Двое

Аркадий Пислегин
Во всей вселенной нас только двое,
И эти двое всегда одно…

Было обычное, для осени, хмурое утро. В новостройке уже копошились люди. Он проснулся от того что задыхался. Ему не хватало свежего воздуха. Он открыл окно и закурил, но дым не уходил в окно, а как будто назло ему оставался в комнате. В его квартире был постоянный полумрак, грусть и тоска обуяли его мысли, появилась новящивая идея напиться. Эта мысль так крепко вросла в его мозг, что было невозможно от нее избавиться. Таким образом он привык уходить от своих проблем, и не видел других путей для их решения. Но сегодня он не мог идти пить, эта мысль вьедалась в его горло и отдавалась тошнотой в желудке. Ему нужны были деньги, но их не было.
- Что делать? – думал он – Надо бросать пить. Вчера был последний день, в который я напился, но если смотреть правде в глаза – последний, не значит окончательный.
Хотелось неба и свободы. Он вышел на улицу, на стройке было людно и грязно. Ветер принес откуда-то запах сигаретного дыма, его стало тошнить, чтобы хоть как-то унять разбушевавшийся желудок он пошел со двора дома на улицу. Мимо него шли прохожие: красиво одетые девушки и юноши, солидные мужчины. Лишь он, как туча на ясном небе шаркал по асфальту сношенными башмаками в поисках себя и денег. Когда-то раньше он был художником, рисовал картины, затем продавал за большие деньги, а теперь у него нет денег, чтобы купить собственные картины.
На улице, в витрине дорогого бутика, он увидел свое отражение и ужаснулся.
- Неужели это я?! – думал он – как я мог до такого докатиться. Теперь я понимаю почему я никому не нужен.
Вид его был ужасен. Всклокоченные, сальные, давно не мытые и не стриженные волосы, опухшие щеки и глаза делали его лицо неузнаваемым. Растянутый длинный свитер уже не грел его плечи, а просто висел на нем как тряпка. Грязные, потертые джинсы и ботинки напоминали ему о его прошлой жизни. Такой же грязной и потертой. На всем этом сверху был надет кожаный плащ, забрызганный грязью.
 - Неужели это я? Домой, бегом домой, надо помыться! Хочу быть чистым как раньше.
Раздался осенний гром, подул сильный ветер, пытаясь отнять у него его мысли. Пошел дождь, такой мелкий и противный, что ему вновь захотелось спать. Прибежав домой он снял с себя всю одежду и залез в ванную. Было тепло и влажно, как на губах при поцелуе. Выстирав свою одежду, он вышел на балкон и стал смотреть в даль. На деревьях уже не было листьев, и улица просматривалась от начала и до конца. Под балконом мирно копошились люди, кто-то куда-то спешил, а где-то навзрыд плакал ребенок. Его маленькие пухленькие ручки и розовые щечки напоминали ему ангелов под сводами храма.
Решив прибраться, он открыл верхний ящик стола и стал разбирать ворох старых бумажек. Перед глазами проносились разные телефоны, имена, которые он уже давно позабыл. На дне ящика он нашел свою старую записную книжку. Номера телефонов очень постарели. Найдя телефон своей бывшей девушки, он решил ей позвонить.
- Да?! – вопросительный женский голос заставил встрепенуться все его нутро
- Здравствуй, моя радость!
- Кто это?
- Это я, твой малыш.
- Какой малыш, малыш умер два года назад!
- Да нет, я не умер. Но впрочем можно сказать и так. Ведь жизнь моя была хуже смерти, когда я исчез мне было плохо.
- Ты думаешь мне было хорошо? Ты ушел, ничего не объяснив, пропал, унеся с собой свою любовь и мой покой. Где я только не искала тебя, ночами не спала, а сейчас ты звонишь и говоришь здравствуй, радость моя. Как ты можешь так со мной поступать?
- Прости я был горд больше чем надо, но слабее обстоятельств. Нам надо встретиться и поговорить.
- Поговорить, очем? Я не хочу тебя видеть, вспоминать все то, что так сильно пыталась забыть все эти годы. Не надо бередить мою рану, в моем сердце нет больше места для тебя. Прощай…
Она положила трубку. В ее сердце что-то щелкнуло, она ждала, что он вот-вот позвонит, но он не звонил. Она хотела уже сама позвонить ему, но ее гордость не давала ей сделать это, гордость опять взяла над ней верх. Она любила его раньше, и все эти два года она только и делала, что ждала и не теряла надежды его снова увидеть. Но теперь она сама убила свою надежду, положив трубку.
