I
- Здесь он, гнида! – в крошечное помещение, временно приспособленное под гримерку, просунулась кудлатая, заросшая похмельной щетиной, физиономия. – Сюда, мужики!
- Га-аааа! - послышалось издалека.
- Держи его, курву, бога мать! – еще выкрик.
- Не бойсь! Не сбежит!
- Га-аааа!
Выставив перед собой руки, словно заслоняясь от налитого мутной самогонной злобой взгляда кудлатого, стоял, прижавшись к стене, молодой негр в белой накидке. Негр, как негр – ничего необычного: короткие курчавые волосы, крупная голова, аккуратная интеллигентная бородка. Неуместными выглядели, пожалуй, очки в золоченной оправе на его иссиня-черном лице, но, мало ли, какие бывают негры? Этот, знать, близоруким оказался. Не в том дело, что близорукий! Злодей! Убивец!
- Мужики, вы чего? – без акцента, на чистом русском спросил негр. Голос его дрожал испуганно.
- Гни-иииида! – с ненавистью протянул кудлатый, рассматривая темнокожего. – Оно еще спрашивает!
- А ну, подвинься, Макар, - здоровенная лапища схватила кудлатого за плечо и он исчез из дверного проема, освободив место краснорожему детине с пудовыми кулаками. – Здря ты енто удумал, негр… Ох, здря!
- Мужики, я не понимаю! Что случилось? Что вам нужно?
- Мало вас в Америках учили, думал в Рассее с рук сойдет? Да? – краснорожий дышал шумно, распространяя вокруг тяжелый сивушный запах.
- Да что случилось-то? – негр был близок к истерике. Чугунной плитой давило на душу осознание угрозы. – Что вы хотите от меня!?
- Семен, дай ему раза! И волоки на улицу!
- Правильно!
- Там поговорим! Тесно тута!
- Дай ему, Сенька! И-иэх!
- Тащи сюды! – из-за окна.- В клубе не надо, завклубом материть будет!
Осознав до конца происходящее, негр повел глазами влево-вправо – бежать некуда! – развернулся и… Нет, выдавить стекло и выпрыгнуть наружу не получилось. Налетели, ударили по голове, замотали в какую-то тряпку, подхватили и понесли… Куда? А кто их знает, этих загадочных русских мужиков – тащат куда-то.
Сознание вернулось на миг, когда он, сплевывая кровь на землю, стоял, согнувшись чуть ли не вдвое. Земля качалась под ногами, уплывала, но упасть не давали – придерживали заботливо – а в глазах круги разноцветные, в ушах звон…
- Пошто…абу… шил, ..у..ка!? – сквозь гул в ушах.- А?
- Муфыкы, - шевелил распухшими губами, пытаясь что-то сказать. – Фто..
- Ах, …удыт, су…ать! Н-нна! – и опять помутнение.
- Стой прямо! – вернулось. Зачем? Где я? Кто? – Ну, гуляла! Все гуляют! Пошто…
- А? Я – аффёв! Офевво! Аффёв! К-ххааа…
- … тиха, Васек! Убивать не надо. Хватит ему. Пошли.
- Идем, мужики… - и ушли, растворились в ночи…
Было прохладно. Ноябрь, как-никак. Постепенно мир обрел четкость – пусть слегка размытую, но все же. Картофельная ботва, прилипшая к щеке, холодила приятно. Он поднялся, закашлялся, набежали мысли. Обрывочные, мешающие одна другой. «Нет! Зачем!? Кх-хааа… Черт! Больно то как! Кретины! Ничего не понимающее быдло! Кх-хха! Пьянь!. А я… хорош! Не-ееет довольно! С меня хватит! Кх-хха! В слесаря! В повара! В грузчики! Кх-ххаа! Кошмар…»
Ущербная луна робко карабкалась вверх по небосклону, слабо освещая медленно плетущуюся по меже темную фигуру в изодранной грязной одежде. Хромая и падая, подымаясь, ковыляя неуверенно, фигура приближалась к плохо асфальтированной дороге, соединяющей Малые Глинки и город Энск.
II
В моей жизни есть только один Закон, который работает с четкостью отлаженного часового механизма. "Тик" - маятник медленно качается влево, и я, позабыв о существовании Закона, наивно раскатываю губы в предвкушении чуда. "Так" - издевательски хихикнув, возвращается он назад, и вот я уже в длинной очереди себе подобных, оплачиваю в кассу инструмент для закатки губ в прежнее, нераскатанное, состояние.
Этот Закон не знает ни единой поправки к себе. Он фундаментален, как египетские пирамиды, как ислам, как труды Маркса и Энгельса. Он существует с незапамятных времен начальной школы, периодически проявляя себя на протяжении всей моей жизни. Этот Закон называется Законом Подлости.
В строгом соответствии с ним, в очередные без пятнадцати восемнадцать очередной пятницы – я даже Windows не успел толком выключить! - телефон на рабочем столе сперва тир-лир-линькнул дважды, а затем нежно промурлыкал голосом Настеньки: «Михаил Юрьевич, зайдите к Шефу!».
