22 февраля у меня были дела в центре города. А поскольку добраться до нужного места обычным городским транспортом от моего дома можно только с несколькими пересадками, решил я воспользоваться услугами маршрутного такси. Благо, этих самых маршруток в наше время развелось, что называется, видимо-невидимо. Правда, кольцо, где заканчивается множество маршрутов, находится примерно в километре от моего дома в противоположном от того, куда мне нужно было ехать, направлении. Но там можно гарантированно сесть в нужный тебе номер, в крайнем случае, в час пик, немного постоять в очереди. А мимо «моего угла», маршрутки, как правило, проскакивают без остановок, поскольку к нему подъезжают уже гружеными «под завязку».
Ехать я собирался в послеобеденное, то есть не в самое напряженное, время, тем не менее, поскольку погода была замечательная, решил не испытывать судьбу, а прогуляться до кольца.
Как я и предполагал, народу практически не было, и маршрутка стояла, терпеливо ожидая своего заполнения. Маршрутка была хорошая – новенький двадцатиместный «Мерседес». Несколько человек в ней уже сидели, а непосредственно передо мной в нее забрались две девушки.
Видимо, всем моим предшественникам, как и мне, ехать предстояло до конца маршрута, поэтому, чтобы не мешать садящимся после них, все они проходили в конец салона и занимали задние места. Три передних ряда сидений были свободны, на четвертом сидели какой-то парень с девушкой, на пятый устроились обогнавшие меня при посадке девушки.
Войдя, я сразу же уплатил за проезд водителю и обосновался на одном из боковых сидений (всегда готовлю деньги заранее и рассчитываюсь сразу же при входе, чтобы потом не копаться в карманах в тесноте).
Через несколько минут одна из девушек обратилась к сидящему впереди нее молодому человеку с просьбой передать деньги за проезд водителю.
- Как же я передам? – не то спросил, не то возмутился парень. – Там же впереди никого нет!
- А Вам что, подняться трудно?! – чуть ли не с негодованием спросила девица.
- С чего бы это? – не понял парень. – Если Вам нужно, Вы сами и сходите, заплатите.
- Люсь, действительно, чего ты? – прошептала ей подружка, расположившаяся ближе к окну.
– Салон ведь свободный, - сходи сама, заплати.
- Да ладно, если молодому человеку трудно свой зад поднять, я подожду, пока передние места займут, чтобы передать деньги.
К чести молодого человека сказать, он на такой выпад никак не ответил. Быть может, сказалось присутствие его девушки, а быть может, просто парень был по натуре выдержанный и воспитанный. Все же остальные пассажиры недоуменно посмотрели на девицу и, не сговариваясь, дружно пожали плечами и покачали головами, вслух, однако, тоже ничего не говоря. Не удержался от этого непроизвольного жеста и я, и невольно стал незаметно наблюдать за уникальным экземпляром.
Девчонке было лет семнадцать-восемнадцать, но видно было, что она уже многое в жизни попробовала. Подружка ее была, даже внешне, гораздо скромнее, но от этого смотрелась значительно привлекательнее. У этой же, хоть лицо ее и не было вульгарно размалевано, во всем облике читался неприкрытый цинизм и вызов окружающим, а в затылок парня она смотрела так, как будто хотела просверлить его насквозь. От негодования даже на стрекот подружки она отвечала как-то отрывисто и односложно.
Народ набирался в маршрутку неспешно, поэтому стоять нам пришлось еще минут десять. Все входящие, как сговорившись, тоже проходили назад, передние места никто не занимал. Но девица упорно сидела на своем месте и даже убрала деньги обратно в кошелек, чтобы не держать их в руках, пока не заполнится маршрутное такси, объявив об этом вовсеуслышанье.
Водитель несколько раз многозначительно оглядывался, не в силах свести баланс полученных денег с занятыми местами (выступления девицы со своего места он не слышал), но девица продолжала держать марку. И лишь когда маршрутка заполнилась полностью, она, уже не рискуя прибегать к помощи впереди сидящего парня, передала деньги через других пассажиров, так и не поднявшись со своего места.
