Андрей

Лорд Форштадт
 
 


 
 Андрей родился на далёкой Украине. Не добрым словом поминал он тот городок в Сумской области, где прошло его детство. С первого дня войны, ушел отец на фронт, а совсем скоро пришли в городок немцы. Сколько лет прошло, а не выходит из памяти черноглазая, с кудрявой копной волос, всегда смеющаяся Сонечка, его первая любовь. До сих пор стоит в ушах ее душераздирающий крик. Тогда немцы с местными полицаями сгоняли евреев к оврагу за городом. Жители городка наблюдали за происходившим через оцепление местных добровольцев. Среди колонны гонимых на смерть людей, он видел Сонечку. Её платье было разорвано, обнажая ее прелестную грудь. Их выстроили перед глубоким оврагом. Вот к ней приблизился Петро Карпенко, сосед Андрея, в форме полицая. Он вытянул из толпы сопротивлявшуюся и кричащую Сонечку и поволок её в близлежащий кустарник. Оттуда донесся страшный, нечеловеческий, предсмертный крик. За тем все стихло. Через короткое время, из кустарника вышел Петро, волоча за волосы окровавленное, безжизненное тело Сонечки. Он сбросил её в овраг и спокойно присоединился к немцам. Андрей, чтобы не потерять сознание от увиденного, сел на землю. Его лихорадило. Кое-как добравшись до дома, он не раздеваясь, упал на постель. Мать, посчитав его болезнь простудой, поила его травами, и он, пересиливая себя, пил их ничего не говоря. И долго ещё, ночами, перед глазами стоял окровавленный образ Сонечки. Совсем скоро в их квартире поселился немецкий офицер, и Андрей с матерью были вынуждены ютиться в одной комнате. Но это продолжалось не долго. Мать все чаще уходила в комнату квартиранта, подолгу задерживалась там, а потом и совсем туда переселилась. Сверстники не скрывали к нему ненависти, и даже сын полицая, Сашко, относился к нему с презрением. – «Ты не переживай, _ говорила ему мать - Вот скоро кончится война, и уедем мы с тобой и с дядей Генрихом в Германию, и будет все у нас хорошо, и заживем мы счастливо». Но кончилась война, уехал в Германию дядя Генрих, а они выпили полную чашу людской ненависти и презрения. Убить ведь хотели, но ничего, обошлось, только дом спалили. Долго бродили они из села в село в поисках пристанища, пока не осели в небольшой украинской деревушке, где и школы то не было. Мать устроилась дояркой, а Андрей ходил ежедневно, многие километры по бездорожью в школу. Взрослел Андрей, взрослела его ненависть к матери. Однажды, тихим летним вечером, мать решила поделиться своими думами с сыном. – « Ты знаешь, евреи земли у арабов отняли, из домов, бедных, выгнали и издеваются над ними в отместку за то, что их немцы презирали. Видать не всех во время войны немцы уничтожили, а жаль…». Кровь ударила Андрею в голову, затмила разум. Перед глазами вновь предстал овраг с падающими, под треск автоматов, людьми. В ушах зазвенел крик Сонечки. Андрей вскочил и наотмашь ударил мать по лицу. Мать упала, а Андрей выскочил, ничего не видя из дома, и бежал, бежал, пока силы не оставили его. Он упал в поле и уснул прямо на земле. С рассветом добрался до города и пошел в ремесленное училище. Так началась его самостоятельная жизнь.