Злиться на Шефа? Как можно!? Настенька и вовсе ни при чем - исполнитель – а потому я выместил злобу на телефоне, обозвав его сволочью, извлек из под груды бумаг ежедневник и поднялся из-за стола. Интересно, что накроется медным тазом? Планы на вечер или на завтра? Зная Шефа, можно смело предположить и то и другое – «что тебе, Садко, на хлеб намазать? Меду или сгущенного молока?» О воскресенье из суеверия я даже не упоминаю!
- Сам? – риторический вопрос при входе в приемную. Девяносто семь процентов коллектива спешно покинули офис полчаса тому как. Процент под номером девяносто восемь – в лице и стандартносекретарской фигуре Настеньки – снимал с вешалки плащ, прикидывая, что купить в супермаркете на ужин.
- Ждет, - ответила Настенька, критично оглядывая себя в зеркало. На ее месте, я бы не переживал еще лет пять.
- Как он? – поинтересовался я. На автомате поинтересовался. Какая разница?
- Вроде, нормально, - на голову шляпку, в руки сумочку. - Ну, Михаил Юрьевич, до понедельника!
- Всего хорошего.
- И вам! – она вышла, улыбнувшись на прощание. Н-да… Везет некоторым!
- Заходи, Садко, - донесся приглушенный голос Шефа. Ну да, разумеется. Кто же еще кроме Садко может топтаться за этой дверью после шести вечера пятницы?
- Вызывали? – спросил я, приоткрыв дверь и просунув треть головы в кабинет. Можно подумать, он ответит «нет».
- Заходи, заходи. Присаживайся, – я просочился внутрь и грустно присел метрах в двенадцати от него.
- Ближе…
- «Глупые бандерлоги», - продолжил я мысленно и пересел на три стула вперед.
- Ближе присаживайся, - Пришлось расположиться непосредственно рядом, изобразить почтительную готовность внимать.
- Вот что, Миша, - Шеф снял с переносицы очки, помолчал, сосредоточенно протирая стекла салфеткой. – Что там у тебя с Винницей?
- А что у меня с ней? – слегка удивился я. - Второй разряд, вы сами определили.
- Напомни, что у них… совсем голова кругом… Производство? Сбыт?
- В основном, понты.
- Предметнее, - надо же… второй разряд нас интересует. С чего бы это? Я раскрыл ежедневник, пролистал страниц несколько.
- Да ерунда, Шеф! Национальный колорит. Мелкооптовые партии. Сало, лук…
- Горилка?
- Отрава! – содрогнулся я, вспомнив Передери-Гору, устроившего презентацию, «наiмся червячкiв» в исполнении Сердючки, и жуткую луковую изжогу на следующее утро.
- Вот что… - очки вернулись на место. – Винницей займусь я сам, – ого! Шеф, лично курирующий второразрядные проекты? Это что-то новое. – Подготовь материалы, передашь мне.
- Хорошо, – разумеется, это не все. Только начало.
- Давно ты у меня не занимался VIPами… - Шеф как-то странно посмотрел на меня. Словно взвешивая все про и контра. – Так и навык потерять недолго, нет?
- Да, - согласился я. Если быть точным, VIPом я занимался один-единственный раз. Тормознутый прибалт по фамилии Сюгис. Тот еще VIP. Пришлось оформлять возврат подотчета в бухгалтерию и, помнится, они долго ломали голову, как оформить этот самый возврат. Не оформлялся он в соответствии с бухгалтерскими нормами. – Можно и потерять.
- Значит, решено, - прихлопнул ладонью по столу Шеф. – Вот, держи.
Он извлек из ящика стола конверт и передвинул его на мой край. Белый такой конверт. Незапечатанный. Подозрительно тощий. С VIP-уровнем не ассоциирующийся.
- Открывай, не стесняйся.
- Билеты? – удивился я.
- В театр, - уточнил Шеф. – Два штуки. На завтрашний спектакль.
- Кто объект? – деловито осведомился я, придвигая к себе ежедневник, и приготовившись записывать.
- Не нужно, - поморщился Шеф. – Убери. Поведешь в театр Ингу.
- Ингу Томасовну? – удивился я. Супруга Шефа, между прочим. Обожаемая, на всякий случай. Всем VIPам – VIP, на минуточку.
- Да, - коротко ответил он. Помолчал некоторое время. – Завтра в девятнадцать заедешь за ней. Спектакль в восемь. С понедельника можешь идти в отпуск. Заявление напишешь прямо сейчас, я подпишу, а это… - Шеф извлек из ящика очередной конверт, на этот раз пухлый, словно любимый перекормленный ребенок, и протянул его мне, - … отпускные.
Маятник миновал нижнюю мертвую точку и, сказав «тик!», застыл слева в углу, отказываясь повиноваться Закону Всемирного Тяготения. «Выспаться! – промелькнула первая прорвавшаяся через хлипкий барьер самопредохранителей мысль. Ошалевшая, глупая, ничтожная. Самопредохранители сгорали, лопаясь хрустально, крошились в мелкую стеклянную пыль, пропуская без боя мысли следующие, более практичные. – Сменить машину! Сколько можно на этом старье!? И поехать в Анталию! Нет! Нуевонафик Анталию - на Гавайи! Гавайи - это, наверное, круто до безобразия! Посмотреть на Перл-Харбор, улечься на белый песок тихоокеанского пляжа и соблазнить гавайку - только непременно красивую!»