Уйдя в свои мысли, я отвлекся, прекратив наблюдение, тем более что никакого удовольствия мне это не доставляло.
Из задумчивости меня вывели трель мобильного телефона и последовавшие за нею радостные и возбужденные возгласы все той же девицы. Разговаривала она так громко, что никому не только не пришлось унижать себя подслушиванием, а, наоборот, против своей воли все были свидетелями ее разговора и отчетливо слышали каждое произносимое слово.
Видимо, ей звонил ее парень, поскольку она не только встрепенулась и вся напряглась, но и с первых же слов принялась горячо поздравлять его с наступающим Днем защитников Отечества. Причем все это было в таких выражениях, что я даже подумал, что, видимо, парень этот то ли служил, то ли служит в настоящее время, но, во всяком случае, имеет самое непосредственное отношение к Вооруженным Силам.
После окончания телефонного разговора беседа между подружками, само собой, зашла об этом парне. И хоть разговаривали они немного тише, чем по телефону, каждое их слово по-прежнему было отчетливо слышно всем пассажирам маршрутки.
- А Вадька еще учится? – спросила вторая подружка.
- Да, - ответила первая. – И он очень серьезно относится к учебе. Там у них так все сложно, такие предметы! Ему так тяжело, но он старается. Мы даже в последнее время встречаемся реже.
- А он уже на каком курсе? – продолжала вторая подружка
- На четвертом.
«Наверное, парень в военном училище учится»,- в продолжение своего предыдущего предположения и в связи с вновь полученной информацией подумал я и против своей воли даже проникся некоторым уважением и к парню, и к его, не самой для меня симпатичной, девчонке. При том, как постоянно в негативном свете представляют наши Вооруженные Силы, сколько на них льют грязи, порой совершенно незаслуженно, сколь ничтожны при этом зарплаты и обеспечение у «государевых людей», те, кто решил связать свою судьбу с военной службой, а также их подруги вызывают у меня уважение по определению.
Тем временем разговор между подружками продолжался.
- А он где учится? - продолжала допытываться вторая подружка.
Судя по рассказу о сложности учебы, «таких предметах» и требуемом на учебу уровне умственных затрат, я полагал, что услышу сейчас уж если не о военном училище, то, по меньшей мере, об Университете, Военмехе, Политехе, ЛЭТИ, Бонч-Брунвича или чем-нибудь подобном. Но прозвучавший ответ превзошел все мои ожидания.
- В ПТУ! – с гордостью произнесла девица.
- А потом что, - в армию служить пойдет? – не унималась вторая.
- Да ты что?! Ни за что!!! – на всю маршрутку воскликнула первая. – Он что, - ненормальный?! У него у мамы есть какие-то знакомые, которые обещали его отмазать.
«Вот тебе и защитник Отечества! - невольно расстроился я. – Так за что же она его так горячо поздравляла? И он от незаслуженных поздравлений не отказался, воспринял их как должное».
И так мне стало горько и обидно, что, выйдя из маршрутки, не пошел я по своим делам, а заглянул к своему старинному приятелю – капитану 1 ранга запаса, бывшему подводнику, - который работал тут же поблизости, чтобы, уж раз нам не придется отметить праздник вместе, хоть поздравить его лично.
Контора его, правда, представляла из себя что-то вроде современных «Рогов и копыт» - больше изображала деятельность, чем что-то делала. Она где-то покупала (а точнее, доставала, причем совершенно не очищенный, а прямо с выхлопными газами) воздух, куда-то его продавала, торговала водой, причем тоже брала ее не из артезианских скважин и даже не из под крана прошедшую очистку и обработку, а набирала прямо в открытых водоемах, иногда приторговывала какими-то несуразными идеями вроде спасения России и мировой цивилизации.
Самой главной идеей было, как заставить людей питаться только одними этими воздухом и водой. Тогда, по утверждению Конторы, все люди зажили бы великолепно, наступило бы всеобщее благоденствие, а сама Контора расцвела бы буйным цветом (о последнем, правда, в слух не говорили).
