Армагеддона звали Сергеем Сергеевичем. Впрочем, это совершенно не важно, потому что не всякий на заводе и вспомнил бы его настоящее имя-отчество. Армагеддоном же заместителя директора называли за привычку вихрем налетать на любой заводской цех или отдел, устраивать при этом разнос с раздачей выговоров и лишением поголовно всех премии. Заводчане знали его крутой нрав, посему жутко боялись. И в те редкие дни, когда Армагеддон покидал свой кабинет, отправляясь в пешую прогулку, и без того вымерший завод вымирал еще больше, и всякий обреченно забивался в какую-нибудь щель, правда, без особой надежды уцелеть.
В ту осень судостроительно-судоремонтный завод простаивал. Общий развал в стране дотянулся и до судостроителей на берега Невы. Рабочий люд просачивался к восьми утра через проходную и разбредался по территории, пропадая в бездонных раздевалках, растворяясь среди станков и механизмов. Над заводом продолжала висеть тишина и к половине девятого, когда подтягивались первые служащие, и к девяти, когда проходную пересекало начальство. Директор если и появлялся, то ближе к обеду, и заводоуправление оживлялось минут на десять: хлопали двери кабинетов, стрекотали факсы, секретарша вызывала по селектору того или иного. Но начинался обед, и народ дружно вваливался в столовую, расположенную тут же на первом этаже здания заводоуправления, где принимался галдеть в очереди да звякать ложками за столами.
После обеда работа долго не клеилась, текла вяло.
Армагеддон в тот день прибыл на своей белой «Тойоте» в три часа дня, когда сам директор – шутка сказать! – собирался уже уходить. Сергея Сергеевича не было на заводе несколько недель, и острословы поговаривали, что он то ли отдыхал на Багамах, то ли консультировал правительство в Вашингтоне. В любом случае, никто не жалел об отсутствии зама директора ни на йоту.
Вахтер на проходной, находясь в полной готовности открыть шлагбаум, уже высматривал директорскую «Волгу», когда белая «Тойота», скрипнув тормозами, чуть не врезала ему под зад. От неожиданности страж ворот выпустил из рук веревочку, и шлагбаум птицей взмыл вверх. «Тойота», лихо рванув с места, удовлетворенно промчалась сотню метров и встала у центрального входа в заводоуправление, где разрешалось стоять только директорской «Волге».
Спустя пару минут, Армагеддон резво прогарцевал по коридору к себе, мало обращая внимания на заискивающие улыбки подчиненных и в три часа десять минут распахнул двери директорского кабинета. Говорят, ногой.
Совещание директор начал в четыре, когда до конца рабочего дня оставалось всего ничего. Спешно собранные по всему заводу, начальники цехов и участков восседали вперемежку с плановиками и снабженцами. Маленький, тщедушный, неказистого вида директор явно контрастировал с Армагеддоном - дородным розовощеким мужчиной роста выше среднего, облаченного в безукоризненно-белый импортный костюм и украшенного ярко-красным галстуком. Тяжелый директорский взгляд исподлобья вмиг установил тишину в зале. Спокойным голосом, обращаясь куда-то в пространство, директор начал совещание.
- Сергей Сергеич только что вернулся из командировки в Голландию. Мы все надеемся, что он привез заказ, с которого начнется возрождение нашего завода. Речь идет пока о двух сухогрузах речного класса, заказанных нашему заводу одной частной голландской фирмой. Если мы справимся с этим заказом, в перспективе можно рассчитывать на строительство уже целой серии подобных судов. Прошу вас, Сергей Сергеевич.
Армагеддон, подражая директору, тоже обвел всех тяжелым взглядом. Всем стало понятно, что ему приходится иметь дело с лодырями и предателями, спуску которым не было и не будет никогда.
- Сроки жесткие, – рубанул замдиректора. – Заказчик требует соблюдения своей технологии, а это значит, что придется работать строго по их правилам и с их материалами. Изделие нам хорошо знакомо – два речных сухогруза водоизмещением тридцать две тысячи тонн каждый, серия Р-32 типа «Невский».
