Любая техника со временем изнашивается и когда-то выходит из строя. Нет ничего вечного. Ну, а чтобы эта техника не ломалась и не подводила в самые неподходящие моменты, существует целая система профилактических, планово-предупредительных, текущих, межпоходовых, средних, капитальных и еще, Бог весть, каких ремонтов.
Не являются исключением в этом плане и боевые корабли. Причем ремонт для боевого корабля – это не просто некая техническая операция по замене, восстановлению, реставрации или реанимации отдельных механизмов, узлов или приборов. Это нечто значительно большее, в зависимости от объема, занимающее особое место и даже значительную часть в жизни корабельного экипажа. Для них, для членов экипажа, это, в каком-то смысле, даже состояние души.
Судите сами. Моряк служит на Севере, в каком-нибудь отдаленном гарнизоне. Корабль, на котором он служит, гоняют как велосипед, и он практически «не вылезает из морей». В короткие промежутки между выходами в море даже в увольнение пойти некуда, поскольку в этом гарнизоне всего-то один Дом офицеров (с «большой» буквы это словосочетание пишут, видимо, чтобы оно казалось грандиознее, чем есть в действительности), не менее убогий матросский клуб, в котором матросу даже при желании потанцевать не с кем, - туда на танцы никто не ходит, так как все население гарнизона – это офицерские и мичманские жены и дети (последние, как правило, значительно более младшего возраста, чем матросы), два-три магазина, несколько казарм для личного состава срочной службы и десяток-полтора домов, в которых живут все те же семьи офицеров и мичманов. Даже просто так по улице и то не погуляешь, поскольку десять месяцев в году зима, а остальное – нечто похожее на питерскую осень с ее дождями, слякотью и прочими мерзостями.
Бывают, конечно, и хорошие дни. Больше того, - если небо не затянуто облаками, то с конца мая и до конца июля солнце светит, вообще не скрываясь за горизонт. Но светить-то оно светит, да не греет. Да и в те дни, когда оно светит, надо еще оказаться в базе и пойти в увольнение, а не стоять на вахте, хотя, по вполне понятным причинам, гораздо приятнее, если хорошая погода сопутствует выходу в море!
Есть, конечно, в Доме офицеров еще и офицерское кафе, но оно именно офицерское и там, в основном, балуются чаем по-капитански холостые (или временно холостые) господа офицеры и мичманы, а матросам туда вход заказан.
Когда после всего этого корабль направляется на средний ремонт (в незапамятные времена, когда у нас все было по плану и нормально финансировалось, средний ремонт занимал года полтора, а сейчас он нередко растягивается на многие годы, и некоторым матросам, изображающим из себя «на гражданке» чуть ли не великих флотоводцев, за всю свою службу так ни разу и не доводится выйти в море), к примеру, в Кронштадт или Питер, то к нему все, даже некоторые офицеры и мичманы, готовятся с особым трепетом.
Для командования корабля этот период – это сущий ад и серьезнейшее испытание. Приходится не только заниматься ремонтом и следить, чтобы гегемон (рабочий класс) все делал, как надо, а строитель* не насчитывал лишних денег на оплату еще не выполненных работ и втихаря ничего не вычеркнул из ремонтной ведомости, но и быть сторожами, пастухами и еще кем угодно, лишь бы не потерять контроль за личным составом и не дать ему пойти вразнос.
________________________
* строитель – представитель завода, инженер, ведущий данный объект (почему-то эта должность называется именно так)
Именно в этот период уровень воинской дисциплины падает на несколько порядков, многократно возрастает количество так называемых «грубых проступков», а нередко - и воинских преступлений. Многие, в повседневных флотских буднях, хорошие, грамотные командиры и политработники, настоящие моряки, любящие море и свою службу, успешно выполняющие учебно-боевые задачи, набирали за период ремонта взысканий, как собака блох, в том числе и партийных (а с таким багажом в ту пору перспектива дальнейшей службы виделась весьма сомнительной), а некоторые порой вообще лишались своих званий, должностей и партийных билетов.
Мне, в свое время, на подводной лодке, где я служил заместителем командира по политической части, пришлось пройти такой ремонт в Кронштадте. После возвращения на Север я как-то заехал в политуправление флота проведать служившего там начальником одного из отделов своего бывшего начальника, у которого в его бытность начальником политотдела дивизии атомных подводных лодок я служил помощником по комсомольской работе.
- Сколько человек посадил? – сходу спросил он.
- Ни одного, - растерянно ответил я, не ожидая такого начала разговора.
- Партийное взыскание получил? – продолжил он свой допрос.
- Нет! – констатировал я уже с чувством выполненного долга.
- Молодец! – искренне заключил Николай Александрович, и только после этого предложил мне сесть, и беседа пошла уже в обычном режиме.
