Соната Ре-мажор опус 94а
Описывать музыку занятие неблагодарное. Впрочем, я это делать и не собираюсь. А что же тогда?..
Концерт в субботу, в шесть. Имя и фамилия с афиши улыбнулись такой мягкой, смущенной улыбкой, чуть растерянными движениями, как тогда, когда она входила в коридорчик, а потом сидела за столом и пила чай. О чем разговоры – не помню. И когда приходила, тоже не помню. Но это смущенное милое лицо, чистые глаза, движения чуть полненького тела и дружелюбие откуда-то из уже давних дней, когда сын еще жил рядом, неженатый и еще студент-музыкант.
И разговоры простые, без поиска темы и банальностей, тоже чистые и связные.
Они ищут свой путь, а до этого гаммы с утра и до вечера. Не сразу берущиеся идеально нотки. Все не совсем так, как хочется, двигаются пальцы, и струна звучит не так, ну, не так!.. Вновь, вновь и вновь, а потом утром снова то же самое. И когда уже автоматически в голове звучит сотни раз повторенная мелодия, сын зовет: «Ну, папа, послушай теперь...» И ты сидишь и слушаешь, внимательно следя за переборами струн и нервной гримасой лица, повторяющей то, что уже звучит почти как надо. «Ну, как?» И ты говоришь, что да, конечно, это совсем по-другому. И ты не очень далек от истины. Она и правда звучит четче, без лишнего дребезжания струны и начинаешь вдруг не только слышать мелодию и нервущийся ритм, но и что-то начинает приходить еще. Начинает рождаться музыка.
А потом четверо молодых: скрипка, флейта, фоно и гитара, смущаясь перед наполовину своими зрителями, доносят до тебя звук из глубины веков, и вдруг в нем начинаешь чувствовать веселье и танец, смех и печаль, переживания и любовь.
Разлетелись кто куда. Каждый из них делает хорошо свое дело.
А ты пришел сюда, в этот старинный зал, чтобы вспомнить прошлое?
Перед тобой программка, а в ней перечислены ее победы, Да знаешь ты, что она молодец, что с утра и до вечера, каждый день, звучит ее флейта, в тысячный раз отрабатывая то, что уже давно отработано. И смущается она дома, и на поклонах. А стоя перед пюпитром, сосредоточена и вся отдалась своему делу. И играет не только перебором пальцев и отработанным дыханием, но и она сама продолжение музыки. От пучка связанных на затылке светлых длинных волос до кончиков красивых туфель. Все тело захвачено этой страстью и несет музыку собой. И это только сначала ты смотришь и видишь ее, замечаешь, как она переменилась, превратившись из юной девочки в молодую красивую женщину, несущую собой свет, как и тогда.
И только сначала ты вслушиваешься в мелодию и думаешь, похож ли портрет Кришны, написанный французом сто лет назад на то, что ты представляешь сегодня?
А потом вдруг захлебываешься от счастья и почему-то нахлынувших слез от мелодии Сен-Санса, написанной совсем не для флейты.
И, наконец, вот это.
Сергей Прокофьев.
И ты уже не видишь зал, такую знакомую флейтистку, сидящих рядом слушателей.
Перед твоими глазами какие-то уродливые и причудливые маски танцуют и им, и нам непонятный танец, что-то делая и дергаясь, и в мыслях, и в чувствах, и в перемещениях. Совсем не понимающие, что же происходит с ними и вокруг. Совсем как мы, слепыми котятами делающими что-то и как-то, и думающими, что творим чудеса и добро. А потом этот звук растущего ростка, он просто растет. И мелькнул лучик света сквозь густую поросль леса. И роса на травинках. И гриб с улиткой. И мы, вдруг увидевшие все это и о чем-то хоть немножко задумавшиеся. И, может быть, чего-то чуть-чуть понявшие. И снова музыка странного танца, который стал чуть более осмысленным и добрым. И появилась радость какого-то узнавания и постижения. И он не стал очень уж лиричным и плавным, достигшим каких-то там вершин, а закончился достаточно неуклюжим поклоном, в котором уже был хоть какой-то смысл и надежда, что мы вырастаем из коротких штанишек нашей изуверской истории человечества и, может быть, сможем когда-то стать людьми.
Вот такой композитор.
И вот такая девочка, играющая на флейте, не только написанные нотки, но и то, что прочувствовал и попробовал передать нам автор. Или их два, он и она? А может быть и нам стоит присоединиться к ним? Чтобы в нас звучали божественные звуки, иногда красивые, иногда очень корявые, но такие нужные, чтобы мы не очень гордились собой, а попробовали все-таки выбраться из детских кроваток и начали, наконец, помогать Богу создавать этот мир.