Присутствующие облегченно оживились. Еще бы! Р-32 завод выпускал в последние лет восемь! Было выпущено их ровно двадцать пять штук и казалось, что Судостроительный Бог, наконец, улыбнулся, послав этот заказ! Вся оснастка и приспособы сохранились, все операции отработаны. Ни о чем лучшем и не мечталось!
Надо сказать, что речные сухогрузы этой серии представляли последнее слово отечественного судостроения. Спроектированы были Р-32 специально для работы на реках, изобилующих мостами, шлюзами и узкими протоками. Ходовая рубка в походном состоянии могла приподниматься над палубой на несколько метров, что при движении дает хороший обзор с мостика. Но при приближении к мосту рубка могла опускаться прямо на палубу, и судно легко преодолевало препятствие. Не надо стоять в ожидании разводки мостов.
Кроме того, в носовой части судна предусмотрены два водометных двигателя, что дает возможность филигранно «двигать носом» при прохождении узких пролетов мостов или при движении в каналах и шлюзах.
- Не вижу повода к радости! – взвизгнул Армагеддон. – Сначала сдайте вовремя заказ. На все у нас с вами восемь месяцев…
Дальнейшие его слова потонули в смешках и гуле обсуждения.
Восемь месяцев! Более чем достаточно.
Представитель голландской фирмы появился на заводе уже через неделю. Оказался он почему-то поляком, долговязым парнем лет тридцати, совершенно не солидно облаченным в полинялые джинсы и стоптанные кроссовки. Его познакомили со всеми управленцами, показали цеха, но он как-то боязливо ко всему отнесся. Ходить по заводу один опасался, на стапель не лез, интереса не выказывал. Признавал только Армагеддона и часами просиживал в его кабинете. Впрочем, и поляк, и Армагеддон часто пропадали по нескольку дней и, говорят, что их видели то выходящими в обнимку из ресторана, то пьяно горланящими на заводской базе отдыха, расположенной на самом берегу Ладожского озера.
Меж тем, работа закипела, и завод невозможно было узнать. Соскучившиеся по настоящему делу работяги не нуждались в понукании. Каждый знал свое место, и дело заспорилось. Впечатление такое, что сотни людей, подобно муравьям, повылезли из всех щелей, и, повинуясь чьей-то доброй воле, в едином порыве тащили все и вся на благо общему делу.
Металл прибывал вагонами из Череповца, да диковинный какой-то, раньше такого и не видели. Несмотря на долгий путь, рулоны с металлическим листом хранили первозданную черноту, как будто только что покинули прокатный стан. Секрет, видимо, таился в свойствах нанесенного на металл покрытия – то ли анодирования, то ли напыления какого-то. Много лет спустя участники этих событий демонстрировали образцы этого металла (всякие обрезки, «случайно» попавшие в личные гаражи и дачи), и на них не возможно было найти даже следов ржавчины!
Работали в три смены. Стук кувалд, вспышки электросварки не прекращались ни на минуту. Работа шла со значительным опережением графика.
Удивила и прибывшая из Германии краска. По виду она в точности походила на наш родной сурик – такая же жиденькая и рыжая. Но слипалась с окрашенным металлом насмерть. Кладовщик, принявший ее на свой склад, рассказывал поразительные вещи. Правда, был он мужиком не вредным, и за приемлемый водочный эквивалент многие заводчане смогли познать свойства дивной краски, окрасив ею свои сараи, гаражи, и даже автомобили. Поэтому вполне понятно, что покраска двух готовых корпусов перед спуском их на воду производилась не совсем германской краской, а, скорее, ее отечественным аналогом.
Спуск на воду произошел с подобающей торжественностью. «Сирка» и «Мирка» - так назвали строящиеся сухогрузы в честь дочерей хозяина-голландца, получив по напутственному удару бутылками с шампанским, эффектно скользнули в невскую воду, и тут же были отбуксированы к достроечной стенке завода. Именно там, уже на воде, предстояло оснастить их двигателями, прочим судовым оборудованием, проложить километры труб и электрических кабелей.