…На одном из этапов ремонта мы стояли в доке «Трех эсминцев». На дворе стоял январь, причем не очень характерный для Ленинграда: температура долгое время держалась в районе отметки в минус двадцать пять градусов.
Рядом с нами, в том же доке, на соседних стапелях стояла еще одна, проходящая параллельно с нами средний ремонт, подводная лодка Северного флота – «Ярославский комсомолец». После окончания забортных корпусных работ лодки должны были «всплывать» из дока и освобождать его для следующих кораблей (работы тогда хватало, и каждый день «простоя» дока или его необоснованного занятия вылетал в очень немаленькую копеечку).
План у завода горел, поскольку заканчивалась уже первая декада января, а мы должны были всплыть еще «в прошлом году».
На совещании в заводоуправлении шла настоящая баталия, готовы или нет лодки к всплытию. Споры доходили до хрипоты, - заводчане доказывали свое, что все необходимые для всплытия работы выполнены, а корабельные механики* - свое, что то-то и то-то не сделано, или сделано с ненадлежащим качеством, и они не будут подписывать акт, принимая на себя ответственность за последствия. Эти разборки шли уже две недели, но постоянно «вылезало» что-то, что заставляло каждый раз всплытие откладывать.
Так и в этот раз оставалось что-то не очень значительное, но на усмотрение механиков не позволяющее лодкам всплывать. В обычных условиях устранение замечаний потребовало бы двух-трехдневной работы, но в условиях аврала, в принципе, к утру все можно было сделать. Поэтому часам к шести вечера была взята ориентировка на всплытие «на завтра» сразу же с началом рабочего дня, но оговорено, что окончательное решение будет принято утром.
Но решение решением (это заводское начальство по своим критериям определило, что не исключается возможность к утру подготовить лодки к всплытию), а нам, со своей стороны, к этой очень важной и серьезной операции тоже еще нужно было подготовиться.
Дело в том, что лодки стояли практически без «начинки». Большая часть механизмов была демонтирована и разнесена по цехам для проведения их ремонта в более
____________________
* механик – командир БЧ-5 (электромеханической боевой части)
удобных условиях, дизеля и электромоторы были разобраны, аккумуляторная батарея выгружена… Поэтому, чтобы при всплытии из дока лодки не потеряли остойчивости* нужно было принять замещение, то есть в балластные цистерны нужно было «налить» столько воды, чтобы компенсировать вес снятых с корабля механизмов. А это не один десяток тонн!
Плюс ко всему, если на таком морозе начать принимать замещение, а всплытия все-таки не будет, то можно просто «разморозить» цистерны и трубопроводы (это на плаву лодка окружена незамерзшей водой, и в цистернах и трубопроводах балласт, соответственно, тоже не замерзает, а при нахождении в доке, то есть на воздухе, она промораживается до температуры окружающего воздуха, и вода, превратившись в лед и продолжая расширяться, порвет все, где она будет находиться в замкнутом объеме).
Никаких обогревающих приборов на лодках тоже не было, да и источник питания для них - аккумуляторная батарея - отсутствовал, а прием замещения сам по себе занимал немало времени, так как подводящие (доковые) трубопроводы обеспечивали подачу воды со скоростью всего трех-четырех тонн в час. То есть даже при благоприятном стечении обстоятельств за само время приема замещения принятая вода могла замерзнуть со всеми вытекающими отсюда последствиями. А поскольку замещение должны были принимать две лодки, время приема растягивалось практически в два раза.
В принципе, наша лодка, по выполненным работам, к всплытию была готова. Задержка была только из-за недоделок на «Ярославском комсомольце». Поэтому наш механик после совещания в заводоуправлении на свой страх и риск все-таки начал принимать замещение, справедливо рассчитав, что, если замещение одновременно будут принимать две лодки, то к началу всплытия оно будет принято, в лучшем случае, наполовину.
А на «Ярославском комсомольце» одной из недоделок как раз был не домонтированный и не испытанный приемный трубопровод, через который и надлежало принимать замещение. К полуночи его монтаж и испытание обещали завершить.
Механик «Ярославского комсомольца» - капитан 3 ранга Игорь Соловьев, грамотный и опытный инженер, уже четвертый год находящийся в этой должности, из которых, правда, по различным не зависящим от него причинам полтора года «перехаживал» в звании капитан-лейтенанта, и лишь месяц назад, наконец, получивший долгожданные погоны старшего офицера, направляясь в казарму на ужин, собирался часам к десяти-одиннадцати вечера вернуться на корабль, чтобы присутствовать при испытании трубопровода и незамедлительно начать принимать замещение.