 Была, осеняя, пора. Ученики школ и студенты помогали колхозникам убирать урожай картошки. А вечерами под звуки магнитофона устраивали танцы. Андрею сразу понравилась стройная, красивая, с длинными, черными косами Софья. Он пригласил её на танец. Танцевала она легко и грациозно. Проводив ее до школы, где разместились студенты-медики, он попросил её о следующем свидании. Она как-то странно посмотрела на него и спросила: - « Ты что, не видишь, что я еврейка? Да тебе мама не разрешит со мной встречаться!». Да и мне не очень хочется. Ну-ка признавайся, кто из твоих, немцам служил?». Горячая краска стыда залила лицо Андрея. Он проклинал свою мать, проклинал день, когда он родился. Софья, как две капли воды, напоминала ему Сонечку. – «Прости, – шепотом произнес он, – я очень жалею, что не погиб тогда, в том овраге, нет у меня никого. Прости!» Софья смотрела на него совсем по-другому: - у меня тоже никого немцы не оставили. Спасибо добрым людям, прятали меня, потому и жива осталась». Следующий вечер они уже не отходили друг от друга, и когда он проводил ее, разговорам и воспоминаниям не было конца. Они стояли у вагона электрички, держась за руки. Их пугала разлука. За это короткое время в деревне, они привыкли друг к другу. Гудок электрички, и их губы слились в жарком поцелуе.
 Где бы ни был Андрей, то ли на заводе стоял у станка, то ли в кругу друзей, он постоянно думал о Софье. Её письма он перечитывал сотни раз. В последнем письме она писала, что окончила институт и получила направление на Дальний Восток. Телеграмма из города Сучан пришла неожиданно. Андрей тотчас же, бросив все, полетел на встречу с любимой. Жили они дружно, синеглазой дочурке Оленьке пошел шестой год, и надумала Софья уехать в Израиль. Она ожидала, что Андрей будет отговаривать её, но он согласился сразу и стал торопить с отъездом.
 Израиль их встретил солнечной, жаркой погодой.
Найти работу токаря, не составило труда. Софье было сложнее, и оба пошли учиться языку.
 Андрей, если когда и вспоминал свою мать, то только с болью и не проходящей ненавистью. А она все эти годы не прекращала поиски сына. Она не теряла надежды, что объяснит ему все, и он поймет и простит её. Последние годы она тяготилась своим одиночеством. Односельчане её не уважали, да она и не искала дружбы. И вот, когда надежда уже исчерпала себя, когда она с трудом вставала с постели, пришло, наконец, долгожданное известие. Её даже не удивило, что весть пришла из Израиля.
 Однажды Андрей вдруг заявил, что хочет приобщиться к религии и принять гиюр. Это и удивило и обрадовало Софью. Андрей сменил работу и ушел в вооруженную охрану аэропорта. Ему выдали автомат, чем он очень гордился. Как-то тихим, осенним вечером Софья обнаружила в почтовом ящике письмо. Прочитав адрес, она с радостью бросилась к мужу. – «Радуйся, сказала она, – ты говорил, что никого у тебя не осталось, а вот, смотри, это же имя твоей матери, не так ли?» Андрей побледнел, вскрыл конверт, и, пробежав глазами первые строчки, порвал его на мелкие части. – «Нет, у меня матери», сквозь зубы произнес он. Софья расспрашивать не стала.
 Приближался день рождения обеих женщин. А так как и Софья, и Оля родились в один день, то заботы сокращались вдвое. Андрей, накупив подарки, возвращался после работы домой. Он ехал не торопясь, что-то мурлыча себе под нос. Вдруг сердце резко заныло, когда услышал сообщение о теракте в автобусе. Он прибавил скорость. К месту происшествия он подъехал, когда еще не успели убрать пострадавших. И сразу же увидел разорванное на части тело жены и рядом окровавленный труп своей дочери. Дальше - все замелькало как в калейдоскопе. Он ехал с бешеной скоростью, не видя ничего перед собой. На въезде в Газу он проскочил посты, даже не заметив их. В Газе сотни ликующих людей встретили его градом камней. Он выскочил из машины и разрядил в толпу весь рожок автомата. Озверевшая толпа двинулась на него. А ему виделись довольные лица немецких солдат и полицаев. Он строчил и строчил, пока сам, изрешеченный пулями, не упал на землю. И последним лучом его сознания была мысль, что он отомстил за Сонечку, за свою семью, за всех погибших на его глазах евреев.