Небольшая гостиная двухкомнатной «фрейлинской квартирки» на четвертом этаже Зимнего дворца была освещена. Александра Россет сегодня была свободна от дежурства и могла принимать гостей. И сейчас рядом с нею сидела Евдокия, пришедшая как раз вовремя - проводив Софью, она сразу же поспешила в Зимний, не уведомив Россети даже предварительной запиской и, к своему счастию, узнала, что сегодня подруга свободна.
Всегда внимательная к горестям близких, Александра расспрашивала Евдокию о Софье, к которой за время пребывания княжны при дворе не могла не привязаться. «Мы хотели устроить ей что-то вроде прощального вечера, - говорила Россетти, - фрейлины все загорелись этим желанием, но я проявила излишнюю осторожность, сказав, что государь не обрадуется, узнав об этом». - «Это вовсе не излишняя осторожность, Александра. Государь итак с большим недоверием относится ко всему, что напоминает о восстании. И, несмотря на то, что он оказался так милостив к Софье, мне нелегко сейчас обращаться со своей просьбой», - проговорила Евдокия и замолчала в ожидании вопроса. «Какой просьбой?» - повернулась от окна Россетти, удивленно вскинув глаза. - «Мне необходимо видеть его, Рунского - перед отъездом свидание должны разрешить. Мне нужно знать, как ты думаешь, Александрина, - поднимаясь и подходя к Россетти, говорила Евдокия, - я могу обратиться к государыне?» - «К государыне? - переспросила Александра, вновь оборачиваясь от окна, к которому отчего-то непроизвольно стремился ее взор, - конечно же, к государыне», - неожиданно и быстро проговорила она, и глаза ее загорелись. Россетти, последние несколько дней ощущавшая новый прилив неотступной и глубокой тоски, больше всего сейчас хотела как-то отвлечься. Она порывисто взяла Евдокию за руку, торопливо говоря: «Пойдем к государыне прямо сейчас, она обязательно поможет…» - «Ты уверена?» - подняла Евдокия сомневающийся взгляд, но, встретив в глазах Россетти соединение пылкости и уверенности, сама чувствуя потребность верить в возможность этой встречи, она подошла к двери, увлекая подругу за собою.
* * *
Александра Федоровна в своем кабинете провожала Василия Андреевича Жуковского, с которым до того проговорила все три четверти часа. «сейчас будет бить шесть, Ваше Величество, - поднимался с кресел кругленький лысоватый Жуковский, в своем черном фраке с белым воротничком необыкновенно похожий на пингвина, - не будем заставлять вашего сына ждать. Хотя едва ли его императорское высочество с большим нетерпением ожидают урока российской словесности», - с улыбкой прибавил он, кланяясь императрице. Выходя из кабинета государыни, Жуковский едва не столкнулся в дверях с Евдокией и Россетти. «Василий Андреич!» - радостно приветствовала его Александра. «Здравствуйте» - произнесла Евдокия, склоняясь в реверансе. Жуковский с неизменным кротким выражением лица поднял на девушек свои добрые черные глаза. Некоторое, пусть едва заметное смущение все еще продолжало охватывать его при встречах с Россетти.
Их связывала долгая, крепкая дружба, но со стороны Жуковского когда-то возникли и более нежные чувства. Он долго пребывал в нерешительности, скрывая их под личиной приятельской короткости, но… «Правда ли, что Жуковский сделал вам предложение, и вы ему отказали?» - спрашивал Россетти Пушкин, - «Что ж, это совершенная правда, у меня такая сильная братская дружба к Жуковскому, что мне было бы невозможно выйти за него замуж» - отвечала она. - «Причина отличная и крайне важная, - грустно улыбнулся Пушкин, - дружбу зовут любовью без крыльев. Отсюда не следует, что всякая любовь должна улететь, но она реет над землей. Любовь еще может превратиться в дружбу, но дружба не превращается в любовь, по крайней мере, таково мое мнение. Любовь - симпатия особого рода и часто без видимой причины. Дружба вызвана причиной, которую можно анализировать. Жуковский говорил мне, что со времени вашего отказа вы стали еще большими друзьями, это делает честь вам обоим».
