Джузеппе давно не вставал с постели. Он заболел, к нему никто не заходил, и время тянулось бесконечно долго. Зима была холодной, но что было потом, он не знал. Давно ли пришла весна, а может, всё ещё за окном хозяйничали морозы, и дул холодный ветер, прилетели ли аисты и не пора ли выходить в сад, чтобы окопать яблони? Джузеппе не знал. Он всё лежал и кашлял. Его мир сузился до кровати и сплошной тёмно-зелёной каменной стены, на которую он смотрел. Из его головы уже исчез полностью мир, Италия, море, его маленький городок, улица, соседи. Лишь только яблони, яблони из его сада, иногда вспоминались ему, но всё реже и тусклее, и не далёк был тот день, когда должны были забыться и они. Он вставал с постели только для того, чтобы, немного размять ноги и позавтракать тем, что приносила ему старая тряпичница, у которой он снимал всю эту комнату с садом. Она была добросердечной старой вдовой и уже много-много лет шила детские тряпичные куклы, а потом разносила и распродавала их в городе. Каждую неделю она заходила к Джузеппе и, выкладывая на стол немного зелени, хлеба, козьего сыра и переспелых груш, исчезала снова. Прибирала она редко, разметая пыль и мусор по углам, и иногда проветривала комнату, накрывая Джузеппе дополнительным одеялом. Это был единственный человек, который мог бы рассказать ему о происходящем за окном, но она молчала, а он не спрашивал. Шло ли время или оно совсем остановилось в этой маленькой комнатке, с резко пахнущими высохшими настурциями и сухими листьями земляники на столе, сказать было чрезвычайно трудно……… но однажды произошло небывалое…
Старуха не пришла и не принесла еды. Она заносила её рано, ровно раз, на восьмой день. Джузеппе не помнил уже ни дни недели, ни месяцы, но он не забыл ещё цифры. И, сосчитав, ждал старуху всегда в один день после семи прошедших. Но прошло уже восемь, а тряпичница всё ещё не появлялась. Он прошёлся от кровати к углу, где находился стол. Еды не оказалось. Пошарив рукой, он отыскал за бумагами и газетами, старую размякшую грушу и поплёлся, сдавливая её в руке к кровати. Груша сочилась по ладони, пальцам и стекала на пол. Джузеппе сел и, посмотрев на развалившуюся в руках грушу, сжал обратно и со злой досадой выкинул её на пол. Черно-жёлтое месиво глухо шлёпнулось на середину комнаты.
Обтерев липкие и мокрые руки об штаны, он улёгся в кровать, укрылся старым черно-красным клетчатым пледом по горло и закрыл глаза. Спать не хотелось, мучил кашель, было трудно дышать, и скука отупляла сознание. Ему теперь казалось, что весь мир – это большие тяжёлые часы, из которых кто-то вынул стрелки. Неизвестно шло ли время, жил ли этот мир за стенами комнаты. Всё остановилось и вместе со временем погрязло в болоте бессвязных картин и осознание происходящего вокруг него самого. Джузеппе открыл глаза, посмотрел на грязный бездонный потолок и снова закрыл их. Но глаза даже закрывшись, показывали Джузеппе только эту тёмную, засасывающую плиту с трещинами.
Сколько прошло времени, Джузеппе не помнил, но вскоре послышалась какая-то возня за дверью, видимо на лестнице. Джузеппе открыл глаза, сжал челюсти, прищурился, склонил немного голову набок и внимательно прислушался. Да, действительно, на лестнице что-то происходило, наверно, пришла старуха, потому что он отчетливо слышал её испуганный голос. Но одна тряпичница не могла наделать столько шуму, и Джузеппе услышал, как кто-то громко молодым, мужским и пылким голосом басил за дверью. Этот кто-то шумно поднимался наверх, вот он уже рядом с комнатой и опять что-то кричит, по-видимому, старухи, которая осталась внизу. «Я говорю, вам, что войду сюда, даже если бы вы были самими папой, а за дверью лежал бы умирающий Христос». Кто-то дёрнул дверь. Она оказалась запертой. «А, вот оно как, вы ещё и дверь заперли. Сейчас же, слышите, отдайте мне ключ. Я требую. Я решительно ничего не понимаю. …. Джузеппе, я иду, я спасу тебя, только заберу у этой старой карги ключ»
Джузеппе резко повернул голову на подушке и немого приподнял её. Ему хотелось, чтобы зашла старуха, потому как он сильно хотел есть, но он был настолько слаб и отуплён, что, казалось, если бы ему даже тарабанили в дверь и кричали «Пожар!!», он остался бы на месте и ничего бы не понял.
