - Шахрисабзкой. Кто хоть раз эту водку попробует, всю жизнь добрым словом вспоминать ее будет, - и Кучкар, съехав с дороги, остановился у чайханы.
Вышли из машины, Кучкар потрепал, шутя, ишака, привязанного к перилам, и они вошли в полутемное, со вкусом оформленное прохладное помещение.
- Ассалому алейкум! - с порога поприветствовал редких посетителей и чайханщика Кучкар, а Никифор с почтением кивнул, после того, как люди произнесли ответное приветствие " Воалейкум Ассалом!", обратился к чайханщику, - Кенжа, угости гостя нашей водкой, - подмигнул незаметно, и представил полковника, - большой писатель из Москвы, гость самого Мустафы-аки.
Кенжа, чайханщик, с искренним почтением посмотрел на гостя и сказал:
- Для дорогих гостей от всего сердца, - налил из выуженной из-под прилавка неказистой бутылки, с небрежно приклеенной этикеткой, полную пиалу и поднес гостю. Никифор, чувствуя сердцем неподдельное радушие, бережно принял пиалу и произнес тост:
- За российско-узбекскую дружбу! - посмотрел на реакцию, понял, что тост понравился, и только после этого медленными глотками выпил содержимое до дна.
Пока Никифор внимательно прислушивался к своим ощущениям, родственники между собой вели серьезный разговор на родном узбекском языке. Кучкар упрашивал Кенжу поделиться запасами Шахрисабзкой водки для празднества, которое намечено на завтра, после того как высокий московский гость выступит перед жителями кишлака. Он просил о пяти ящиках, Кенжа сопротивлялся как мог, сговорились на трех ящиках. Кучкар остался доволен, для двадцати приглашенных гостей трех ящиков должно хватить, а в случае, если не хватит, Кучкар поделится своими запасами.
Этот разговор мог быть понятен только жителям Кашкадарьи, которые знали толк в Шахрисабзкой водке. Родина великого Амира Темура, Шахрисабз расположен в самой высокогорной точке Узбекистана. Шахрисабзкая водка изготавливается на воде высокогорного источника, но свои волшебные качества напиток приобретает только в том случае, если воду из источника, место которого уже около шести веков держат в глубокой тайне, взять на рассвете, 9 апреля, в день рождения великого воина.
Именно поэтому Шахрисабзкая водка во все времена была товаром труднодоступным, и редкие счастливчики из числа избранных, старались запастись волшебной водкой впрок. Поколения винокуров за века усовершенствовали технологию изготовления водки, и последнее ноу-хау, изобретенное полвека назад, сделало водку самым лучшим алкогольным продуктом на планете Земля и, осмелюсь предположить, что и во всей Вселенной.
На древнейшем винокуренном предприятии в последние полвека стали содержать ишака редкой породы, моча которого содержит особые целительные ферменты. В процессе производства ишака подводят к специальному чану и старший технолог, почтенный Юсуп-ака, старейший представитель древнего рода великих винокуров, обязан торжественно обратиться к ишаку:
- Эшакжонхон ака илтимос бир учириб юборинг, -
Тогда ишак щедро вливает в чан приблизительно ведро высокоценной мочи, которая тут же смешивается с сырьем для выработки спирта.
Читатель уже знаком с лечебными свойствами Кремлевской "Крутки". Так вот, Шахрисабзкая водка, помимо качеств, присущих "Крутке", а именно, продления жизни, укрепления мужской силы, общеоздоровляющего воздействия на весь организм, обладает еще и способностью к восстановлению волос и зубов у людей, по разным причинам лишившихся их. А после применения последнего ноу-хау, водка приобрела еще одно свойство. Выпивший этой водки человек, без труда читает мысли собеседников. Поэтому часто можно видеть, как люди пьют Шахрисабзкую водку в полном молчании. Они молча разговаривают между собой.
Пока Кучкар доставал из подсобки ящики с водкой и грузил их в багажник машины, переговариваясь с Кенжой, Никифор с удивлением для себя отметил, что стал понимать, о чем говорят между собой родственники. При всем этом полковник явственно слышал, что беседа происходит на, совершенно не знакомом ему, узбекском языке.
- Наверное от ихней водки крыша поехала, - решил про себя Никифор и вспомнил слова генерала о том, чтобы пить не более двух литров в день, - но ведь и выпил-то чужого всего-ничего, полбутылки коньяка да чашку этой водки, - при этом отметил, что самочувствие заметно улучшилось, мысли пришли в порядок, настроение пришло в норму, - и впрямь, целебная водка, не обманул Кучкар.