Ивана Петровича там держали на второстепенной и даже на третьестепенной должности, к рулю не допуская (не дай Бог, действительно придумает что-нибудь реальное и поведет правильным курсом,– ведь тогда станет ясной бестолковость одних, а другим придется действительно работать), но и выгонять не выгоняли, поскольку должен же хоть кто-нибудь что-нибудь делать, так как в грамотном оформлении даже бредовых идей и составлении отчетности ему равных не было. Он умел так навешать лапшу на уши и наговорить столько и такого, вполне реально обосновав и подведя прочную платформу под свои высказывания, что не только мог убедить любого, но и сам порой начинал верить в то, что говорил.
Работа ему, честно говоря, не нравилась, а под час даже была противна, но он продолжал упорно трудиться, поскольку с организационной точки зрения (а не по сути и содержанию) в этой области он был профессионалом, да и семью нужно было кормить, - на одну пенсию, даже капитана 1 ранга, в наше время не проживешь. И, нужно отдать должное, работал он исключительно честно и добросовестно.
Войдя в Контору, я столкнулся с целой толпой молодых, симпатичных, возбужденных и радостно щебечущих топ-моделей, составляющих почти две трети трудового коллектива, которые, уже одевшись в свои шубки и дубленки, дружно собирались покидать место, обеспечивающее им весьма безбедное существование (оклады у большинства из них, несмотря на отсутствие знаний, опыта и даже минимальной способности трудиться, были ничуть не меньше, чем у Ивана Петровича, а у некоторых - еще и повыше). Их возбужденность в сочетании с раскрасневшимися лицами недвусмысленно говорила о том, что здесь празднование уже завершилось.
Радуясь за своего товарища (видимо, в этом коллективе заслуженного воина, более тридцати лет отдавшего Военно-Морскому Флоту, совершившего не один дальний поход на атомных подводных лодках, побывавшего в различных переделках, поздравили по-настоящему) и одновременно испугавшись, что могу его уже не застать, я направился к его кабинету. Но товарищ мой сидел на своем рабочем месте, пристально и глубокомысленно уставившись в экран монитора и судорожно стуча по клавиатуре.
Увидев меня, он выдавил из себя некое подобие улыбки и, не отрываясь от компьютера, махнул рукой, мол, садись и не мешай. Минут пятнадцать я сидел молча, чтобы не сбить его с творческого процесса. Наконец, с трудом оторвавшись от компьютера и потерев воспаленные глаза, он поднял взгляд на меня, и только тут, узнав, бросился обниматься.
- Ты чем так занят? – недоумевал я. – Я уж боялся, что вообще тебя не застану. Все ваши девицы уже давно ушли, а ты все работаешь, аки пчелка!
- Да, понимаешь, нужно срочно отчет в Москву посылать по распространению идей.
- Так ведь распространение – это не твое дело! У вас же есть целый отдел, занимающийся этим вопросом. Что, Густова сама не может написать? - Я, в общем-то, неплохо знал и структуру, и практически всех сотрудников Конторы Ивана Петровича. - Она же всем рассказывает, какой она высококлассный профессионал, что она тут все создала и всех всему научила. Да и потом, она же начальник отдела, да еще и заместитель руководителя вашей Конторы. И оклад у нее почти в два раза выше, чем у тебя. Там же, в принципе, делать нечего.
- Да в том-то и дело. На словах у нас большинство способны горы свернуть, а как касается дела, то даже элементарную бумажку написать некому. Я ей уже раз пять объяснял и рассказывал, как написать этот отчет, что в нем должно быть, даже задиктовал некоторые фразы… Но, в конце концов, она написала такую ересь, что меня даже от праздничного стола отправили все переделывать. Хотя, в общем-то, никакого праздничного стола толком-то и не было.
- Как это?! – не понял я.
- А! – махнул Иван Петрович рукой. - Лучше не спрашивай, а то настроение еще больше испортится.
- Вот что. Давай-ка, бросай это дело, и пойдем, выпьем по рюмашке, - предложил я, видя, что у моего приятеля действительно настроение не только приближается к нулевой отметке, а уже готово перевалить в отрицательную величину.