«Ключ, сеньора…. Да, вот что, давайте сюда и еду, я сам ему всё передам» Послышался несчастный, извиняющийся голос старухи «У сеньора Джузеппе был свой ключ, я запировала его, но у него был свой ключ. Он снимал у меня квартиру, – тараторила она, поднимаясь, по-видимому, тоже по лестнице. – И сад тоже, и вот уже полгода не было платы, но ведь я ничего не говорила, не просила … ему теперь». «Вот возьмите здесь, эти деньги я отдаю за него, остальные позже. Да, пропустите же вы меня к нему. И отдайте в конце концов еду… Так посмотрим, чем вы тут его кормите. МММ, козий сыр, неплохо. И принесите нам вина».
Послышалось ковырянье в дверном замке. Шелестение газет, в которые была завёрнута еда. За дверью слышалось чертыханье и сопенье. Джузеппе, почему-то именно сейчас вспомнил, что замок всегда плохо открывался, и он никак не мог его поменять за всё это время. Но он работал в саду, он ухаживал за своими яблонями. Ведь он оставил их совсем молодыми, гибкими, были морозы, они, наверняка, все погибли.
Неожиданно дверь распахнулась. Она именно не открылась, а распахнулась и распахнулась с такой силой, что Джузеппе даже подпрыгнул от испуга и резко стал поворачивать голову в разные стороны, чтобы разглядеть, что там произошло. Яркий свет ослепил его, и он только и мог, что слышать, как отчего-то ворчала в другой комнате старуха, и чей- то голос громко, с задором спорил с ней прямо у Джузеппе над ухом. Он ничего не мог понять, но на секунду ему показалось, что его заточение кончилось, тюрьма разрушилась, и его освободили от какого-то ига. Он исцелён и теперь может идти куда захочет.
«Джузеппе, дружище. Я на силу отнял у старухи хлеб, чтобы самому отнести тебе его. Проклятая. Я ей говорю, что давно тебя не видел, а она верещит что-то, говорит, что ты болен, не поднимаешься. Вот старуха, вот проклятая! Джузеппе, как я рад. Куда положить тебе еду.?......А вот стол….Сколько всего. ….Старуха сейчас принесёт нам вина». Он орудовал около стола, разрезая маленьким ножиком сыр, накладывая его на белый мягкий хлеб и кладя по верх зелень и немного базилика. «Я скажу старухи, чтобы она подала тебе бульон». Он резко и шумно оторвал кусок старой газеты, вытер об неё нож, свернул и убрал её вместе с ножом в карман. Потом, откусив грушу, сморщился и положил её снова на стол. «Ууу, кислые…. Гадость». Всё это – хлеб, зелень, сыр – он выложил на бумагу и поднёс Джузеппе с видом победителя и покорного слуги, немного пританцовывая и посвистывая какую-то невероятно знакомую песенку. Он остановился и положил всё на колени Джузеппе. Только сейчас незнакомец, смотря прямо на Джузеппе, застыл и серьёзно оглядел его. Впалые виски, провалившиеся тусклые и тупые глазные дыру, бездонные, но пугающие, желтизна губ и кожи, колючие, седые щёки, мокрые, засаленные волосы, доходившие другу уже до подбородка. А ещё необъяснимая тоска и безысходное омертвление окостенели на лице больного. «Постой, что ты делал всё это время, где пропадал, неужели ты так и пролежал на этой кровати в этой каморке столько времени. Бог мой, Джузеппе, посмотри, какая она у тебя грязная и чадная. Посмотри, как изуродовала тебя эта комната».
