«СТАЛИНКА» С ВИДОМ НА ПАРК
1
Алексей Алексеев был тихим алкоголиком. Красивый сорокалетний мужчина с пронзительно голубыми глазами, густыми вьющимися волосами и сексуальными пушистыми усиками над верхней губой пил по-черному. У него давно уже не было постоянной работы, и он перебивался ремонтом телевизоров у немногочисленных клиентов. Да и те стали отказываться от его услуг, потому что нередко после работы, в стельку пьяный, он просился остаться переночевать, а то и без спроса залезал на чистые простыни под одеяло в чужую постель, не снимая замызганных джинсов и свитера.
У его матери Галины Дмитриевны Алексеевой был рак. Три года назад ей удалили одну грудь, и сын всегда смущенно наблюдал за тем, как сползает к плечу неуклюжий протез, когда она , волнуясь и плача, встречала его, пьяного, на пороге их комнаты в коммунальной квартире, ловила и не могла удержать его грузно валящееся на пол тело. Галина Дмитриевна все пороги обила, посещая знакомых и пытаясь хоть как-то пристроить своего сына. От пьянки он совсем обессилел, и его никто не хотел брать. И вдруг однажды им привалила удача.
Как-то утром, дождавшись, когда Алексей очухается от тяжелого беспокойного похмельного сна, мать подала ему чистую рубашку и джинсы, выстиранные и высушенные над газовой плитой ночью , пока спали соседи.
-Одевайся, сынок,- сказала она, - добрые люди нашли тебе хорошее место. Сейчас позавтракаешь, и пойдем.
-Куда? Какое место? На стройку не пойду!
-Пойдешь домработником в хороший дом.
-В какой?
-В очень хороший, в сталинскую башню рядом с парком.
-Это в ту, что замком в городе зовут ?- удивился Алексей.- Мать, это я или ты с похмелья, что-то не пойму…
- Серьезно с тобой разговариваю,- строго сказала Галина Дмитриевна.- Там женщина одинокая живет, она когда-то в райкоме партии работала…
-Кем? Секретарем?
-Да нет. В секторе учета. Мне так сын ее сказал. Он тебя нанял.
-Ага, значит, не одинокая. Ну и что мне там ловить?
- Ты не ерепенься, не вздумай отказываться, такое счастье привалило!
-Да какое счастье-то? Что мне там делать?
-Какое счастье – потом поймешь, если не задуришь. А дел там хватит для тебя. Она не бедная, будет платить. Да если и просто покормит, уже хорошо, я-то на свою пенсию тебя устала выхаживать. И помру, видно, скоро… На кого ты останешься?
-Да ты меня будто сватаешь! Ей лет-то сколько?
-Постарше меня будет, но женщина видная, солидная. Зовут ее Валентина Львовна Плешакова. Может, слышал когда?
-Откуда? Нам к таким ходу нет, да и аппаратура в этом доме такая, что не ломается. А если чуть какая неисправность – сразу прибор на помойку несут. Знаю я эту пятиэтажную башню с видом на парк. Страшновато туда идти, народ там какой-то…
-Почем ты знаешь, какой там народ?
-Ребята рассказывали. Кое-кто из нашей мастерской там спутниковые антенны устанавливал, тарелки , ну видела, наверное… Так они говорили – очень строго все поставлено в том доме. Как я туда войду? Подшутили над тобой…
-Нет-нет, собирайся, кофейку для опохмелки выпей покрепче, и пойдем. Она уже ждет.
Через час Галина Дмитриевна за руку вывела сына из грязного облезлого подъезда и повела его в сторону парка. Денег на транспорт у них не было, шли пешком. Зелено шумел май, вовсю цвела сирень, и Алексей , вдыхая ее аромат, печально размышлял над тем, где бы сегодня вечером раздобыть хотя бы стакан самогону. И вдруг подумал, что , может быть, райкомовская старуха заплатит ему сегодня за уборку квартиры. На душе полегчало.
Они перешли главный проспект города и начали спускаться по улице, которая при царе называлась Дворянской, при коммунистах – Советской, а теперь – имени врача-гинеколога Лумилевской. Алексей помнил, как в городе шутили по этому поводу. Говорили: мол, качественно аборты обкомовским хабалкам делала эта Лумилевская, не то что простым бабам. Вот и прославили ее заслуги. Даже доску мраморную повесили на той самой сталинке, куда теперь торопились Алексеевы.
Вот она уже и показалась из-за многоэтажных облисполкомовских, как их называли, домов. Среди которых пряталась, словно нарядная смущенная барышня. Недавно заново покрашенная в традиционный желтый цвет, с лепниной, вычурными балконами, балкончиками и каменными верандами, теперь одетыми в пластиковые стеклопакеты. Парадный вход с улицы был закрыт навсегда, нужно было входить в подъезд со двора. Во дворе, чисто выметенном , разбитом на аккуратные цветочные газоны, стоял старый фонтан, который сантехники включали по праздникам. Парк дышал на дом своим пряным весенним ароматом. У Алексеевых от волнения перехватило дыхание, и они никак не могли сразу правильно набрать код замка. Наконец, справились, и скрипучий старушечий голос спросил:
-Кто это?