Остаток бутылки Кенжа самолично вручил полковнику в руки:
- Это вам в дорогу, от меня лично подарок.
Никифор горячо поблагодарил чайханщика и уселся в машину.
По дороге Никифор стал внимательно разглядывать бутылку. Обычная поллитровая бутылка, темно-зеленого стекла, на обычной винной пробке видны следы сургуча. Этикетка приклеена криво, под узбекской надписью написано уже по-русски, помельче - "Шахрисабзкая водка", внизу, в правом углу - "крепость 40 градусов". Никифор вытащил тугую пробку и понюхал содержимое.
- Водка как водка, ничего такого особенного.
Кучкар заметил интерес Никифора к водке и охотно поведал тому все, что знал о ней, включая ноу-хау с ишаком. Полковник слушал внимательно, когда же Кучкар заговорил о телепатических свойствах этой водки, понял, отчего это ему вдруг стал понятен разговор между Кенжой, чайханщиком, и Кучкаром, не смотря на то, что они беседовали между собой по-узбекски. Подивившись, вылил в протянутый Кучкаром стакан остатки и залпом выпил.
В кишлак приехали к вечеру, остановились в просторном доме одного из многочисленных родственников Мустафы-аки. Дорогому гостю предоставили хорошую отдельную комнату в доме, хозяин провел Никифора в ванную, научил пользоваться джакузи. Потом накрыли стол, за ужином немного поговорили и, понимая, что гость с дороги устал, отправились отдыхать.
Встречу с сельчанами наметили на окончание рабочего дня, хотя какое может быть "окончание рабочего дня" в личных хозяйствах, где трудиться приходится от зари и до зари? Мустафа-ака приехал за час до выступления, узнав, что перед ним сам Опреснок Дормидонтович Совкофилов, автор нашумевшей эпопеи "В качель!", чуть от радости встречи со столь дорогим гостем не лишился дара речи, и даже не стал расспрашивать ничего о своем друге, московском поэте Незнамове.
- Вот это удача! - радовался Мустафа Шарипов, - слава Аллаху за такой подарок! А с Матвеем я всегда успею встретиться, если на то будет Божья воля.
Когда сельчане собрались, Мустафа-ака представил им великого писателя, рассказал о его романе и предоставил слово почетному гостю.
Полковник, понимая, что перед ним сидят простые узбекские крестьяне, у которых нет времени на пустую болтовню и которые отложили свои важные дела по хозяйству ради того, чтобы выразить свое почтение гостю, постарался быть предельно кратким. Он немного рассказал о своей поездке в Америку, о визите к Бушу (шокировать невидимой техникой и спецчасами не стал), сказал несколько слов о положении дел в России и заключил свое выступление словами:
- Русский народ и народ Узбекистана всегда жили в добрососедских отношениях. Мы уважаем ваши традиции и вашу культуру. Хочется надеяться, что российско-узбекские отношения приобретут новый импульс на пути созидания демократии. Да здравствует российско-узбекская дружба!
Патетически выкрикнул полковник. Народ одобрительно и вежливо поаплодировал оратору и стал расходиться.
- Ну а теперь, - довольный свершившимся событием, выступлением в своем родном кишлаке столь дорогого гостя, самого Опреснока Дормидонтовича Совкофилова, Мустафа-ака радостно пригласил писателя, - прошу отужинать, чем Бог послал.
Во дворе, в тени чинар, ждал накрытый стол. Для дорогого гостя зарезали двух барашков. Из одного приготовили местное блюдо "Тандир гушт". Подкопченую особым способом в тандире тушу барашка запекали, замазав глиной все отверстия тандира. Нежнейшее, копченое мясо приобретало божественный аромат и вкус.
Из второго барашка приготовили блюдо "Яхна". 12 часов барашка варили в огромном казане, влив туда предварительно 120 литров воды и высыпав мешок соли. Это блюдо просто в приготовлении, мясо барашка приобретает изумительный вкус в процессе такой варки. И настоящий "Тандир гушт" и настоящую "Яхну" правильно готовят только жители Кашкадарьи.