Кто-то копошился у стены. Это старуха принесла вино. Она так испугалась этого крикливого человека, что быстро, семеня по комнате, тихо и боязливо, удалилась тут же.
Джузеппе полусидя глядел на сначала размытые черты незнакомца, всё силясь понять, кто он, и чем больше странный человек говорил, чем больше он смеялся и голосил, тем скорее Джузеппе узнавал своего старого приятеля Карло, который жил в Риме и иногда приезжал в свой родной маленький город проведать друзей и отдохнуть от шума столицы.
«А окна, Джузеппе, – продолжал причитать приятель – окна? Они все в пыли». Приятель был бесконечно прав. Белая краска на окнах и деревянном подоконнике, которой они были покрыты, полопалась и покрылась кофейным налётом.
Джузеппе же молчал, жадно пихал кусок хлеба, долго пережевывая зелень и базилик, иногда только щурясь, а когда пытался что-то сказать, то не договаривал и останавливался на первом же слоге, так что получалось что-то очень странное, клокочущее и удивительное. Когда тот подошёл к окну, Джузеппе как-то неестественно протянул и замахал руками, но Карло этого даже не заметил, он с силой дёрнул за ручку, и окно с радостным хлопом открылась. Шум показался в двойне громким, потому что с подоконника слетела и разбилась тёмно-зелёная глиняная миска, и грецкие орехи, который так долго лежали в ней, со звоном покатились по полу. А окна разверзлись, и спящие уже вечность толстые занавески яростно забились об открытые окна, будто боясь, что окна сейчас снова закроют, и они не успеют наглотаться свежего воздуха, которого их так давно лишали. Карло исчезнул за занавесками, а Джузеппе всё жевал и жевал с огромным и жадным аппетитом. Почему-то вспомнилось детство, когда он был ещё совсем мальчишкой. С друзьями он часто убегал на весь день куда-нибудь на холмы, воровал у зазевавшихся соседей каштаны и так же, как и он сейчас, с жадностью ел хлеб с сыром, украсив его для большего счастья веточкой укропа. Но всё это было так давно, друзей своих он уже не помнил, разве что вот Карло приехал. Теперь его вообще мало что интересовало, быть может, только яблони, но спроси у него, отчего так, он, наверно, и ответить бы не смог. Ветер приятно обвивал его волосы и вспотевший лоб
-Ба! Яблоко – вскричал гость. – Джузеппе, посмотри, за твоим окном выросло яблоко. Он показался из-за окна и снова скрылся. Послышалось кряхтенье. «Сейчас я его достану… ах, ты чёрт…». Опять послышалось кряхтенье и возня за занавесками. «Ну, не груши же эти гадкие есть». Карло снова появился и стал на середину комнаты. Он тяжело дышал и оглядывался по сторонам. «Джузеппе, представь, там….». …Странный звук, похожий на «кхА» неожиданно вырвался у него из глотки… «Там за твоим окном выросло большое, прямо-таки огромное красное яблоко, не меньше вот такого…» ..И Карло, сжав свой кулак, показал его Джузеппе. «Но есть одна проблема, – сказал он, снова шаря глазами по углам и заглядывая под кровать. – кхА… я не достаю до него, а самое плохое в том, что у тебя нет ничего, что могло бы нам помочь». И он заглянул под стол. «Ничего». Карло выпрямился, сдвинул брови и о чём-то озабоченно задумался, двигая челюстью и смотря, прищурившись на дверь. «У этой старой ведьмы, наверняка найдётся то, что нам нужно». Проходя мимо стола, он одной рукой снял бутылку вина, посмотрел на неё и уже выходя, стал её откупоривать. «Заодно, захвачу бокалы, у этой скопидомы ничего не допросишься».