Алексею вдруг показалось, что голос пропитой. Радостные мурашки пробежали по спине.
-Я это, Валентина Львовна,- заискивающе, нараспев, сказала мать.- Алексеева. Домработника вам привела…
-Входите,- проскрипел голос, и тяжелая металлическая дверь, пиликая , открылась.
2
Войдя в квартиру №25 на пятом этаже, мать и сын были разочарованы : она была однокомнатная. На пороге их встретила старуха с всклокоченными крашеными волосами на голове, в длинной серой трикотажной кофте с большими карманами. На измятом лице под глазами висели синеватые мешки, из бровей торчала жесткая черная щетина. «Ведьма»,- подумал Алексей и спрятался за спину матери.
-Проходите,- проскрипела старуха,- только разувайтесь. Тапки наденьте, какие найдете, у меня пол не мыт и ковры не чищены. За тем и нанимаю помощника. Я смолоду к уборке да к готовке не привыкла, все работала, работала, работала… В райкоме до ночи пропадала, столько ответственных документов через мои руки прошло! А сколько людей… Да не по одному разу.
Алексей криво усмехнулся, неодобрительно поглядывая из-за плеча матери на старуху. А она, тяжело ступая, повела их сначала на кухню, потом в ванную и туалет. И кухня, и ванная, и туалет занимали большую площадь. Таких Алексеевы никогда не видели. В ванной было окно и батарея центрального отопления. Здесь можно было жить! Их комната была чуть побольше. А кухня – как зал в квартире, которую он отдал бывшей жене и маленькой дочке при разводе, переехав с матерью в коммуналку ее бабки.
Зал, который одновременно служил старухе спальней, был просторный и имел два окна и двери на балкон. Хозяйка, обойдя свои апартаменты, открыла их, в комнату ворвался свежий, наполненный запахом сирени и молодой травы воздух парка. А балкон оказался вовсе не балконом, а каменной верандой, которую Валентина Львовна Плешакова одела в рамы и застеклила еще с разрешения своего бывшего начальника, первого секретаря райкома партии. Хотя подобные архитектурные вольности в те времена были строго запрещены. Но ей позволили, правда, после оформления множества документов. Вся «сталинка» после этого ахнула от изумления и черной зависти, соседи прокляли Плешакову.
На веранде было много цветов в больших горшках, какие Алексей видел когда-то только в кинотеатрах. В этом зеленом саду стоял круглый плетеный стол и такое же кресло-качалка. Но было очень сильно намусорено. Переступая через кучи рваных газет, стопки грязных тарелок / их хозяйка не мыла, а после еды складывала на веранду, чтобы не мешали на кухне/, пакеты из-под кефира и коробки из-под конфет, Алексей подошел к перилам и выглянул в распахнутое окно. Прямо под ним бушевал зеленью городской парк, отсюда было далеко видно, как играют дети на дорожках, как бегают по аллеям спортсмены, как пьют пиво в открытых кафе парни и девушки.
-И веранду нужно привести в порядок,- услышал он скрипучий голос старухи.
Обернувшись, увидел, что та сбрасывает на пол какой-то мусор с плетеного стола, а его мать, стоит, тяжело оперевшись о косяк балконной двери. Она устала, лицо ее побледнело, а кончики ушей посинели. Он испугался, что мать ,чего доброго, упадет и поспешил спросить:
-Когда приступать к работе?
-Да прямо сейчас,- проскрипела старуха,- а почему вы об оплате не спрашиваете?
-Потом,- махнула рукой мать,- пусть все сделает как надо, а там видно будет.
-Ну потом, так потом,- сказала хозяйка и внимательно посмотрела на Алексея.
Через десять минут мать ушла, тяжело спускаясь с лестницы в подъезде, останавливаясь на каждой площадке. Быстро оглядывалась и крестилась. Она не могла знать, что на каждой площадке за ней внимательно наблюдают жильцы дома в дверные глазки. Несколько квартир были оборудованы камерами наружного наблюдения, и в таких обитатели «сталинского замка» смотрели на происходящее в подъезде, как на интересное кино.
3
Из двадцать четвертой квартиры Галину Дмитриевну внимательно разглядывала в глазок Марина Рамкина. Она знала, что ни с одной домработницей ее соседка не ужилась и теперь, значит, наняла мужика. Его она успела разглядеть, когда сын с матерью топтались у двери Плешаковой.
-Посмотри, Миша,- шептала она мужу,- красавец какой! А усы-то… Распушил. Много ему здесь подадут! Зря надеется.