Но когда Игорь уже собирался отправиться на завод, выяснилось, что сразу пятеро его подчиненных – матросов последнего года службы, которым в это время уже море было по колено и которые за последние несколько оставшихся до увольнения в запас месяцев собирались взять от жизни все, да еще и с запасом на оставшуюся жизнь - ушли в самовольную отлучку в город. Двое из них в сильно нетрезвом состоянии уже находились в комендатуре, а место пребывания и действия еще троих никому были неведомы. Пришлось, отложив все дела, срочно заниматься «вызволением» «пьяниц» и поисками остальных самовольщиков.
Из комендатуры попавших туда разгильдяев удалось забрать только уже в первом часу ночи, а вот с остальными дело обстояло гораздо хуже. Хорошо, если они пошли «по девкам» или пьянствуют где-то в теплой компании. А если они просто напились так же, как и их сотоварищи, и валяются где-нибудь под забором?! В такую ночь недолго и замерзнуть. Объясняй потом их матерям, как не смогли уберечь их ненаглядных чад!
____________________
* остойчивость – способность корабля возвращаться в первоначальное устойчивое состояние после окончания действия на него сил, которые вывели его из состояния равновесия (зависит от взаимного расположения центра тяжести и центра объема корабля)
Поэтому Соловьев лично возглавил «поисковую операцию», мотаясь по всему Кронштадту и проверяя все «явочные квартиры» и злачные места, обшаривая каждую подворотню, каждый двор, каждую парадную. Но все было напрасно, - из более-менее известных адресов моряков нигде не было.
Пробегав всю ночь, стерев ноги чуть ли не до самых щиколоток, измученный и растерянный к шести часам утра – к подъему – Игорь вернулся в расположение части, где к огромной радости и с не меньшим удивлением обнаружил, что все трое… мирно спят на своих койках(!). Правда, были они далеко не трезвыми, а еле-еле ворочали языками, лица их были раскрасневшимися явно от мороза, пульс столь же явно не соответствовал сонному состоянию, да и температура их тел (лица, рук, ног – Соловьев даже специально ощупал каждого) сильно отличалась от температуры человека, всю ночь проспавшего в своей постели.
Но «разбор полетов» - как им удалось незаметно просочиться за пределы дивизиона через непроходимые кордоны дежурной службы, а затем в солидном подпитии еще более незаметно проникнуть обратно – было решено отложить на более поздний срок (на первых порах вполне устраивало, что они вернулись живыми и здоровыми), поскольку нужно было срочно бежать на корабль.
Примерно в половине восьмого, проведя испытание приемного трубопровода и проверив устранение других отмеченных ранее недоделок, Соловьев начал принимать замещение. Он совершенно справедливо полагал, что сегодня ему от всплытия отвертеться не удастся – со стороны завода все было сделано, а то, что у него не принято замещение, - это его личные проблемы, поскольку, если всплытие будет сорвано по вине личного состава, то есть «представителей заказчика», то на Министерство обороны будут наложены штрафные санкции, и оно будет вынуждено выплатить весьма солидную сумму сверх выделенной на ремонт.
Игорю даже в страшном сне не могло присниться, что бы было, если бы эту сумму ему пришлось выплачивать из своего кармана – ему ее за всю жизнь не заработать! Но он все-таки надеялся, что ему удастся каким-нибудь образом хоть на часок-другой затянуть всплытие и успеть принять необходимый минимум балласта.
Поэтому, когда в 08.00 в заводоуправлении началось совещание, где все подробно докладывали об устранении замечаний и готовности к всплытию (наш механик тоже доложил, что замечаний нет, замещение он принял процентов на восемьдесят, но на всплытие это не повлияет), Соловьев не решился сказать, что у него замещение принято всего процентов на пять, а то и меньше. Он просто скромно промолчал, не привлекая к себе внимания.
Ближе к девяти доковая команда приступила к работе, и уже примерно в половине десятого были открыты кингстоны, и в док стала поступать вода. Ее плавное журчание сиренным воем пронизывало сердце Соловьева и отзывалось нестерпимой зубной болью. Он и так всячески пытался оттянуть критический момент – отмашку докмейстера, - в течение последнего часа постоянно приставая к нему с какими-нибудь вопросами, отвлекая его от руководства доковой операцией и не давая ему произвести эту самую злополучную отмашку.
Но, в конце концов, этот момент все-таки наступил. И хотя на кингстонах тоже была наледь, за счет которой площадь их сечения значительно уменьшилась, Игорю казалось, что вода поступает в док со скоростью Ниагарского водопада. Вот вода уже покрыла всю стапель-палубу, вот одна за другой стали скрываться ступеньки пристенного трапа, вот исчез первый выступ расширяющихся кверху боковых стенок дока…
А замещение принималось так медленно… Соловьев даже «загнал» на корабль всю команду до последнего человека, вызвав всех из цехов, где они контролировали ход ремонта своей материальной части или выполняли какие-либо другие работы, чтобы сделать лодку хоть чуть-чуть потяжелее.