Он был готов к такому, и поэтому ему не было неуютно от этого разговора. Прибравшись и выбросив весь хлам, он стал смотреть в газетах объявления о работе. Устроившись сторожем, ночами, чтобы не уснуть, очень много читал. Он читал Фрейда и Камоэнса, Шекспира и по, Достоевского и Стругацких, Паланика и Мураками. Ему хотелось наверстать все то, что он пропустил за эти два года. Иногда ночами он тосковал по ней, ему было одиноко и хотелось разреветься от одной только мысли, что он, самый близкий для нее человек, поступил так с ней. Но и она должна была его понять. Два года дикого запоя, в окружении живых трупов, в состоянии невменяемого бреда он мог натворить для нее много горя. И он сделал правильный выбор, что исчез тогда, ничего не объяснив.
Спустя два месяца жизнь начала принимать обычное размеренное течение. У него появились новые друзья, и он не хотел вспоминать свою старую жизнь. Он вновь вернулся к своему творчеству и был очень рад этому. Он еще пару раз пытался позвонить ей, но все попытки были тщетны. И вот, однажды, возвращаясь из своей мастерской, он медленно прогуливался по улице, мимо шли люди, такие же обычные и серые как он сам. Но вдруг, что-то защемило его сердце, он встретил ее. Ту, с которой так навязчиво пытался договориться о встрече. Их взгляды соединились, он вспомнил тот теплый свет в глазах, который грел его раньше, а сейчас даже обжигал.
Я не буду объяснять, как они вновь сошлись. Это все-равно никому не интересно, да и главное не в этом.
Они стали встречаться. Он рассказывал ей о своей прошлой жизни, она ему о своей. Но ей не хватило духу рассказать ему, что у нее есть человек, с которым она встречается.
Спустя пол года их отношения вновь стали провисать Появились какие-то недомолвки, она, иногда, исчезала куда-то ничего не объяснив. Но он любил ее, и не замечал, или просто не придавал этому никакого значения. Но сколько веревочке не виться, в один прекрасный момент он узнал все. Его разум был объят злобой, а сердце разочарованием. Он не понимал, что делать дальше. Или опять исчезнуть на несколько лет, или попытаться разобраться во всем этом. Его мысли бушевали, он не мог спокойно работать, он перестал ей доверять, но все-равно он тешил себя надеждой, что все то о чем ему рассказали – неправда. Он опять начал пить, жизнь его вновь начала рушиться как карточный домик. А она вела себя так же мило по отношению к нему, но он снова и снова убеждался в ее лжи.
Однажды, возвращаясь домой, он решил сократить свой путь и побыстрее прийти домой. Дома его ждала нераспечатанная бутылка водки и четыре стены. Он шел, голова его бурлила от мыслей и эмоций. Он не слышал, что сзади кто-то идет. Вдруг его ударили ножом в спину, он упал ошеломленный и содрогающийся от невыносимой боли. Вскоре последовали многочисленные удары в живот, в лицо. Кровь брызгала фонтаном. Журча и пенясь, она заливала глаза и одежду. Он был еще жив, он мысленно спрашивал: «За что?» Но он слышал только бульканье своей крови в горле. Разум его помутился, в глазах потемнело. Он умер.
Его нашли спустя четыре дня, еще через два она узнала о случившемся. Только сейчас она поняла, как ей стало одиноко. И уже тот, второй, который был для нее всем, вместо художника, не грел ей руки и сердце. Она возненавидела себя и весь мир за то, что они отняли у нее художника. Пустота ломала ее души и сознание. Она начала пить, словно расплачиваясь собой и своей жизнью за его смерть.
Ее нашли спустя три недели в своей квартире. Она лежала на полу, лицом вниз, под ней была лужа рвоты. Истлевший труп ее похоронили рядом с могилой художника.
Порой мне кажется, что я сплю наяву. Мне снится сон. Я стою на поле длинною в жизнь и не могу сделать шаг. Я смотрю по сторонам, предполагаю, что меня ждет там вдалеке. Может взлет, а может падение. Я пытался уйти от судьбы, но не смог. Хотя я не могу это с точностью утверждать так как не прошел всего жизненного пути. Жизнь коротка, она как любовь скоротечна, и невозможно ее повернуть вспять. Я стою на поле длинною в жизнь, а ветер волнует травы и мои волосы. Передо мной появляется она, она стоит на месте, на котором необходимо сделать выбор, выбор, который определяется рамками жизни. Но мне уже легко жить и совершать. Я стою на поле, а ветер колышет колосья. Они как судьбы людей. Для века очень велики, а для вечности слишком малы. Но мне уже легко, ведь это поле, где я умер.
22 марта – 13 июня 2003 года