Миша Рамкин недовольно наблюдал за тем, как трется у дверного глазка жена. В ее квартире он был примаком, родители Марины уступили им эту свою двухкомнатную квартиру, переехав в его однокомнатную на окраину города. Марина сильно выпивала, а чтобы не сердить мужа, иногда оставалась ночевать у Плешаковой, которая охотно ее пускала. Утром они вместе похмелялись. Старуха пила по-черному, но всегда отлеживалась дома, на улице пьяной ее никто не видел. Сказывалась райкомовская выправка. Во двор она выходила всегда нарядно одетая, хорошо причесанная, с плотным макияжем на лице. Никто не знал, сколько ей лет. В таком состоянии она выглядела моложаво. И только видевшие ее в домашней обстановке поражались резкой перемене во внешности – в Плешаковой словно скрывались две женщины. Одна – старуха, а другая еще – хоть куда.
«Теперь, небось, так и будет там отираться , наверняка эта бабка притащила старухе собутыльника. Втроем с моей будут квасить»,- недовольно подумал Миша и строго прикрикнул на Марину:
-Займись делом, нечего пялиться на чужих гостей, дети голодные с утра сидят, никак твоей каши не дождутся,- и зло выругался про себя : «Проститутка!»
Из квартиры № 26 за Алексеевой наблюдали пожилые супруги Лямкины. Николай и Анфиса теснили друг друга у дверного глазка, по очереди всматриваясь в гостей Плешаковой.
-Ну пойдет теперь пьянка,- зло шептала Анфиса,- покоя не будет.
-Дай, дай я посмотрю, что за гуси приперлись,- шипел Николай, отталкивая жену.
Разглядев в глазок усатого Алексея, сказал:
-И до чего похабная эта Плешакова! Она нам в райкоме , знаешь, как нервы мотала своими придирками – замучила бумажной волокитой. А бедных кандидатов в партию как мурыжила! По три- четыре раза фотографироваться посылала. У нас фотоателье было, райком оплачивал эти снимки на партбилеты. Так она только такие принимала, на которых человек уж совсем на обезьяну был похож.
-Ну и зачем ей это было надо?- равнодушно спросила Анфиса.
-А черт ее знает! Такая вот сволочь…
На первом этаже из квартиры №2 за Алексеевыми подглядывали брат и сестра Дудкины. Увидев Алексея, Светка захихикала, узнав своего собутыльника на скамейке в парке, с которым частенько принимала на грудь по вечерам. Она даже хотела бы пригласить его домой, но ее бабка, старуха Дудкина, хозяйка огромной трехкомнатной квартиры, запрещала своим внукам-алкоголикам приводить гостей. И они слушались, потому что жили на ее пенсию : мать почти не работала из-за своей астмы, а они к работе и не привыкали. Их отовсюду выгоняли за пьянку. Павлик ,кроме того, еще и кололся. На дурь деньги добывал воровством.
В этом доме соседи ненавидели друг друга. И была эта ненависть не простая, а классовая. Дом построил для себя райком партии, но в те времена надо было часть квартир отдать рабочим из общей городской очереди. Так сюда поселились вместе с заведующими и инструкторами отделов райкома уборщица Дудкина со своим многочисленным семейством и родители Марины Рамкиной, рабочие из типографии. А также налоговый инспектор Дина Владимировна Большая, мать-одиночка с сыном. Эти люди не вписывались в круг квартиросъемщиков, представлявших власть.
Анфиса Лямкина, жена заведующего отделом райкома Николая Лямкина, сразу возненавидела и Дудкиных, и родителей Марины, и особенно Дину Владимировну. Она презирала ее как мать-одиночку и считала распутницей, опасаясь, как бы ее муж не загляделся ненароком на эту Большую. Та, несмотря на свою трудную жизнь, быстро продвигалась по карьерной лестнице и вскоре возглавила районную налоговую инспекцию. Николай Лямкин тоже сделал немалую карьеру, став референтом секретаря обкома партии, но вскоре остался ни с чем, когда в девяносто первом рухнула партийная власть. А налоговая инспекция не рухнула, и Большая так и работала на своем месте. Анфиса готова была живьем закопать ее где-нибудь в парке.
У Лямкиных жила собака. Белый шпиц, сука. Анфиса каким-то образом обучила ее заупокойно выть на весь дом. И эта сука никому не давал покоя, как только хозяева уходили. У всех жильцов болела голова. Но связываться с Лямкиными никто не хотел, потому что теперь Николай работал помощником у губернатора.
С Валентиной Львовной Анфиса как бы дружила, в отличие от мужа, который не выносил старуху. Несколько лет назад Плешакова удачно участвовала в предвыборной компании губернатора, активно работала в его штабе, а затем, после успешных выборов, два года служила в администрации и ушла на отдых с большой пенсией госслужащей. В их отношениях Анфиса подчеркивала, что они – свои люди, не то что эта пролетарская голь, каким-то образом прокравшаяся в их «замок».