Все шло как по маслу. Как вдруг…
Уже заканчивали монтаж судовых двигателей, когда в сопровождении Армагеддона представитель фирмы появился у достроечной стенки. Долго ходил вокруг да около, что-то высматривая. «Конечно, - посмеивался бригадир Петрович – интересно знать человеку, за что же ему в зарплату гульдены его начисляют!» Сглазил бригадир! Как есть сглазил.
Пару дней спустя, последовала команда Армагеддона: «Стоп!», и более того – часть уже установленных узлов было приказано с судов снять. Разогнанный отлаженный заводской маховик вдруг резко остановился и… закрутился в обратную сторону.
«Сирку» и «Мирку» вытащили из воды и вновь установили на стапеля.
Все прояснилось, когда спешно сформированная бригада инженеров и служащих – этих заводских трутней, выуженных со всех кабинетов и каморок – вооруженная разномастными скребками, получила команду содрать с корпусов всю краску. Оказалось, что по заморской технологии, немецкую чудо-краску надо наносить на голый металл! То есть, перед покраской надо было удалить не предусмотренное защитное напыление, нанесенное с лучшими намерениями череповецкими металлургами, потому как все немецкие сертификаты гарантировали только стойкость покрытия этой краской голого металла, а не пленки неизвестного происхождения. Хотели как лучше, а получилось как всегда.
Но это же был наш сурик! Конечно, доказать что-нибудь голландцо-поляку нечего было и думать, но наш отечественный продукт успешно преодолел и напыленный слой и еще несколько микрон, прочно растворясь в металле. Тем не менее…
Разномастная бригада «народного ополчения» трудилась недели две. Поначалу неуклюжие, к концу работы они уже лихо летали по этажам лесов, уверенно пользовались в разговорах матюжками, органично вплетая их в свою речь через слово, остервенело скребли своими нехитрыми приспособлениями стальные корпуса судов, создавая столько шума, что невольно радовался всяк их энергии и генетической пролетарской памяти. Крыли Армагеддона, поляка, бригадира Петровича, а пуще всех – кладовщика, пропившего немецкую краску. Уж она-то, по общему убеждению, снималась бы значительно легче!
Следующую неделю народное ополчение сменила бригада Петровича с пескоструйными аппаратами. К пятнице два корпуса сверкали на солнце по выражению Петровича "как котовые яйца". Длинновязый поляк всем улыбался, кивал и, изображая указательным и большим пальцами букву «о», произносил одно и то же слово: о-кэй!
Можно было красить оба корпуса. Но…
Но оказалось, что на складе краски нет никакой! Ни немецкой, ни нашей, хотя по всем бумагам нашего сурика должно было оставаться вдоволь. Плюнув на разборки с кладовщиком, срочно заказали новую партию немецкой краски в соседней Финляндии.
Надо сказать, что к тому времени уже во всю лютовали крещенские морозы, ибо на календаре была вторая половина января. Конечно, близость Ладоги, Финского залива и Невы всегда здесь сглаживали морозы, но столбик термометра уверенно держался ниже минус двадцати. А по голландской технологии красить разрешалось только при плюсовой температуре!
Над «Сиркой» и «Миркой» срочно вознеслись огромные брезентовые шатры, а под ними установили мощные теплогенераторы. Тепло под брезент закачивали круглые сутки, и круглые сутки бодрый ладожский ветер уносил его в сторону Питера, от чего зима в том году в Питере случилась, наверное, чуть мягче обычной.
Краску привезли в субботу. Слух об этом распространился сам.
Вахтер, было, попытался воспрепятствовать работягам пройти на завод, но вовремя сообразил, что собственное здоровье дороже. Словно песок в песочных часах, рабочий люд перетекал в чашу завода, пока не перетек весь без остатка. К обеду появился и Армагеддон с не очень трезвым поляком, однако сумевшим вполне убедительно скрутить на пальцах букву «о» и произнести свое «о-кэй!»
Покраска прошла без эксцессов.
Пока краска сохла, следовало подумать о следующем шаге.