То сильное чувство, что испытывал Жуковский несколько лет назад, конечно, прошло, и дружба его с Россетти еще более окрепла, но все же Василий Андреевич, как человек мягкосердечный и очень чувствительный, ощущал еще в себе отголоски той любви. Он писал Александре шутливые записки, как эта, например:
И я веселой жизнью жил,
Мечтал и о мечтах стихами
Довольно складно говорил!..
Зачем же не в то время с вами
Мне рок знакомым быть сулил!
В свои магические сети
Меня схватила бы Россетти!
И муза б ожила моя!
О, как бы разбренчался я
На лире, счастливый невольник!
Но молодость, увы! прошла,
И я теперь в любви раскольник!
Россетти страшно как мила…
А я не потерял свободы!
И вместо пламенные оды
На блеск живых ее очей,
Без всяких нежных комплиментов,
Даю, как добрый, без процентов,
Взаймы ей тысячу рублей.
а сам порой невольно смущался, встречая эти очи.
Так и сейчас на полноватом добром лице Жуковского отразилось это чувство. И соединение его с необыкновенным добросердечным выражением, никогда не оставляющим этого лица, с лучистой добротою больших, как у матери турчанки, черных глаз, неожиданно произвело на Евдокию необыкновенное впечатление.
Выросшая на его стихах, она благоговейно любила Жуковского. Память знакомства с ним и последующих царскосельских встреч свято хранились в сокровищнице ее души рядом с другими незабвенными воспоминаниями того лета. Неожиданная встреча и это выражение на лице Жуковского вызвали в ней какой-то порыв, в котором захотелось высказать, наконец, все восхищение, всю любовь к этому прекрасному человеку, высказать всю боль своей души и расплакаться о ней на его плече. Но Евдокия всего лишь отошла в строну, пропуская тропившегося Жуковского. Россетти, подходя к двери, позвала ее за собой. «Нет, лучше я подожду здесь, И если государыня согласится принять меня…» - проговорила Евдокия. Александра, зная, что спорить с нею бесполезно, вошла в кабинет одна.
Но не успела Евдокия оглядеться по сторонам, как дверь вновь открылась, и на этот раз она зашла, встречаемая красноречивым взглядом Россетти, словно говорившим: «И стоило тебе ждать эту минуту!» - услышав уже известное ей имя княгини Мурановой, которую она сама намеревалась принять, императрица тотчас же попросила позвать Евдокию. Ободряемая взглядами Россетти, нетвердыми шагами она приблизилась к креслам государыни и склонилась в глубоком реверансе: «Благодарю вас, Ваше Величество за то, что соблаговолили принять меня», - стараясь говорить громче, но все же тихо произнесла Евдокия. До этого ей приходилось лишь дважды видеть императрицу, но оба раза - издалека, при огромном скоплении народа и, как получилось, в сильнейшем волнении, когда смятенный взор не стремился разглядеть августейшей четы: первый - в день выпускного акта в смольном, сразу после ареста Рунского, с тяжкой сердечной ношей и еще тяжелейшим сознанием того, что должно разделить ее с Софьей; второй - во время недавнего молебна, когда глаза искали только одного человека…
И лишь теперь Евдокия могла видеть перед собою это царственное, но приветливое лицо, эти лучистые добрые глаза, наполняясь до того неведомым, но с рождения жившим в ней, как и во всякой русской душе, чувством благоговейной любви к императорскому семейству.