Взаимная ненависть кипела в душах соседей, а наружу не выливалась. И поэтому в подъезде всегда царила мертвая тишина, никто ни с кем не общался, но чужаков сообща воспринимали как врагов. Потому только, что на них можно было изливать скопившуюся за долгие годы вынужденного совместного проживания ненависть. Наверное, именно по этой причине квартира покойного гинеколога Лумилевской в доме давно пустовала – никто из новых владельцев не мог выдержать тяжелой атмосферы. Новоселы предпочитали поменять жилье, лишь бы не пребывать ежедневно в напряжении.
Рассматривая в дверные глазки мать и сына Алексеевых, пришедших наниматься в услужение к старухе Плешаковой, обитатели желтого «замка», как злые блохи, словно примеривались к новой собаке, на которую можно запрыгнуть и сосать из нее свежую кровь.
4
Алексей приступил к уборке квартиры Плешаковой. Начал с веранды. Закатав рукава голубой ветхой рубашки, старательно выстиранной и отглаженной матерью за ночь, он неуклюже собирал мусор в черный пластиковый мешок. С веранды перешел в комнату и на кухню. Наполнив три мешка, потащил их к выходу. Валентина Львовна открыла ему дверь, и Алексей побежал по ступенькам к мусоропроводу и стал выгружать содержимое мешков. Когда вниз падали стеклянные банки и разбивались внизу о бак, в подъезде раздавался оглушительный гром, словно от взрыва. Все дверные глазки в этот момент были залеплены изнутри глазами жильцов, которые напряженно следили за действиями домработника Плешаковой.
-Террорист!- желчно прошептала Лямкина.- Чего доброго из-за его уборки дом рухнет.
Также думали и остальные, нервно улавливая мелькающую мужскую фигуру в дверные глазки. Они все уже ненавидели незнакомца и даже кому надо было, не выходили из квартиры, только чтобы не здороваться с ним.
Оттащив мусор, Алексей принялся мыть посуду. Закончив, вышел на веранду передохнуть. Сидел в плетеном кресле и наблюдал за гуляющими в парке. На душе было тоскливо- хотелось выпить хотя бы бутылку пива. Вдруг за его спиной раздался дребезжащий голос старухи. Он обернулся и вздрогнул – перед ним стояла представительная женщина с высоко взбитыми черными волосами, в темных очках, с ярко накрашенными губами, в легком шелковом пиджаке и черных брюках.
-А теперь мы пойдем на рынок, купим парного мяса,- сказал она. - Ты готов?
-Да,- растерянно ответил Алексей и начал отворачивать закатанные рукава.
Взглянув на хозяйку еще раз, спросил:
-Можно, я причешусь?
-Конечно, ступай в ванную, там найдешь, что тебе надо, впрочем, ты уже сам знаешь, где что лежит…
Через несколько минут они вышли во двор, и неожиданно старуха взяла его под руку. Алексей с готовностью согнул ее в локте, но шел, как каменный, не понимая, что происходит. Плешакова сказала, ухмыляясь:
-Пусть завидуют теперь, недоразвитые!
-Что, в вашем доме есть умственно отсталые?- заинтересованно спросил Алексей.
-Да все!
-Наверное, трудно здесь жить?
-Еще как трудно! Но плевала я на них . Они меня поедом за что едят, знаешь? За мою веранду. Всем такую же хочется, но никому не разрешили, а я построила.
-Да, веранда, как в замке,- сказал Алексей, ощущая приторный запах старухиных духов. Настроение у него портилось с каждой минутой, поскольку выпить хотелось невыносимо.
На рынке Плешакова долго ходила по мясным рядам, набрала много говяжьих и телячьих вырезок. Алексей поинтересовался:
-У вас будут гости?
-Да. Будут. Ты сегодня мой гость,- ответила Валентина Львовна.
Алексей даже дернулся и едва не выронил тяжелые пакеты.
5
Анфиса Лямкина еле дождалась, когда Плешакова и ее домработник скроются за углом дома, и тут же выпустила погулять свою белую суку, которая давно уже вместе с ней нетерпеливо терлась у порога. Едва она открыла дверь, как собака понеслась вниз, не дожидаясь хозяйку. Такого с ней еще не было. Анфиса, сбросив халат, начала быстро натягивать брюки и блузку. Она не понимала, что случилось с ее послушной собакой. Спустившись с пятого этажа, увидела жуткую картину : ее белая пушистая Яся стоял в крепком замке, повязавшись с каким-то дворовым кобелем. Лямкина топала на нее ногой, шипела, звала за собой , все было бесполезно. Она знала, что придется ждать, пока похабная вязка не закончится. Но стоять рядом с этим позорным зрелищем Анфиса не могла. И помчалась вверх по лестнице, встала у окна, кусая кулаки и плача от стыда и ненависти к собакам, к соседям, к себе…
В то же время все остальные соседи поспешили выйти по своим делам, улучшив момент, чтобы не встречаться с домработником Плешаковой и не здороваться с ним. И всем им предстала препохабнейшая картинка незаконной любви лямкиной суки и беспородного дворового кобеля. Все восприняли это по-разному. Марина и Миша Рамкины проскочили мимо, даже не взглянув на собак. Светка и Павлик Дудкины долго стояли и подначивали животных, тершихся друг о друга задранными хвостами. А Дина Владимировна Большая, выходя из подъезда, еще долго брезгливо кривила губы, про себя посмеиваясь над незадачливой и опозоренной Лямкиной.