Примерно в половине одиннадцатого вода скрыла стапели, а через час ее было уже столько, что лодки давно должны были всплыть, то есть оторваться от кильблоков, но они по-прежнему продолжали мертво сидеть на своих опорах. Оказывается, простояв больше полутора месяцев в доке, они настолько примерзли к стапелям, что никак не хотели оставлять свое уютное ложе. Но в какой-то момент заполнившая док вода и действующая на лодки выталкивающая сила сделали свое дело, - лодки практически одновременно с каким-то треском оторвались от кильблоков и, подгоняемые Законом Архимеда, устремились вверх, чтобы занять подобающее им положение на поверхности воды…
Но не успели лодки, как поплавки, достичь поверхности и пару раз для порядка качнуться из стороны в сторону, выбирая себе удобное положение, как «Ярославский комсомолец» стал решительно с ускорением крениться на правый борт. Находившаяся на его носовой надстройке новенькая рефрижераторная установка – гордость механика, плод его полугодовой тяжбы с довольствующими органами, - которую только накануне получили и еще не успели загрузить внутрь корпуса, стремительно полетела за борт, чуть не утащив за собой почему-то возившегося рядом с ней матроса, и, как-то обиженно булькнув, скрылась под водой.
Через несколько мгновений, показавшихся вечностью, лодка с каким-то глухим ударом и скрежетом вдруг остановила свой кульбит, замерев с креном под сорок пять градусов, - она просто уперлась хвостовым стабилизатором, в котором находятся кормовые горизонтальные рули, в выступ боковой стенки дока. Но игра в «замри» не получилась, - лодка продолжала, скрипя и кряхтя, покачиваться на возникших волнах и в любой момент могла сорваться со своей импровизированной опоры. И уж тогда полного переворачивания было бы не избежать.
Мгновенно оценив ситуацию, всплытие (подачу воды в док) остановили. Больше того, воду даже немного откачали, чтобы лодка поплотнее и понадежнее зацепилась за выступ. Но что делать дальше, никто не знал.
Если продолжать всплытие, то лодка, скорее всего, совсем перевернется, если откачивать воду до конца, то еще не факт, что лодки, и особенно «Ярославский комсомолец» точно сядут на кильблоки. Уж эта-то лодка, не находясь на «ровном киле»,* никак на кильблоки не сядет, поскольку их конфигурация выполнена по лекалу точно по форме корпуса прямостоящей лодки и именно для тех мест корпуса, где они установлены. Да и направляющие, по которым при нормальной постановке в док, корабль точно попадает в положенное ему место – тоненькие реечки, прибитые по периметру кильблоков, - теперь сломаны и, не осушив стапель-палубу, восстановить их невозможно.
Побегав по стенке дока и безрезультатно покричав и помахав руками, все руководство заинтересованных сторон (кораблей и завода) часа через два собралось в помещении заводоуправления. Там же находился и каким-то неведомым образом за это время доставленный сюда капитан 1 ранга Николай Петрович Гуру – начальник кафедры теории корабля из Высшего Военно-Морского Инженерного училища имени Ф.Э.Дзержинского, доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки, автор множества научных работ и статей по вопросам расчета прочности корпуса корабля, его остойчивости, непотопляемости и живучести, ведущий специалист в этой области в отечественном Военно-Морском Флоте.
Худощавый, высокий, стройный, несмотря на возраст, всегда подтянутый, с черной, как смоль, с небольшой проседью бородой аля-Курчатов, он исписал бесчисленным количеством длиннющих формул все специально принесенные сюда классные доски (и, казалось, даже стены), бегал с выпученными глазами, постоянно размахивая руками, вокруг огромного стола заседаний и кому-то что-то пытался объяснить. Но за общим шумом ничего не было слышно. Все говорили одновременно,
____________________
* ровный киль – положение без крена и дифферента
пытаясь друг другу что-то доказать, причем никто не хотел уступать противоположной стороне.
Такой базар продолжался часа два. Наконец, главный строитель (есть даже такая должность на судостроительных и судоремонтных заводах) сумел как-то урезонить собравшихся, и спросил:
- Николай Петрович, так что же нам все-таки делать?
В мгновенно наступившей абсолютной тишине Николай Петрович вдруг остановился, как-то странно склонил голову набок, с минуту покрутил ею в таком положении, потом резко выпрямился, сказал:
- А х… его знает! – собрал свои бумаги и решительно удалился.
Лодку потом, конечно, спрямили, приняв недостающий балласт и выровняв на киле, а бедолага-Соловьев уже через неделю лишился и так долго ожидаемого им звания, и, в общем-то, уже надоевшей ему хлопотной должности (но не с повышением).
18.11.05.