«Значит, это вы - невестка Софьи?- произнесла государыня по-французски, разглядывая Евдокию, - она говорила мне о вас…как она?» - слегка изменившимся тоном спросила Александра Федоровна. - «Ее твердость и мужество поистине достойны уважения, Ваше Величество. Мы простились сегодня утром у городской заставы». - «Я восхищаюсь вашей юной родственницей, Eudoxie, - позвольте мне вас так называть, - сказала государыня, -присядьте, пожалуйста», - пригласила она Евдокию в кресла напротив себя, а Россетти взглядом дала понять, сто она свободна. «Вы так добры к Софье. Ваше Величество, - несмело начала Евдокия, когда дверь за Александрой закрылась, - и ко мне, что тем более неловко обращаться к вам…» Во взгляде императрицы были одновременно вопрос и какое-то ласковое ободрение - это помогло Евдокии произнести следующие слова: «Могу я нижайше просить о последней встрече с Евгением Рунским?..» Государыня помнила слова Софьи и потому, к немалому удивлению Евдокии, не стала ни о чем расспрашивать, а просто сказала: «Перед отъездом… - к месту отбытия наказания - хотела произнести Александра Федоровна, но остановилась, - свидания с родственниками официально разрешены, и у вас нет повода для тревоги». - «Да. Ваше Величество, но сочтут ли наше родство достаточно близким? - Евдокия с трудом произносила эти слова о человеке, который в течении пяти лет был ей самым родным.- Насколько мне известно, разрешение на свидание могут получить лишь родители. жены, братья или сестры осужденных, ваше Величество». - «А разве он не называет вас сестрою? - спросила императрица и улыбнулась удивлению Евдокии. - Софья говорила мне об этом. Но если думать серьезно, то вы вполне правы, Eudoxie - до официального свидания вас не допустят». От этих слов Евдокия невольно опустила голов, но в голосе императрицы ей послышалось что-то. что не позволило надежде покинуть ее окончательно. Эта еще теплившаяся надежда отражалась в ее начинавших наполняться слезами глазах, которые она также невольно подняла, чтобы совсем не расплакаться. «…Но это не значит, что у вас нет другого способа попрощаться», - закончила государыня совсем дружеским тоном, и, как показалось Евдокии, даже с некоторым лукавством в голосе. Но на вопрошающий взгляд собеседницы императрица ответила, словно спохватившись: «Но здесь вам не советница, ma cherie. Обратитесь к вашей подруге Александре. она давно при дворе и многое повидала…Думаю, она сможет вам помочь.» - «Ваше Величество, как мне благодарить вас!»-в радостном порыве признательности говорила Евдокия, понявшая намек императрицы, - конечно, Саша что-нибудь да придумает, а если так, все наши действия заранее одобрены государыней!» - думала она. «А за что же вам меня благодарить, Eudoxie, - я вам ничего не говорила», - уже открыто улыбаясь, произнесла императрица, протягивая Евдокии руку, которую та благоговейно приложила к губам. «Доброй ночи, Ваше Величество». - проговорила Евдокия. поняв. что аудиенция окончена. Александра Федоровна кивнула, но через мгновение, вспомнив что-то, остановила подходящую к двери Евдокию: «Постойте, ma cherie. Я забыла сказать - вам разрешено будет передать в крепость письмо или посылку, еще какое-то время ваш родственник пробудет в госпитале, после чего…Ну вот, вы так побледнели. я не стала говорить Софье, но с ним нет ничего серьезного, поверьте мне. Еще несколько дней, и…Ступайте к Россетти, моя дорогая», - говорила императрица, а Евдокия, внезапная тревога которой сменилась спокойной уверенностью, поклонившись государыне, вышла из ее кабинета и торопливыми шагами поспешила по коридору к комнате Россетти.
* * *
«Саша! - почти вбежала она в гостиную подруги, - я увижу его! Какой ангел государыня, как добра она!» - радостно говорила Евдокия, опускаясь в кресла подлее Россетти. - «Я была уверена, что так оно и будет - государыня никогда не оставит без помощи, даже в таком случае, как твой. Когда же ты сможешь видеть господина Рунского?» - «Как раз об этом я и хотела спросить у тебя» - проговорила Евдокия и. встретив удивленный взгляд Александры, рассказала ей об ответе императрицы на ее просьбу. На мгновение какое-то озорное лукавство мелькнуло в больших черных глазах Россетти, но тотчас же они подернулись задумчивым спокойствием, и после слов Евдокии она тихо, но уверенно проговорила: «Кажется, я знаю, как тебе помочь…»