- Куда падают люди во сне? – спросил дядя Миша, глядя в тускло-серое небо, вот-вот готовое разрешиться дождём.
- Не знаю, - ответил я. – Я в это время всегда просыпался.
- Вот именно! Падение во сне – это возвращение в наш мир из собственного мира каждого, а раз мы падаем, это значит, что наша душа выше всего этого обобществлённого… Чего молчишь? Согласен?
Пару мгновений я простоял в задумчивости и выдохнул:
- Согласен.
- Как-то тускло, - возмутился дядя Миша. – Как небо над нами. Но если даже ты смог что-то дельное вымолвить, то и оно непременно прольётся.
И дождь не заставил себя ждать, застучал крупными каплями по асфальтовому полотну дороги. А мы всё так же стояли возле заглохшего «Запорожца» и даже не думали спрятаться от ливня внутрь. Дядя Миша звучно сплюнул и сказал мне:
- Туда!
И мы пошли в направлении, куда указывала его рука – в придорожную дубраву, ещё не успевшую одеться зеленью. Жирная грязь хлюпала под нашими подошвами, заставляя ступать осторожно, боясь поскользнуться. Вскоре роща стала редеть, и мы вышли на широкую проплешину, переходящую в крутой склон высокой сопки. Где-то внизу горели огни крупного города, разноцветные пятнышки зонтов текли по дороге вместе с грязными водами.
- Вон он – общий мир, жильё для всех! – воскликнул дядя Миша, становясь на самом краю обрыва. – Мы стоим над ним и видим его неприглядную наготу.
- Видим, - отзывался я, и, борясь со страхом высоты, рассматривал вечерний город.
Дядя Миша едко усмехнулся, оттолкнулся ногами от края и прыгнул.
Я – за ним.
И две души-бабочки спорхнули с края обрыва, устремившись к своим спящим телам в погружающемся в ночь городе…