- Да, нет, ты что! Рабочий день еще не закончился, - искренне возразил Иван Петрович, отмахиваясь от меня, как от привидения.
- Так ведь сегодня предпраздничный день! – продолжал настаивать я.
- Правильно, поэтому работаем не до девятнадцати, а до семнадцати сорока пяти,- гнул свое Иван Петрович.
- Но остальные-то уже ушли!
- А меня никто не отпускал!!! – продолжал стоять на своем мой приятель. Потом, немного поразмыслив, все-таки сдался. – Ладно, уговорил. Только документ у руководителя подпишу и отдам секретарше, чтобы отправила.
- Да их уже давно никого нет. Ты в Конторе остался последним.
- Вот блин! Опять все самому делать, а потом еще и крайним буду, что не согласовал, - расстроился Иван Петрович. – Придется по электронной почте без подписи посылать…
Пока мы шли до кафе, Иван Петрович поделился наболевшим.
В Конторе у них из двадцати семи человек всего десять мужиков. Пятерым из них нет еще и двадцати пяти, троим, в том числе и руководителю, около сорока, и двоим далеко за пятьдесят. Руководитель, хоть никогда ни единого дня не служил, тем не менее, имеет звание капитана 3 ранга запаса. И очень этим гордится, упоминая об этом (не о том, что не служил, а о том, что он капитан 3 ранга – флотский старший офицер) в каждом удобном и неудобном случае, особенно, если оказывается в обществе флотских.
Из остальных девяти – один прослужил «тотальником» два года (офицером в стройбате после окончания ВУЗа). Другой то ли служил, то ли не служил, похоже работал где-то в органах, даже побывал в горячих точках (или горячей точке) и вроде бы был контужен, от чего теперь почти ничего не слышит, но о своем прошлом он никогда не рассказывает. Третий каким-то чудом призывался на месячные сборы, до этого никогда не служив. Четверо вообще никогда не надевали военную форму, под разными предлогами «откосив» от армии. И последние двое - Иван Петрович и еще один «мамонт» – капитаны 1 ранга, подводники, прослужившие на атомном флоте по тридцать с лишним лет.
Эти двое последних – профессионалы примерно равного и очень высокого уровня, которые работу, с титаническими усилиями, порою сопровождаемыми слезами, стенаниями и истериками, выполняемую другими за месяц, делают обычно за час-два. Все же остальные, что мужики, что представительницы прекрасного пола, с точки зрения направленности конторы – люди абсолютно случайные, бесполезные и даже вредные.
Нет, про всех «поголовно» так сказать, конечно, нельзя. Есть еще человека четыре в женской части трудового коллектива, которые тихо и спокойно делают свое дело, стараются и, как все порядочные люди, особенно не выпячиваются и о своей значимости не кричат. Есть и такие, кто просто с умным видом тихо бездельничает, стараясь не привлекать к себе внимания. Но они сидят абсолютно спокойно, зная, что их никто никогда с места не сдвинет, поскольку связаны с руководством прочными родственными, дружественными (через родителей или других общих знакомых и друзей) или какими-нибудь еще связями.
Есть и еще одна категория, представители которой никакими подобными связями не обременены, а посему постоянно, на каждом углу кричат о том, как много они работают, какой неоценимый вклад в дело Конторы они вносят, и как вообще они незаменимы. Причем, чем эти люди бестолковее и никчемнее, тем громче они кричат о том, что без них если уж не жизнь в государстве, то деятельность Конторы – точно – просто бы остановилась.
На празднование всех сотрудников Конторы собрали в конференц-зале. На длинном матовом столе, стилизованном под натуральное дерево, скромно стояли две бутылочки сухого вина, рядом с предназначавшимся руководителю местом (хотя он и сухого-то вина почти никогда не пьет) стояла бутылка водки. На страшных фаянсовых пирожковых тарелках были аппетитно разложены нарезанные тонкими ломтиками три апельсина, штук пять бананов, с десяток яблок и три горсти конфет. Довершали пиршество три скромненьких тортика.
