Врачи определили срок родов - 26 февраля. Но начался март, а у Ани никаких признаков. Растолстела она страшно, ходить было тяжело, но, тем не менее, продолжала ездить в институт. С трудом она с сестрой, жившей тогда с ними, втискивалась в первую дверь трамвая под бурные протесты остальных пассажиров и кондуктора: молодые, а лезете в переднюю дверь. Наш славный обыватель обожает обличать, ущучивать и воспитывать, упуская из виду всякие необычные вещи, как то: беременная женщина, молодой инвалид и т.д. Ане приходилось чуть не в слезах доказывать свое право втискиваться в первую дверь, да еще и в сопровождении молодой и длинноногой Галки, которая, чуть какая опасность, кричала пронзительно: "Аня!", чтобы удостовериться, что у той всё в порядке.
Пятого марта, в ясный весенний день, Анна почувствовала тянущие боли в животе. Все сроки были позади, значит, нужно хотя бы пойти на консультацию. Та была при роддоме, и Аню сразу же уложили в патологическое отделение. Пришло восьмое марта, муж с утра маячил под окнами: «Ну, ты скоро?» Аня улыбалась сквозь стекло, отправила вниз записку: "Злыдень, сплавил жену?". Галя со своим дружком Вовой тоже пришли, поздравить и в надежде – а вдруг… Аня их в который раз разочаровала – ничего. (Володя, прочтя Анину записку, полушутя предположил: "Может, ничего не будет, рассосется?")
Прошло девятое, десятое, а Аня - как огурчик. И только 11 марта у неё начались первые, напоминающие схватки, боли. Аню тут же перевели в предродовую палату, и началась её двухсуточная эпопея.
Схватки то начинались, то прекращались. 12-го были куда-то там выборы, и утром она с несколькими товарками из палаты спустилась в вестибюль, где для пациенток был устроен избирательный пункт, проголосовала, вернулась, и продолжала маяться.
Долгие, мучительные сутки!
Рядом с нею перележала масса женщин, тихо и громко «переживавших» этот процесс, интеллигентных, смешливых, злых… Если бы не приступы боли, было и над чем посмеяться. То одна из рожениц лезла головой в прикроватную тумбочку, уверяя, что так боль уменьшается. То другая, в короткий миг отдыха, когда схватки чуть ослабели, просила ее разбудить, когда они опять начнутся, боясь проспать самое главное: «Я всегда так крепко сплю». А еще одна, заметив, что позже неё поступившие в предродовую женщины уходят раньше в родовую палату, взвывала: "И тут блат, ё-моё!.." и громко материлась.
Из родовой доносились то крики, то увещевания, то вдруг смех: потом нянечка, присутствовавшая там, рассказала - одна из родивших, опроставшись, стала слазить со стола. "Куда?!" - подхватили ее отвлекшиеся было сестры-акушерки. "А мне мужу надо сообщить, - озабочено говорила роженица, - он просил, как рожу - позвонить, что да как».
Нагляделась Аня и на разных медсестёр, врачей и нянечек! У одной врачихи боялись рожать – ходили слухи о множестве патологических родов в её дежурство. Аня тоже познакомилась с её руками – плохие, неумелые были руки. После осмотра (Аня всех врачей за эти двое суток «перебрала») еле живая сползла с кресла - так больно её никто до этого не осматривал. И нянечки - то ворчливы и злы, с неприязненными поговорками: "Любила кататься…" или, протирая пол в палате, вдруг напустится на особо стонущую: "Чего орешь, кто тебя сюда звал? Сама пришла, так не ори!", то - с добрым сочувственным смешком: "Ну, ничего, потерпи, зато потом как легко-то будет, я приду, посмотрю, что ты там нарожаешь".
Настал понедельник 13 марта.
Всю предыдущую ночь Аня промаялась. Боли, то сильные, то послабее, не давали уснуть. Она поднималась, выходила в коридор, стояла у окна, прижимала к холодному стеклу лоб, щёку – отвлекалась. Дежурная медсестра увещевала: «Идите в палату, лягте, вам силы понадобятся завтра, да и бывает, что рожают на ходу, не надо рисковать». Аня возвращалась в палату, брала с тарелки баночку со сгущенным молоком, делала несколько глотков – целый день она ничего не хотела есть, и молоко - заставляла себя: нужны были силы.
А утром ей назначили стимулирующие уколы – беременность переношенная, ждать естественного разрешения уже было опасно.
В два часа дня, когда Аня уже ожидала приглашения в родовую, а к ней снова подошла сестра со шприцем (действие укола продолжалось два часа), и женщина не выдержала, застонала, заплакала: "Да когда же это закончится?" Двое суток шла родовая деятельность, но ребенок не шел. Врачи упустили время для кесарева сечения, понадеялись, что роды пройдут естественно. В 4 дня пополудни Аню позвали в родовую -было принято решение о родовспоможении…
И началось… В родовой шла настоящая битва за ребенка. Не меньше пяти человек собралось на Аней. Манипуляции с инструментами, масками, системами, крики, подбадривания: "Аня, тужься! Ещё… Погоди, дыши, глубже дыши, давай – давай, теперь сильнее, не останавливайся!"
Невыносимая боль разрывала Анин пах, но не она была главной, главным было живое человеческое существо, так тяжело выходящее на свет. Оно должно было выйти во что бы то ни стало целым, невредимым, поэтому, крича и плача, изгибаясь, напрягая тело, уцепившись за поручни родового стола, Аня выталкивала из себя нечто огромное, будто превышавшее её самоё. "Молодец, Аня, еще, еще!" - кричала врач, принимавшая роды.
Поручни стола (Аня с удивлением взглянула на эти два металлических толстых стержня по бокам, когда взбиралась на стол – зачем они тут?) – нагрелись от Аниных рук, из памяти выскочили все наставления насчет дыхательной гимнастики, которой их обучали в женской консультации: ничего она не помогала. Всё тело было сплошным, сведенным судорогой, мускулом – «Ох!»
И, наконец, что-то вылетело из женщины, корчившейся на столе, и с тяжелым мокрым шлепком было принято врачами. "Господи, какой крупный ребенок!" - вырвалось у акушерки. "Закончилось!" - пронеслось в голове Ани.
И наступило блаженство! В первые минуты Аня будто оглохла, ослепла и потеряла обоняние. Отступившая боль унесла все ощущения, все чувства – осталось одно: необыкновенная легкость. Как из тумана доносились всхлипы и чмокание младенца: он не сразу закричал, и акушеры немного повозились с ним, пока вдруг в палате не раздался густой бас. Малыша, почти лилового, толстого, как полено, показали Ане. Она повернула к нему голову. Блаженная улыбка, не связанная с этим красным толстым и длинным тельцем, а появившаяся на её лице с мыслью «закончилось», не пропадала.
Всё было не напрасно: за эти девять с лишним месяцев и последние несколько дней была проделана и завершена большая работа, и этот результат – ревущий в голос новый человек, согнувший толстенькие ножки, лежащий на руках акушерки – был ей ещё не дорог, но он был! Ради него было перенесено столько боли – и он жив, он есть. Да разве это не награда? Именно – награда, бесценная.
Она кивнула головой, мальчика унесли взвешивать, пеленать, привязывать номерок…
В дверь заглянула дежурная сестра: "Там внизу муж волнуется, что сказать?" - "Скажи, что мальчик, вес 4.300, длина 53 см, но пока есть опасения – очень сложные роды..."
Аня лежала, витая почти что в небесах, и, слыша слова: «опасения», «травмированный», улыбалась: никаких опасений у неё не было. Всё позади. А впереди будет только хорошее.