А та в панике металась у окна, опасаясь, что не вовремя вернется Плешакова со своим домработником и застанет эту жуткую картину в подъезде. А она, действительно, вернулась до того, как сука и кобелек разомкнулись. Старуха поддала парочку носком дорого ботинка, а Алексей понимающе подмигнул завизжавшему шпицу. После пинка собаки разомкнулись и разбежались. Сука сразу же дернула домой. Там ее ждала убитая горем Анфиса. Она впустила псину в квартиру и пинком направила пушистый комок в ванную и плотно закрыла дверь. Потом села в кресло у выключенного телевизора и впала в глубокую задумчивость.
Сука в ванной завела свою заупокойную песню. Лямкина встала, направилась к собаке, но из ванной не выпустила, а начала набирать воду в старую стиральную машину. Потом набрала воды в ведро. Взяла шпица , как котенка, за шкирку и бросила в машину. Накрыла крышкой и поставила на нее ведро с водой. Вышла из ванной и включила телевизор.
6
Войдя со старухой в ее квартиру, Алексей почувствовал невыносимую тоску. Выпить хотелось жестоко. Потихоньку им начинала овладевать злоба. И тут Валентина Львовна сказала:
-Ты, наверное, удивился, что мы не купили спиртного. Просто у меня дома этого добра хватает. Я знакомым заказываю вино из Массандры, когда они ездят в Крым отдыхать.
Алексей не знал, что такое - вино из Массандры, но спросил угрюмо:
-Да это же, наверное, дорого?
-А вот и нет! Там разливают марочные вина прямо в свои бутыли. Они мне привозят в канистрах. Херес, портвейн, я беру только крепкие.
Она открыла старинный буфет в зале. Там внизу стояли три голубые канистры. Старуха попросила:
-Возьми одну и неси на кухню. Сейчас мы с тобой с устатку-то и примем по рюмашке. А потом возьмемся за мясо…
Алексей с готовностью выполнил просьбу хозяйки, достал канистру и понес ее на кухню. Там он разлил кроваво-красный портвейн в фужеры и, воровато оглянувшись, пока Плешакова переодевалась, выпил из своего все до дна залпом. Потом быстро налил снова и опять выпил. Когда старуха вошла на кухню, Алексей наполнял фужер уже в шестой раз.
Она пила маленькими глотками и спрашивала:
-Чувствуешь букет? Прямо Франция! Но кто тут понимает эти тонкости…
Алексей сидел напротив старухи, которая переоделась в широкий шелковый балахон, еще больше взбила черную копну на голове, и тупо слушал ее речи.
-Соседи у меня – гоблины,- скрипела Плешакова.- В свое время я мимо таких проходила, не замечая, как мимо столбов. Знаешь, как меня боялись в райкоме, а особенно потом, в «белом доме»? Дину Большую, что на первом этаже живет, начальницу налоговой инспекции, перепугала однажды до того, что у нее ноги отнялись. Сдуру ей кто-то посоветовал придти к нам в аппарат на работу. Ну она и приперлась прямо на прием к губернатору, хотела через меня перепрыгнуть. А кадровыми вопросами я занималась в ту пору. Никакой губернатор ее, конечно, не принял, а на выходе взяли белодомовские милиционеры – вневедомственная охрана. И провели ее к себе в отделение. Вели по темному коридору, мимо боксерской груши. Ну из Большой чуть весь дух и не вышел. Христом Богом просила отпустить домой к ребенку, ее Сашка тогда еще маленький был.
Дура! Ну что с нее возьмешь! Когда ее в партию в нашем райкоме принимали, я прямо спросила – не собирается ли она использовать свою партийность в карьерных целях? Обманула она парткомиссию тогда. Через полгода заведующей отделом стала, а потом – вон, начальница. И никакая власть ее не берет. А меня-то на пенсию после того случая в администрации вскоре проводили. Из-за нее, суки!
-Почему?- спросил Алексей, только делая вид, как будто слушает и что-нибудь понимает в болтовне старухи.
-Она додумалась шум поднять в прессе, как раз накануне выборов губернатора на второй срок. А телевизионщики и обрадовались – мол, в белодомовских застенках народ пытают. Вот, дураки! В общем, пострадала я из-за своей треклятой соседки, теперь приходится на пенсию жить. Это не то,что на белодомовскую зарплату! А как мужики там передо мной стелились – без подарков никто из глубинки не приезжал. Праздник устраивали после работы каждый день. На столе – такие вина, такие деликатесы…Ты, наверное, таких и не пробовал?- она вопросительно уставилась на Алексея.