Вскоре собрались гости, наиболее почетные и уважаемые жители кишлака Некуз. За мирной беседой под целебную Шахрисабзкую водку, под сменяющие друг друга деликатесы, гости провели неделю. Лишь иногда, в минуты усталости, прерывали они торжественное застолье на сон. Мустафа-ака читал свои замечательные стихи, которых у него было в запасе, как звезд на небесах. Даже когда гости переходили на родной узбекский язык, Никифор все понимал, благодаря чудесным телепатическим свойствам Шахрисабзкой водки.
Матвей Ильич Незнамов очнулся лишь к вечеру, в номере лучшей гостинницы столицы Каракалпакстана, города Нукуса. Разлепил глаза, встал и подошел к зеркалу. Увиденному ужаснулся, из зеркала на него сквозь щелки покрасневших глаз смотрело опухшее, почти незнакомое лицо, под глазами чернели тени. В углу скромного номера на стуле сидел человек в темном костюме. Матвей Ильич силился вспомнить события и не мог. Помнил лишь, как достал в самолете бутылку "Хенесси", приготовленную в дар другу, Мустафе Шарипову.
Больше Матвей не помнил ничего. Человек в костюме дружески посоветовал Матвею Ильичу принять душ, что поэт и не замедлил сделать, обнаружив в ванной все, необходимое для этого, вплоть до новой запечатанной зубной щетки и прекрасного нового набора бритвенных принадлежностей. Пока Матвей Ильич приводил себя в порядок, человек в штатском изучал паспорт московского поэта и обдумывал план действий.
Человека в штатском звали Фарид. Многоопытный и незаменимый агент генерала Аполлова в Каракалпакии, Фарид поставлял генералу всю необходимую информацию об этом крае, выполнял различные поручения, был предан генералу, так как прошел для этого необходимую хирургическую процедуру, "обрезание", как, шутя, называл генерал эту нейрохирургическую диковинку по удалению "лишней" части мозга.
Такая операция позволяла полностью подчинить волю агента генералу, и, в то же время, не препятствовала агенту проявлять инициативу в рамках полученного приказа. В данный момент Фарид размышлял над тем, почему вместо Опреснока Дормидонтовича Совкофилова у него в руках оказался совершенно ненужный ему московский поэт Незнамов. Фарид пытался восстановить события:
- Неужели тот второй, который нам приволок этого поэта и был Совкофилов? А если да, то где его теперь искать? И что мне теперь делать с поэтом? А ведь уже и зал для выступления подготовлен, и приглашения людям розданы....
Фарид достал огромный телефон с трубчатой спутниковой антенной и позвонил генералу. Николай Семенович немедленно ответил на звонок Фарида:
- Алло, Фарид, я уже целый день твоего звонка дожидаюсь, докладывай, что у тебя и как.
- Ничего хорошего, Николай Семенович. В аэропорту всучили нам пьяного в дым Матвея Ильича Незнамова. Мы спросили, мол, писатель? Тот, второй, который вручил нам Незнамова, тоже вдрызг был, еле на ногах стоял и языком ворочал, он нам его и всучил.
- А зачем я, спрашивается, фотографию тебе высылал? - возмущенно проревел генерал, но тут же осекся, вспомнил, что на фото Никифора из личного дела отсутствовала интеллигентская бородка.
- Так оба же были пьяные до бесчувствия, поэт этот совсем без сознания, а у второго лицо бледное, перекошенное, глаза стеклянные, да еще и бородка... Мать родная, и та, не узнала бы, - как мог, оправдывался Фарид.
- Ну и где сейчас этот стихоплет? - так, больше для проформы, спросил, обдумывая ситуацию, генерал. По всему выходило, что акция сорвалась, но особого огорчения это не вызвало. Генерал испытал чувство облегчения, все-таки, он полюбил Никифора и был рад тому, что сама судьба вмешалась в события.
- В ванной, приводит себя в порядок.
- Ладно, уж коли так получилось, пусть выступит заместо нашего писателя, пусть свои стихи людям почитает. Потом повози его по Кызылкуму, по Устюрту, на верблюде, покажи Каракалпакию, в кишлак какой-нибудь загляните. Пусть литературных впечатлений наберется, глядишь, напишет что-нибудь стоящее о своем путешествии, в свете, так сказать, укрепления культурных связей с Каракалпакией. А это важно, - добавил серьезно генерал и напутствовал Фарида, - а после проводишь в аэропорт и отправишь домой. Смотри, головой за него отвечаешь.
Генерал положил трубку. Николай Семенович знал, что Фарид исполнит все его распоряжения наилучшим образом, и был спокоен.
2007.04.26.