Когда в зал вошли Иван Петрович со своим сослуживцем-«мамонтом», почти все места уже были заняты. Два стула не предназначавшихся руководителю и его гостям они все-таки нашли. Но не успели они сесть, как одна из сотрудниц отвлекла их каким-то вопросом. Пока они ей отвечали, в зал вошли еще два опаздывающих представителя мужского пола, из числа последних четверых («откосивших»), и, бесцеремонно отодвинув Ивана Петровича и второго «мамонта», плюхнулись на эти стулья.
Повертев растерянно головами, «мамонты» отправились по кабинетам Конторы искать сидячие места. Правда, нужно отдать должное, когда они их принесли, на них уже никто другой не претендовал, хотя и сдвигаться, чтобы было куда поставить вновь доставленные стулья, тоже не очень хотели (кому вообще нужны здесь эти старперы?!).
Наконец, великое переселение народов было завершено, и конференц-зал наполнился ровным гулом голосов собравшихся, которые одновременно жадными глазами, как будто неделю не ели, смотрели на истекающие соком апельсиновые дольки. Прошло пять минут, десять, пятнадцать, а начальство все не шло. Постепенно шум голосов стал стихать и через некоторое время превратился в гробовую тишину.
А начальство все не шло.
Минут через сорок в конференц-зал вошла одна из заместительниц руководителя Конторы – Брыкова, - почти строевым шагом проследовала к председательскому месту и зычным, унтер-офицерским голосом стала раздавать какие-то указания, перемежая их весьма плоскими шутками и подготавливая почву к торжественному вхождению руководителя с его гостями.
Наконец, появилось начальство, галантно пропуская вперед своих гостей – высокого импозантного седовласого мужчину со следами былой брюнетости в шевелюре и гораздо более грубыми и вызывающими манерами, чем когда его показывали по телевизору, и значительно более мелкого, плешивого, остроносого хомо-сапиенса с бегающими глазками и нервным похахатыванием по поводу каждого движения или произнесенного его шефом слова.
«Седовласый брюнет» оказался ректором одного из крупнейших и известнейших ВУЗов города, да и страны, профессором, академиков, заслуженным деятелем и науки, и искусства, президентом нескольких десятков различных организаций, фондов, ассоциаций, союзов и прочих кормящихся на этой ниве формирований. Оказалось, что один из возглавляемых им союзов (или ассоциаций) решил наградить руководителя Конторы своим орденом за несравненный вклад в дело укрепления физического, морального, нравственного и политического здоровья нации, а также широко развитые при этом общественные и экономические связи.
Под дружные аплодисменты собравшихся, переходящие в нескончаемую овацию, главный гость (именно в связи с этим и приглашенный на празднование) повесил на шею руководителя нечто выполненное из нержавеющей стали и напоминающее то ли звезду шерифа, то ли звезду Давида.
В заключение торжественной церемонии все дружно стали чекаться разовыми пластмассовыми стаканчиками, стараясь не пролить находящуюся на их донышке драгоценную влагу, которую и так пришлось несколько раз перераспределять, используя в качестве дополнительных емкостей даже приготовленные для чая такие же разовые пластмассовые чашечки (первоначально заготовленного комплекта хватило почему-то только на половину сотрудников – видимо, поэтому «мамонтов» за стол и не хотели пускать, чтобы своим старческим видом не портили праздник всем остальным).
В ответном слове руководитель Конторы долго и весьма витиевато, так что постепенно сам забыл, о чем идет речь, распространялся о трудовых буднях и подвигах руководимой им организации и о том большом и великом деле, которое им всем под его руководством еще предстоит сделать. В конце концов, он заявил, что эта награда не его лично, а это награда всему коллективу (правда, так и напрашивалось добавить, что носить ее будет только он от имени всего коллектива), и вообще, всем, чего их Контора достигла, она обязана работающим в ней женщинам!!! На это даже часть присутствовавших женщин недоуменно переглянулись и посмотрели на календарь, но увидев, что до Восьмого Марта осталось всего две недели, и сочтя это за репетицию тронной речи руководителя на следующем сборе, дружно зааплодировали.