Джузеппе остался один. В голове всё ещё царила опустошенность. В комнате было также темно, но там, рядом с окном, свет, более жёлтый, нежели он был, наверно, на самом деле таковым, стелился большими тёплыми линиями. Джузеппе пожевал губами, пытаясь воскресить вкус хлеба с сыром, а потом сглотнул. Глаза закрывались и больно щипали, особенно левый, клонило ко сну. Джузеппе откинул с ног плед, шмыгнул носом и, залезая ногами под кровать, отыскал свои старые сапоги. Дверь была отрыта. Там раздавался разговор Карло со старухой. Карло уже больше не сердился, а о чём-то весело разговаривал с тряпичницей, но Джузеппе не слышал их. Ничего не соображая, он встал, но резкая тяжесть в голове сбила его с ног, и он повалился на кровать. Он сжал глаза и увидел, как внутри, перед собой, туманом бегали серые и чёрные точки. Сильно кружилась голова. Потом всё прошло. Джузеппе опять встал, теперь держась за железную спинку кровати, и подождал пока новое головокружение не пройдёт, затем посмотрел на окно, где с силой на ветру бились занавески. Поймав на лице свежий ласковый поток, старик закрыл глаза и потянул носом. Ему вспомнилась его дочь, которая давно к нему не приезжала, но всегда присылала много денег и заботливые письма. Она жила далёко и не могла вот уже несколько лет приехать к отцу. Джузеппе сильно скучал. Фотография жены, которая давным-давно умерла, тоже уже не висела на стене, а пылилась где-то под тряпками в шкафу. На той фотографии она была совсем молодой – такой, какой Джузеппе её совсем не помнил – с чёрными, сильно стянутыми в пучок густыми волосами и с чуть видной улыбкой на губах. Она была так красива. Господи, как он её любил. Но теперь её нет, и всё изменилось давно. Джузеппе опять посмотрел на окно. Занавески перестали так судорожно драться с воздухом и теперь спокойно качались на ветру. Голова совсем перестала кружиться, прояснилась и дышалась свежо. Он прошёлся немного и сам удивился твёрдости и уверенности своей походки. «Там за твоим окном выросло огромное красное яблоко» – промелькнул внутри него голос Карло. Куда же он запропастился? Джузеппе подошёл к окну, отдёрнул посильнее занавеску и исчез за ней. Изумрудная крона яблони настолько разрослась, что вплотную подошла к окну и упёрлась в раму. А рядом, напротив висело то самое яблоко, пунцовое и упругое, о котором так восхищенно отзывался недавно Карло. Джузеппе очаровано, не спуская глаз, смотрел на него и улыбался, сам не замечая этого. Он потянулся за ним. Нет, его было, действительно, не достать, Карло был трижды прав. Глаза опустились вниз, потом посмотрели в сторону, ещё правее, потом ещё и ещё. Джузеппе надвинул брови и поморщил нос. Он потянулся за яблоком вновь. Как же трудно. Джузеппе даже несколько раз выругался про себя. Нет, он достанет его.
Тело старика почти на половину было высунуто на улицу, ноги уперлись в стену, а руки напряжённо, рывками тянулись к плоду.
Тёмно-бардовый плод с зелеными листиками на чёрной веточке через несколько минут уже лежал на ладони Джузеппе. Он внимательно лелеял взглядом яблоко и потирал аккуратно его ладонью. Джузеппе вновь посмотрел на улицу, пытаясь заглянуть за листву дерева. Там бегали дети. Их визг перепутывался с криками птиц, цикад, с общим гомоном городка и сливался в один вечерний летний шум. Молочница с тачкой, на которой громыхали бидоны, спешила вдоль забора, где-то лаял пёс и цепь, наверно, змейкой звенела и тёрлась об его конуру. Небо было немного хмурым, кучевые облака низко спешили прочь. Пахло приятно влажностью моря. Ветер шевелил верхушки яблонь. А Джузеппе свободно и прямо стоял у окна, сжимал в руке красное яблоко и смотрел вперед. Было хорошо и спокойно.
- Джузеппе, ты где? Я отыскал грабли, сейчас я подцеплю его.
Май 2006-Апрель 2007
( Посвящается Юле Дудовой, которая
писала мне стих про корову и море)