Он сидит передо мной и рассказывает о своей жизни. Мелкими кусочками. Не как все. Экономит. Он и пьёт так, и ест. Мы знакомы тыщу лет. Иногда встречаемся и с удовольствием отмечаем: оба пока живы. Наша жизнь прошла в городке, состоящем из окраин. «Наша» - это сильно сказано. У каждого – своя. Ещё, правда, не прошла окончательно. Сохранились остаточные явления. Седина. И бесы щекочут рёбра. Переходный возраст. Дубль два. Третий – поминки, пропущенные по единственной уважительной причине.
Любуюсь: он пьёт вкусно, не морщась. Закусывает с прицелом, чтобы одно другому соответствовало и помогало. Поговорить по-человечески приходится редко.
Сашка выпивает рюмочку, почёсывает уже не чёрную бороду и потчует меня очередной забавной историей: «Чувак, ты пьешь что-нибудь, кроме водки? Можешь не отвечать. Знаю. А вот мне пришлось однажды выпить три литра кофе. С тех пор – только чай. Представь: он и я. И красивая женщина. Такая, что в глаза лучше не смотреть – не оторвешься. Кто-то из нас – лишний. Треугольник. Дуэль? Да без вопросов. Она – секундант. Пьем кофе. Кто первым побежит в туалет, тот уходит. Совсем. Пока она возилась с котом и ребёнком – успели сговориться. А кофе хуже, чем пиво. Ты знаешь. Она не подозревает уговор. Светская беседа. Веселимся, хохмим. Курим «Стюардессу». Помнишь такие сигареты? Дым столбом. Она едва успевает заваривать. Всё по-честному: чашку я, чашку он.
Прошли первый литр. Второй. Это на каждого. Сидим. Хорошо сидим. Плотно. Ни грамма спиртного. Всё больше о поэзии. Свечи, Гумилёв, Ахматова...
- Мальчики, может ещё кофейку?
- С превеликим удовольствием.
- Если не затруднит, то лучше по две чашечки.
Хочется плакать по крокодильи, но держимся. Ждём развязки. Женщина удивительная. Сохранила чистоту. А в глазах – чертенята. Начала понимать: «Если руки хотите помыть, то выключатель в коридоре, там, за вешалкой». Мы сидим, боимся шелохнуться. А за окнами – рассвет. Люди вместе с птицами жизни радуются. Соловьи. Сирень. А у нас на двоих одна единственная мысль. Уже не до смеха.
Радушная хозяйка заварила последнюю порцию. Кофе кончился. Голубые глаза её потемнели. Поняла окончательно, но вида не показала. Потом сжалилась: «Всё, мальчики, мне скоро на работу. Вы уж не обижайтесь». Мы молча пожали друг другу руки. Ничья. И ушли. Быстро так, но без резких движений. А вдогонку звонкий её голосок: «Заходите ещё кофейку попить». И задорный смех, как колокольчик. Никто так больше не смеялся. Долго мы стояли у ближайшего куста сирени. Он с одной стороны, я с другой. И разошлись, не сказав друг другу ни слова.
Так она и осталась ничьей. А потом уехала куда-то. Весёлая была…». Сашка вдруг загрустил. Хватил залпом соточку, ковырнул вилкой салат «оливье», и тихо сказал: «А ведь я свою жизнь просрал. Зачем жил? Наши с тобой отцы знали, а мы… До сих пор помню её смех…».
Но это так, в пустоту кафе, где лишних не было. Обычная и совсем несмешная история многих старожилов городка, где нет ничего, кроме окраин.