В развитие затронутой начальником темы выступила Брыкова. Подобострастно изогнув обычно негнущуюся спину, лихорадочно блестя глазами и роняя трогательную слезу, она стала коротенько, минут на десять-пятнадцать, рассказывать всем, какой у них замечательный, заботливый, внимательны и вообще весь такой из себя начальник. А какой он умный и даже мудрый, несмотря на свой не такой уж и большой возраст (сама Брыкова по возрасту скорее приближалась к Ивану Петровичу и второму «мамонту»), как многого он достиг, став руководителем Конторы, широко известным в узких кругах общественным и политическим деятелем, а так же как многого он добился в научной области, став уже академиком…
Из зала послышался осторожный ропот, что он, мол, всего лишь кандидат наук, какой там академик. Но Брыкова не растерялась, и безапелляционно заявила:
- Да! И несмотря на это, все-таки академик, и даже нескольких академии!!!
Дальнейшие ее слова потонули в возгласе всеобщего восхищения.
После того, как сотрудники в очередной раз намочили губы (на большее влаги в стаканах не хватало), кто-то робко предложил:
- А давайте мы защитников Отечества теперь поздравим.
- Да, конечно! – зазвучали со всех сторон одобрительные голоса. И специально выделенные для этого действа представительницы прекрасного пола стали разносить подарки – спрятанные в бархатный (не обшитый бархатом, а тряпичный) футлярчик тоненькие шариковые авторучки (не набор, а по штучке на брата), на которых то ли из-за нехватки денег, то ли из-за тонкости самих ручек, не позволяющей разместить большее количество букв, было выгравировано: «Вам от нас». Следом за «раздавальщицами» подарков торжественно шествовала Брыкова, страстно целуя каждого прямо в губы.
Вдруг кто-то из раздавальщиц подошел к Брыковой и на ухо, но так, что было слышно всем присутствующим, сказал, что на гостей шефа у них подарки не заготовлены.
- Да мы, в общем-то, и не претендуем, - вальяжно раскинув руки, с лошадиным ржанием изрек главный гость, а его спутник поддержал его тоненьким хихиканьем.
Но процесс уже пошел: контуженый Остап Остапыч, исполняющий в Конторе обязанности первого заместителя руководителя, выскочил из-за стола и куда-то унесся в сопровождении парочки наиболее рьяных представительниц слабого пола (у него в кабинете всегда имелась какая-нибудь заначка). Еще через пару минут вся процессия вернулась обратно и вручила гостям полиэтиленовые пакеты с логотипом Конторы, в которых угадывалось по бутылке виски, по настенному календарю и по традиционному ежедневнику в кожаном переплете все с тем же логотипом Конторы. Все это, кроме, разумеется, виски, осталось от поздравления сотрудников еще с Новым годом и могло теперь уже спокойно использоваться в качестве презентов, тем более что было получено Конторой из Москвы от вышестоящей Конторы и в материальном плане местной Конторе ничего не стоило.
Следующее «помачивание» губ осуществилось, естественно, в честь гостей, так замечательно поздравивших любимого шефа с праздником, после чего гости вместе с руководителем спешно удалились.
Тут кому-то в голову пришла совершенно непонятная мысль, зачем-то выпить за защитников Отечества. А когда под дружные возгласы одобрения стали поднимать импровизированные бокалы, то оказалось, что ни Ивану Петровичу, ни его товарищу-«мамонту» стаканов вообще не досталось.
В этой ситуации, как истинный первый заместитель, в дело включился Остап Остапыч, сидевший как раз рядом с «мамонтами». Он потребовал, чтобы с председательского конца стола передали так и не распечатанную бутылку водки. Но когда ее передали, оказалось, что наливать огненную воду не во что. Срочно по всей Конторе были организованы поиски, через минут десять увенчавшиеся успехом. Правда, элегантных разовых стаканчиков не нашлось, поэтому принесли старые традиционные граненые, которые тут же наполнили до краев, тем самым, видимо, пытаясь компенсировать возникшую неловкость.