- Ми-иииша! – выдернул меня из объятий темноволосой красотки голос Шефа. – Челюсть подбери.
- Извините, Шеф, - спохватился я. Один из оставшихся самопредохранителей крикнул «Alarm!», попытавшись напомнить о существовании крайне правого положения маятника, но я отмахнулся… Быть может, причина одна? И имя ей Совесть? – Завтра в семь вечера я у вас. Как штык!
- Не опоздай, - вздохнул Шеф.
- Что вы! – умоляюще сложив на груди руки, сказал я.
III
Хотел бы я в возрасте Шефа иметь такую жену, как Инга. Замечательно выглядящая, интеллигентная, все понимающая – Королева! Знал я и то, что в молодости была Инга Томасовна талантливой актрисой с большим будущим, но не сложилось с театром – ушла, решив, что счастье в лице Шефа дороже. Надежный тыл – залог семейного благополучия.
В фойе – до начала спектакля оставалось минут сорок – к нам подлетела, семеня, сухонькая старушка. Раскрыв объятия, заключила в них Ингу, расцеловала ее, приговаривая: «Совсем нас забыла! Не совестно?» - «Что вы, Роза Львовна, была! – смеялась Инга. - Была месяц тому на премьере!» - «И не зашла!» - «Виновата, Роза Львовна, простите! Так получилось!»
- Роза Львовна, познакомьтесь! – наконец, вспомнили и обо мне. - Это один из лучших Витиных сотрудников! Ученик! Миша Садко.
- Очень приятно, молодой человек, - сказала старушка и протянула мне руку. Я решил подтвердить реноме и, галантно склонившись, приложился губами к почти прозрачной лапке. – Надо же, - удивилась она.
- Да, - улыбнулась Инга, - Миша он такой. И талантов у него не счесть – думаю, вполне мог бы играть в театре. - Я слегка покраснел. Приятно, когда тебя хвалят, но когда чересчур… - А это, Миша, Роза Львовна Штерн. Некогда прима нашего драматического. Сейчас помощник главрежа.
- Очень приятно! – я склонил голову.
- Ну, Роза Львовна, когда? Когда побалуете нас Шекспиром? – спросила Инга старушку. – Программа на год утверждена?
- Ах, Инга, ты же знаешь сама, - старушка покачала головой. – Молодежь, я имею в виду талантливую молодежь, в провинции не задерживается, а старики уходят. Какой нынче Шекспир? Ставим что попроще…
- А Никольский? Актерище!
- Болен Никольский. Третий месяц. Спиридонов на пенсию собрался, Тихонова…
- Да, о Тихоновой я знаю.
- Нам бы такого как Витя твой, - сказала Роза, вздохнув. – Могучий был талант! Почему бросил? Что произошло? Тридцать лет в театр ни ногой после тех гастролей…
- Он и мне, вы же знаете, никогда не рассказывал, – я насторожил уши. То есть? Шеф? Актер? Не может быть! – так резко изменить свою жизнь. - Инга пожала плечами. – Впрочем, что теперь? Он полностью доволен своей жизнью. У него интересная работа, свое дело, Миша вот… смена, можно сказать.
- Да, - Роза Львовна согласно кивнула. – Всякое бывает. Просто интересно, почему он порвал с искусством?
- Единственное, что он сказал мне когда-то, - Инга потеребила концы шали. – Что вышло у него с искусством недоразумение. Фатальное недоразумение. Странно, правда?
- Да, Инга… Второй звонок, слышишь? Вы идите, в антракте поговорим, хорошо?
- Конечно! – Инга взяла меня под руку. – Идем Миша. Нам в партер?
- Да, - ответил я. – Пятый ряд.
Мы шли по тяжелой ковровой дорожке, играла негромкая музыка, празднично сверкали огромные люстры над головой – атмосфера!!! – а меня терзал дикий интерес, вопрос, который и задать было неловко, и не задать невозможно! Наконец, откашлявшись в сторонку, я решился…
- Инга Томасовна, простите.
- Да, Миша?
- Я не понял… Это правда, что Ше.. что Виктор Павлович был…
- Актером театра?
- Да?
- Правда, Миша, - он на ходу повертела головой из стороны в сторону. – Здесь где-то, посмотрите сами. Вот он!
На стене слева от нас, среди фотопортретов мужчин и женщин висел снимок молодого человека, загримированного под негра: черное лицо, короткие курчавые волосы, интеллигентная бородка. Закутанный в белую тогу, молодой человек стоял, опершись на кресло, и смотрел в объектив. Ниже располагалась небольшая табличка с надписью гласившей: «Ведущий артист театра драмы им. Чехова В.П. Краев в роли Отелло. 1976 г.»
- Да-ааа... - протянул я. - Умеют же некоторые... Перевоплощаться!