-Почему не пробовал,- возразил он,- мы с женой в «Березку» в Москву ездили, покупали там на купоны и продукты, и одежду. Помню, на куртку ей купонов не хватило, так она рыдала прямо у магазина…
-Ну вспомнил! «Березка»… Сколько лет-то прошло, сплыла твоя «Березка», в лес убежала,- хрипло засмеялась Плешакова.- Сейчас все в бутиках покупаем да в супермаркетах. Добрались и до нас проклятые капиталисты, чтоб пусто им было.
-А вы знаете,- вдруг осмелел Алексей,- я ведь тоже депутатом был, меня избирали…
-Да ты что?- воскликнула Плешакова и сочувственно взглянула на своего домработника.- Это хорошо…Ну не грусти, пей вот мое хорошее вино и утешайся. Все мы – были… Так я вот про мужиков-то хочу что сказать. Отбою не было, и сейчас на улице проходу не дают. А ты не заметил, как на меня оборачиваются? Что, интересная я женщина, как считаешь?- Старуха облизнула ярко накрашенные толстые губы.
У пьяного Алексея все плыло перед глазами и очень хотелось спать. Он в полудреме встал со своего стула и свалился на Плешакову. Взял ее дряблые щеки в ладонь и поцеловал в губы. Ему было все равно. Просто он услышал, что женщина просит, а когда его женщины просили, он не отказывал. В любой компании, даже на вокзалах и в картонных домиках на свалках, куда нередко захаживал в гости, когда уж совсем было невмоготу. Напившись, он исправно делал свое мужское дело, но ничего при этом не ощущал и потом не вспоминал.
Не помнил он, как в этот раз оказался в постели с Плешаковой, как крутил ее во все стороны на черных шелковых простынях, словно велосипедные колеса, как едва не выбил ей глаз ничего не чувствующей ногой, перемещаясь в позу валета. Потом уснул мертвым сном. Но не надолго. Через два часа желание спиртного заставило его подняться с постели. Он встал и пошел на кухню, где Плешакова, распустив по шелковому балахону черные пряди крашенных волос, хлопотала над плитой, поджаривала мясо. Алексей молча подошел, нагнул старуху, придерживая ее голову низко, почти до пола, и, задрав ее шелковый балахон, начал забавляться, одновременно глотая вино из фужера.
Вдруг в дверь позвонили. Валентина Львовна с трудом выпрямилась и пошла открывать. На пороге переминалась с ноги на ногу пьяная Марина Рамкина.
-Впустите, пожалуйста, меня Мишка дома убьет,- мямлила она.
-Ладно, входи, черт с тобой, опохмелись и иди домой,- строгим голосом сказала Плешакова. Она сейчас была добрая, и ей даже хотелось кампании.
Войдя на кухню, она приказала Алексею:
-Отнеси мусор , а то на стол тарелки некуда поставить.
Он послушно, хотя и с трудом, то и дело роняя, стал собирать со стола объедки. Свалил их в пластиковый мешок и пошел в подъезд. Только подошел к мусоропроводу, как снизу его окликнула Светка Дудкина:
-Леха, Алексеев, ты что, совсем зазнался? Вынеси хоть стаканчик, родной, отблагодарю…
Он вгляделся в женское лицо, маячившее внизу, потом буркнул:
-Сейчас вынесу, подожди. Только старухе не говори!
Вернувшись в кухню к Плешаковой, Алексей уловил момент, пока та с Рамкиной горячо обсуждала похабную вязку Лямкинского шпица , плеснул в стакан вина и тихо вышел обратно в коридор. Под дверью его уже ждала Светка, нетерпеливо дергая ногой. Она выхватила стакан из рук Алексея и закинула дрыгающую ногу на него, достав до зада. Пила вино, жмурилась и терлась о задницу Алексея. Тот машинально задрал ей юбку и начал расстегивать ширинку. Но тут из квартиры донесся скрипучий голос Плешаковой. Светка мигом соскочила с Алексея и помчалась вниз по лестнице. А он так и стоял с расстегнутой ширинкой.
-Запахнись, неудобно,- проворчала Плешакова. Она была уже совершенно трезвая. Будто и не пила вовсе.
Алексей застегнул молнию на брюках и поплелся в квартиру, пряча за спиной опорожненный Светкой стакан. Марина Рамкина не собиралась возвращаться домой. Однако Плешакова больше не наливала ей вина, а сидела напротив и строго поглядывала на пьяную соседку.
-Можно я у вас спать останусь?- жалобно промямлила та.
-Нет, иди домой, - сказала Валентина Львовна таким решительным голосом, которого, видимо, и боялись ее подчиненные в белом доме.- Я сейчас приму снотворное и лягу спать. Мне не до тебя, поняла?
И тут за Рамкиной пришел муж. Он взял жену за плечи, повел к двери, а потом из подъезда послышалось многократное и мерзкое «проститутка, проститутка, проститутка!»