После этого сотрудник Конторы, который в свое время призывался на сборы, с пафосом и немереным чувством собственного достоинства под всеобщие возгласы восхищения начал рассказывать о своей нелегкой службе в рядах Вооруженных Сил. Не выдержав, Иван Петрович поднялся и попытался что-то сказать о том, как он представляет себе понятие «защитник Отечества». Но не успел он сказать и пяти слов, как у Остапа Остапыча зазвонил мобильный телефон.
- А?!…Что?... Кого?... Чего?... – на весь зал глуховатым малороссийским говорком закричал Остап Остапыч. Все окружающие почтительно притихли, чтобы не сбить процесс. Пришлось замолчать и Ивану Петровичу, а возобновить свое излияние нетленной мысли ему было уже не суждено, поскольку, как оказалось, звонил шеф, и устроил Остапу Остапычу разгон за безобразно написанный отчет о распространении идей.
- Иван Петрович! Ты, вот что. Давай-ка, сделай этот отчет, - изрек Остап Остапыч, наконец, вникнув в суть дела.
- Но ведь это не моя грядка, - робко попытался отбрехаться Иван Петрович.
- Знаю, но у тебя это получится лучше.
Бурча себе что-то под нос о том, что у всех оклады не меньше, чем у него, а ему приходится делать половину не своей работы, Иван Петрович отставил в сторону полный стакан, так к нему и не притронувшись, и побрел в свой кабинет, где примерно через час я его и застал…
В кафе за соседним с нашим столиком сидели два убеленных сединами полковника, тоже что-то ожесточенно обсуждая и лихорадочно жестикулируя. Видно, и их в этот день кто-то обидел.
И захотелось мне, так же как и Ивану Петровичу, понять, что же это за зверь такой – защитник Отечества? Воин, или тот, кто ни дня не служил? Или, того больше, дезертировал или уклонился от воинской службы? А если так, то какое он имеет отношение к защите Отечества? Почему тогда не являются защитниками Отечества те, кто ковал победу в тылу в годы Великой Отечественной войны? Чем они хуже его? Или те представительницы прекрасного пола, которые служили связистками, зенитчицами, медперсоналом в госпиталях…? Или те девушки, которые сейчас в массовом порядке служат в наших Вооруженных Силах?
Раньше этот праздник и назывался Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота. И все было ясно. Теперь же, чтобы откреститься от всего СОВЕТСКОГО, его решили переименовать. Ну, не нравится Вам слово «Советской», назовите его «Российской». Хотя, не знаю, что плохого в слове «советы». Ведь это же здорово, когда народ выбирает своих представителей, которые не рубят голову с плеча, а все взвешивают, СОВЕТУЮТСЯ и потом принимают обоснованные решения. Ведь структура эта у нас, какой была, такой и осталась. Больше того, на местах, на нижнем уровне она даже и названия-то не поменяла, оставшись местными муниципальными СОВЕТАМИ. На самом верху ее из Верховного Совета в Думу переименовали, как будто ее депутаты от этого больше думать стали! А на среднем уровне наплодили ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ собраний. У нас и общегосударственных, федеральных законов-то исполнять не научились, а тут еще каждый сам себе свои законы лепит, как куличи из песка!
Ну, да речь не об этом, а о празднике. Так вот, почему этот праздник узурпирован представителями мужской половины только по половому признаку? Тогда давайте и назовем его праздником мужчин, раз уж женский праздник есть, а двадцать третьего февраля поздравляют всех мужчин, не зависимо от того, имеют они или нет какое-нибудь отношение к непосредственной защите Отечества. Ведь мы же балерин в День торгового работника не поздравляем! Значит, и праздник этот нужно назвать Днем мужчин.
Но тогда возникает еще один вопрос. Женский праздник у нас будет, мужской праздник – тоже. Но ведь не все человечество делится только на мужчин и женщин. Ведь есть еще и нечто среднее – гермафродиты. Какое мы имеем право их обижать?! Ведь тогда это получится притеснение по половому признаку! А у нас сейчас свобода, гласность, плюрализм и разные прочие «…оды», «…сти» и «…измы», так что День гермафродита нам всем подойдет в самый раз!
28.02.06.