Из заставки на сайте одного почитателя поэта "Жила в мире чья-то душа: любила, боролась, скорбела и искала. Прошло время,- и мы бы о ней ничего не узнали, даже не подозревали бы о её существовании. Но вдруг происходит встреча, которая приоткрывает нам дверь в её жизнь, и эта жизнь сливается с нашей.
Николай Владимирович Стефанович практически не печатал свои стихи при жизни, но теперь настало время знакомства с ними. Лирика Стефановича - это жажда любви и святость детства, это вера в Бога и боль за свою родину.
К сожалению, биографических сведений о нём очень мало, и стихи, представленные здесь - это только малая крупица его творчества, только то, что мне удалось найти. Николай Стефанович был не только поэтом, у него есть две евангельские поэмы "Блудный сын" и "Страстная неделя" и поэма посвященная последним дням жизни А. Блока - "Во мрак и в пустоту".
Стихов на сайте порядка полутора десятков, приняты безоговорочно, потому что, если твой поэт - то и этого достаточно. А потом можно уже искать... или забыть. Я - не забыла.)
***
Казалось душу исковеркаю,
И страшен груз, и нет пути,
Но крест сверкнул над старой церковью,
Во мгле невидимый почти.
А над церковною оградою
Летят большие облака,
И окрыляя вдруг и радуя,
И ноша тяжкая легка...
***
Теперь я немощен и стар,
Но как и в детстве - у балкона
Повис задумчивый комар
На нитке собственного звона.
И тоже все до мелочей,
До каждой трещины на блюдце...
Когда я слышу: "Мальчик! Эй!" -
Я не могу не оглянуться.
Я знаю, что выходил лишь один сборник Стефановича, не держала его в руках. Познакомилась с ним, обнаружив в журнале "Новый мир" (конец 80-х годов)подборку.
А со временем произошло вот что.
Несколько дней в голове крутилась одна вещь. Там хвостик мысли, там что-то неясное. И вдруг всё сложилось в четкую картину.
В книгах Аллы Андреевой упоминается некий поэт, который «сдал» Андреева. Вот на стр. 173 «Плавания к Небесной России» читаю: «Мы познакомились с одним поэтом, точнее поэтом и актёром Вахтанговского театра. Человек он был интересный и как-то невероятно нужный Даниилу. Я могла только любоваться и радоваться, как они с полуслова понимали друг друга, как читали друг другу, как говорили, как совершенно, что называется, «нашли друг друга», словно два наконец встретившихся очень близких человека. Я не знаю, работал ли этот человек в ГБ или его просто вызвали, но он нас «сдал»…Зла у меня нет … ни на того человека, который был так Даниилу каким-то своим духовным родством, как ни странно это звучит». И дальше: «Тот поэт, о котором я говорила, взял у нас роман Даниила, чтобы прочесть, и позвонил очень взволнованный:
-Как Даниил Леонидович?
Я отвечаю:
- Да всё в порядке. Телеграмма из Харькова пришла.
Он очень обрадовался, может, в ту минуту подумал, что всё не так страшно. Он сказал, что хочет принести роман. Я возразила:
-Да не спешите. Даниил вернётся через два дня, тогда принесёте.
- Нет, нет, я принесу.
Он принёс книгу, не вошел даже, а просто с порога отдал её мне в руки. Книга была переплетена Даниилом».
Далее. Из «Воспоминания о Данииле Андрееве» Б.В. Чуков (стр. 467 Собр. Соч. Д. Андреева, т.3, кн. 2):
«… в «Круге первом» упоминается об аресте Даниила Леонидовича и его друзей (вызванном тем, что его роман «Странники ночи» был передан в МГБ поэтом С.)… Андреев много рассказывал о С., о своём аресте и следствии. С. одевался очень бедно, имел истощенный вид, но вместе с тем это был человек, великолепно знавший русскую культуру и завоевавший безграничное доверие Андреева свои увлечением философией Владимира Соловьева.
- Когда он рассуждал о Владимире Соловьеве, у него блестели глаза, - пояснял Даниил Леонидович».
Далее. Журнал «Новый Мир», 1988 г., №11, стр.155. Раздел «Из литературного наследия». Подборка стихов Николая Владимировича Стефановича (1912-1979), предваряемая вступительной статьёй Сергея Бочарова, в которой есть такие слова: «В литературном мире он (Стефанович) был известен как переводчик поэзии с разных языков; в молодости был актёром вахтанговского театра… У Стефановича есть нерадостные признания, есть переживания собственной жизни как неудачи. «Я любить не умел…» - в этих тяжких словах, какими открывается трагическое стихотворение … - нет игры и рисовки».
И последнее. Из отзыва Д.Самойлова в письме к Чуковской Л.К. " Написал о Глазкове в "Литгазету", предисловие к стихам М.С. для Тарту и предисловие к стихам Н.В. Стефановича для альманаха "Поэзия".
Знаете ли Вы Стефановича? Он поэт истинный и замечательный. Постараюсь раздобыть его стихи для Вас."
См.: Памяти Николая Стефановича (1912-1979) // Альманах "Поэзия", 1981, № 29.
В "Поденных записях" Д.С. так описал эту "дурную историю": "За пять минут до начала вечера памяти Стефановича, где я был председателем, незнакомая девушка, похожая на Горбаневскую, вручила мне письмо некоего Александра Аркадьевича Борина. В письме сообщалось, что Стефанович до войны посадил девять человек, из которых уцелел один Борин. Просьба огласить письмо.
Письмо это, конечно, не доказательство, но я открыл вечер в растерянности и не мог сказать всех слов, которые приготовил....
На другой день я позвонил Борину. Он настаивает на том, что в письме правда. Из-за его состояния (шесть инфарктов) мы не могли встретиться....
В результате моего "расследования" о Стефановиче обе стороны на меня в обиде: каждая не нуждается в доказательствах" (Д. Самойлов. Поденные записи. В 2 т. Т. 2. М.: Время, 2002, с. 150, 153).
И уже по-новому читаешь стихи Николая Стефановича:
***
Какой-то в памяти провал...
Ты помнишь лес, бурьян, болото -
Но ты ли там существовал
Или другой, быть может, кто-то?
Чей страх ты вспомнил? Детство чье?
Так сердце билось - не твое ли?
Где затерялся ты ещё -
В чьей страсти, ревности и боли?
И вот ты наг, и сед, и слеп,
Но вдруг прозрел: дома и люди,
И кто-то едет на осле,
Припоминая всё, что будет.
Кричит петух сквозь гром и гул,
Кричит о трусости и сраме,
И небо кто-то зачеркнул
Тремя огромными крестами.
Куда-то в ночь, куда-то вниз
Летишь стремительно, как камень,
- И вдруг откуда ни возьмись -
Учебник, улица, экзамен...
Потом разлад и перебой,
И неожиданно всплывает
Недавно слышанный тобой
Случайный разговор в трамвае.
Ты не ослеп и не оглох,
Но всё внезапно оборвалось.
Опять полынь, чертополох,
Опять беспамятство и хаос...
И вдруг - созвездий кутерьма,
Такое чье-то появленье,
Что храмы, горы и дома
Упали разом на колени.
Но здесь предел заветный тот,
Здесь та последняя граница,
Где жизнь и смерть уже не в счёт,
Где каждый сразу всё поймет
И в каждом всё соединится.
Вот такая история любви и взаимопонимания и – предательства: «сдачи» друга органам фактически на смерть.