22
10-го июня я ездил в Берлин, возил на экскурсию шоферов эвакуационного ветеринарного лазарета. День был хороший, июнь стоял во всей своей красе. Цвели луга, зеленели леса, колосилась рожь. В Берлин въехали как-то сразу, у него нет окраин. На улицах много народу: наших военных и немцев. Центр города совершенно разрушен. От дворца Вильгельма, собора, оперного театра, музея остались только стены, или груды развалин. Проехали по центральной улице - Унтер дер Линден, еще не очищенной от разбитого кирпича, по широкому Шарлотенбургскому шоссе с памятниками знаменитым фельдмаршалам, проехали под Брандербургскими воротами, прошлись по Рейхстагу - мрачному полуразрушенному зданию, пестревшему надписями наших солдат и офицеров. В канцелярию Гитлера нас не пустили, она грозила обвалом. Хотели ехать в Потсдам - резиденцию немецких королей; но погода стала портиться, накрапывал дождик, и мы повернули обратно в Штетин.
Лето стоит холодное, ненастное. Войска нашего фронта уходят с Эльбы и размещаются в Померании, Силезии, Восточной Пруссии. Эти немецкие провинции отходят к Польше, которая значительно подвинулась с востока на запад. Штаб фронта переезжает из Штетина в Бромберг, но переезд изо дня в день откладывается.
С каждым днем нарастает ностальгия - это щемящее досадное чувство, когда ничему не рад и ходишь подавленный и угнетенный.
Выделение сапных лошадей в кондепо прекратилось; но новая беда свалилась на мои плечи: в перегоняемых в Советский Союз гуртах крупного рогатого скота широкое распространение получил ящур. Из-за него я уже имел неприятности. В один из воскресных дней, когда я дежурил по Управлению тыла, из Москвы пришла телеграмма с приказом прекратить перегон скота из-за ящура. Начальства не было, и я взял на себя смелость за подписью начальника тыла фронта генерала Шимановского послать такое распоряжение в штаб перегона в Дзядлово. Шимановский, узнав об этом, возмутился, выругал меня и приказал наказать. В результате моей инициативы я получил от Петуховского двое суток ареста, который остался только на бумаге.
Рано утром 22 июня я поехал в большую командировку по трассам перегона скота. Путь лежал далекий, почти на тысячу верст через всю Померанию и Восточную Пруссию в Советский Союз. Езда в автомобиле - это мой отдых. Едешь по гладким асфальтированным и таким теперь пустынным дорогам. Кругом расстилаются поля, цветут луга, вдыхаешь аромат цветов, и забывается беспокойная напряженная жизнь ветотдела с ее вечной сутолокой, бумажной волокитой и нервным генералом, которого все более недолюбливаю и не уважаю.
На ночлег остановился в небольшом местечке Синно в армейском ветлазарете, начальник которого - мой старый знакомый Кирпичев, которого хорошо помню по кавалерийской службе в Могилеве. Он уже не тот, обрюзг, постарел, жалуется на сердце. Встретились радостно, поговорили, вспомнили свою могилевскую жизнь.
Утром еду дальше на восток, переправляемся через Вислу по плохому мосту у Фордона и по старой знакомой дороге через Бродницу, Лизбарк приезжаем в Дзядлово, где находится штаб перегона скота. Обстановка тяжелая. Ящура много, он тормозит перегон, а начальство торопит. Переночевал в Дзядлово и утром с ветеринарным врачом Яценко поехал по трассе смотреть гурты. Каждый гурт - около сотни голов, перегоняет его несколько человек, большей частью женщины или девушки-колхозницы. Путь далекий - от полутора до двух тысяч километров. Скот следует в Белоруссию и Смоленскую, Орловскую, Курскую области. При появлении ящура гурт становится на карантин на две недели и перезаражается для быстрого переболевания. Кроме ящура задерживает движение хромота. Животные стирают подошвы копыт, начинают хромать, и их невозможно поднять, приходится прирезать на мясо. Особенно страдают быки-производители. Смотришь на это и возмущаешься недомыслием высокого начальства: в железнодорожных вагонах везут машины, станки демонтированных немецких заводов. Все это потом будет бесполезно валяться и ржаветь на задворках наших предприятиях под открытым небом, пока не превратится в железный лом, а для племенных элитарных животных, которых покупают заграницей за золото, вагонов не находится. Так, осматривая по дороге гурты, мы приехали в Гродно.