Как только все утихло, открылась дверь квартиры Лямкиных. Высунув голову, Анфиса внимательно огляделась и, выскользнув в коридор, понеслась к мусоропроводу с мокрым узелком в руках. Бросив его туда, также неслышно проскользнула обратно в свою квартиру и плотно прикрыла дверь.
7
Приняв снотворное, Валентина Львовна совсем разомлела и уже плохо что понимала. Алексей дремал на стуле в кухне, методично посасывая из фужера массандровский кровавый хмельной портвейн. Вдруг из комнаты раздался ее скрипучий, но уже какой-то болезненный голос. Она звала домработника. Алексей поднялся со стула и, пошатываясь, поплелся в комнату. Старуха лежала навзничь и смотрела в потолок. Алексей подумал, что она умирает, но Валентина Львовна вдруг приказала строгим голосом:
-Побрей меня!
-Как?- спросил удивленно Алексей.
-Наголо, за отдельную плату,- на лице Плешаковой появилась скабрезная усмешка. И тут же закрыла глаза и уснула.
Алексей постоял над ней, потом, покачиваясь, пошел в ванную Нашел там опасную бритву, взял мыло и вернулся в комнату. Он долго примерялся, откуда начать бритье. Кое-как подобрался с правого бока и начал скоблить по виску старухи. Она спала. Он обрил только полголовы и уснул рядом с ней. Не услышал, как в квартиру через незапертую дверь пробралась Светка Дудкина. Посмотрев на спящих, она двинулась на кухню. Села за стол, наложила себе из жаровни мяса и принялась за портвейн. Сидела долго, потом ей наскучило пить одной и она решила разбудить Лешку. Пошла в комнату, нагнулась над кроватью и отшатнулась. Стала расталкивать домработника. Алексей еле разлепил глаза и сквозь пелену увидел Светку. Встал с постели, и она тут же схватила его за руку, показывая на спящую старуху, давилась от смеха и шептала:
-Ты зачем ей полголовы обрил? С ума сошел! Ну будет тебе теперь… Плешакова бабка злая, а это воронье гнездо у нее на голове – ее гордость. Бечь тебе теперь надо, родной.
-Да она сама просила побрить ее наголо…- бормотал Алексей.
Светка еще больше начала давиться от хохота:
-Алексеев, ты совсем больной, что ли? Она тебя где побрить просила?
-На голове, где же еще?
-Так и сказала : «На голове» ?
-Нет. Она ведь уснула.
-Лобок она тебя обрить попросила. Ты с ней французской любовью занимался?
-Нет, пока обыкновенной…
-А, рачком-с , мадам?
-Ну да…
-Да ведь она к большой и светлой любви готовилась,- тут Светка не выдержала и побежала на кухню. Ей нужно было срочно выпить, иначе бы задохнулась от душившего ее смеха.
-Чего ж делать-то?- удрученно спросил Алексей.
-А ничего, давай выпьем,- Светка взяла фужер с вином и снова полезла ногой к Лешкиной заднице. Он тоже взял наполненный фужер и начал привычно коротким жестом расстегивать ширинку. Так они пили и ели долго, пока совсем не уморились. Потом Светка вдруг сказала:
-Ни черта не берет эта бормотуха. Давай, с димедролом, что ли?
Она достала из кармана узких джинсов оборванную упаковку таблеток, выковыряла четыре штуки и по две кинула в бокалы. После выпитого в голове у Алексея что-то щелкнуло и зазвенело. Он давил на уши, тер лоб и виски, но этот звон не проходил. От него Алексею было так плохо, что он начал бить фужером по тарелкам, чтобы звон исчез. Но в голове шумело и звенело и стучало все сильнее. Тогда он схватил табурет с металлическим ножками и начал крутить его вокруг себя, стараясь попасть по стеклам шкафов, старинной люстре. Стекла разбились и посыпались на пол. Светка кинулась вон из квартиры. Алексей побежал с табуреткой в комнату, размахнувшись, подскочил и ударил по буфету. Звон в голове еще больше усиливался. Вдруг старуха открыла глаза и крикнула низким мужским голосом:
-По-мо-ги-те!
Он с размаху опустил табуретку ей на наполовину обритую голову, потом стал бить куда придется – по животу, по ногам. И вдруг звон в голове почти утих. Алексей, шатаясь, вышел на веранду, сел в плетеное кресло и крепко уснул, вдыхая полной грудью чистый предрассветный воздух городского парка.
Далеко внизу, под верандой, стояла мать Алексея. Галина Дмитриевна несколько раз ночью подходила к пятиэтажке, внимательно смотрела наверх и прислушивалась. Там было тихо, и она, в конце концов, успокоилась и отправилась отдыхать. У нее очень болела спина от ночных хождений по городу, а ноги еле передвигались. «Теперь, отдохну,- размышляла она,- может, хозяйка Алешеньку к себе возьмет, как знать… А мне бы отдохнуть…»
8
Светка Дудкина прибежала домой растерзанная и сразу забилась в кровать, не раздеваясь. Мать подошла к ней и спросила :
-Опять, что ли, по пьянке подралась?
-Нет, трясла головой Светка,- там у Плешаковой погром, ее Лешка убивает, наверное! Может, милицию вызовем?
-Ну да, нам только сейчас милиции и не хватало,- сказала, подходя к кровати Павлик.- У нас бабка умерла, а ты гуляешь по дворам…
-Как умерла?- вскочила Светка. Она побежала в бабкину комнату и увидела, что та лежит на своей кровати, накрытая простыней. Светка рванула простыню, но Павлик тут же вырвал ее у сестры и положил обратно бабке на лицо. Заорал:
-Совсем охренела на своих попойках?
-Что же теперь делать?- растерянно спросила Светка.- Надо скорую…
-Щас, карету еще вызовем и спасателей заодно, зло сказал Павлик.
-Мам, он что? Совсем того? Чего делать-то? Ведь хоронить надо…
-Я тебе похороню!- сказал Павлик.- А жить на что будем? Может, завтра на работу пойдешь или замуж – вон, за Леху?
-Ты что, сдвинулся?- перекрестилась Светка,- за такую чуму, лучше сразу с бабкой в гроб лечь.
-Никаких гробов здесь не будет. Бабка не вставала, деньги получаем в сберкассе по доверенности. До конца года сколько? Шесть месяцев! Вот и поживем.
Мать Дудкина, забившись в кресло, тихо плакала. Бабку надо было хоронить, но ее сумасшедшие дети сделают по-своему и будут гноить старуху дома. А ведь за это – тюрьма… Впрочем, и сын и дочь уже там побывали…
Словно угадав мысли матери, брат и сестра подошли к ней . Павлик сказал :
-Проговоришься кому – убью!
-А я тебя отравлю!- добавила Светка.
-К брату поеду,- всхлипнула испуганно мать.
-Вот-вот, пусть он тебя и кормит,- сказал Павлик.
9
Анфиса и Николай Лямкины всю ночь не спали, прислушиваясь к шуму за стеной, в квартире Плешаковой. Под утро они услышали гром падающей мебели и хрип Валентины Львовны о помощи. Но у них и мысли не было спешить спасать Плешакову. Ввязываться в грязные истории было не в их правилах. Анфиса, положив подушку на голову и отвернувшись от мужа к стене, напряженно размышляла, какую собаку она теперь купит. В конце концов остановилась на белом карликовом пуделе.
Миша Рамкин всю ночь не спал, успокаивая детей, которых пугал шум за стеной. Крик Плешаковой «Помогите!» он тоже явственно слышал. Но в душе сильно желал ей смерти, так как считал, что она спаивает Марину. Та же, в доску пьяная, спала без чувств.
Алексей проснулся в шесть часов утра. Вышел с веранды в комнату и увидел лежащую на полу голую старуху с полуобритой головой. Потрогал ее ногу носком ботинка и бросился вон из квартиры.
Вернулся, когда подъезд был забит врачами, милиционерами, следователями в штатском. Вдруг из своей квартиры вышла Дина Владимировна Большая, и Алексей заискивающе сказал ей:
-Здравствуйте!
-Ну да,- ответила она сквозь зубы и прошла мимо, не глядя.
Алексей поднялся наверх, стараясь делать удивленный вид.
-Проходи,- сказал ему участковый,- твоих рук дело?
-Нет, я дома спал, ничего не знаю, пытался отпираться он, но следователь приказал:
-Наденьте на него наручники!
С закованными руками домработника отвели в милицейский УАЗик и отвезли в отделение.
Эксперты закончили работу. Все собрались уезжать. Вдруг из своей квартиры вышла Лямкина и взволнованно спросила:
-А труп вы не забираете? Мы что, здесь с покойницей при открытых дверях будем?
-Сейчас приедет труповозка,- успокоил ее следователь.- А пока наш милиционер здесь подежурит.
-Но потом он пусть дверь закроет!- настаивала Лямкина.
-Ладно,- устало сказал следователь и пошел к своим.
Жильцы пятиэтажки с напряженным интересом наблюдали за происходящим у них во дворе. Вскоре подъехала труповозка, двое плохо одетых парней выскочили из нее и, натянув перчатки, поспешили наверх. Вынесли на улицу они Валентину Львовну в каком-то покрывале или скатерти. Небрежно бросили тюк на землю, и он сразу же развалился. Соседи Плешаковой увидели, что она совсем голая, из покрывала показалась лысина полуобритой головы, длинные желтоватые ноги похабно развалились, как на гинекологическом кресле. Возчики спохватились, подобрали концы покрывала и связали их. Потом положили труп на узкие грязные носилки и с силой забросили их в машину.
Все ужасное происходило во дворе. А парадным фасадом «сталинка» вся была открыта красивой и здоровой жизни парка, она будто вдыхала в себя ароматы его свежей зелени и радовалась всеми желтыми стенами своей элитной жизни в райском уголке большого, шумного и пыльного города.