Вызванному речному ледоколу пришлось пробиваться из Питера, почитай, через всю Неву два дня. Ледокол деловито раскрошил винтами припайный лед у заводской стенки, и, отойдя чуть в сторону, казалось, принялся наблюдать, как «Сирку» и «Мирку» вновь спустили на воду. Только на сей раз – без всякой помпы, по-деловому и буднично.
И все вернулось во круги своя. Заводской маховик снова стал набирать обороты. График работ, конечно же, был сорван, но не безнадежно. Медленно, но верно отставание таяло.
Работали в три этажа. В трюмах возились машинисты и электрики, на палубе шел монтаж телескопического подъемника ходовой рубки, на мачтах висели радисты.
И вот к началу марта приступили к отделочным работам в каютах экипажа, расположенных в носовых частях судов. Металлические переборки предстояло утеплить пенопластом, который прятался под листы прессованного картона, отделанного декоративной пленкой.
Самое обидное, что команда «Стоп!» прозвучала уже практически после завершения отделочных работ. Спешно собранное «народное ополчение» разбрелось со своими скребками по каютам отдирать пожаронебезопасный картон и отечественный пенопласт, который, как оказалось, при горении выделяет жутко ядовитый продукт. Через две недели голландцы прислали железнодорожный контейнер со своими материалами и подробную инструкцию на английском языке…
Тем не менее, к сроку успели! Четко в назначенный день тридцатого мая весь заводской люд собрался у расцвеченных флажками двух судов. Прибыло телевидение, корреспонденты питерских газет. На митинге по советской еще традиции много говорили, улыбались, расцеловывали долговязого поляка.
Назавтра оказалось, что поляк не уполномочен принимать суда от лица голландской компании. Более того, он тыкал пальцем в строчку договора, гласившую, что суда должны быть доставлены в Голландию, и только там переданы заказчику! В английском варианте эта строка не допускала иного понимания, тогда как русский перевод был не так категоричен. Как так получилось с переводом – разбираться некогда. Каждый день отсрочки – это минус два процента от ожидаемой прибыли!
Срочное совещание у директора высветило проблему во всей красе.
Во-первых, нечего было и думать, что изделия завода могут путешествовать по железной дороге – слишком тяжелые и габаритные. Единственная возможность их транспортировки в Голландию – это морским путем. Причем, своим ходом.
Вот тут появлялось и во–вторых, и в-пятых, и в-десятых! Суда речного класса имеют слишком низкий борт, и плавать по морю им категорически запрещено по всем мировым нормам! Поэтому, принято решение срочно нарастить борта по всему периметру на метр двадцать.
- Сделаем! - сказали корпусники. – Дайте только металл!
- А металла нет! - отвечает завскладом. – Разве что двадцатка.
- Черт с ней! Давай двадцаткой! – ревет Армагеддон.
За неделю борта кое-как нарастили толстенными двадцатимиллиметровыми листами. Особого качества сварки и не требовалось, потому что по приходу на место все равно весь металл придется срезать.
Теперь ходовая рубка все время должна была находиться в верхнем положении, так как в опущенном на палубу состоянии из-за наращенных бортов рулевому ничего не видно. Но при этом центр тяжести судна окончательно сместился вверх! Любая мало-мальски серьезная волна с легкостью опрокинула бы такую посудину вверх килем.
Решено заполнить трюмы балластом и, наконец-то, отправить суда заказчику. Много раз заводские «Камазы» летали на карьер, забивая трюмы «Сивки» и «Мирки» щебнем и песком…
Голландцы остались довольны и самими судами, и качеством работ. Глава голландской фирмы с удовольствием подписал акт приемки двух российских речных сухогрузов. Случилось это, правда, только двадцатого июля, то есть спустя пятьдесят дней после означенного срока сдачи судов по договору. Прибыль завода по выгодному голландскому контракту в этот день как раз стала равна нулю!
Голландец получил два современных российских сухогруза речного класса практически по себестоимости, оплатив лишь материалы и труд заводчан по самым минимальным – даже для России - ставкам. Мало того, что сэкономил миллион долларов, он еще долго выставлял дополнительные счета то за утилизацию балласта с переданных ему судов, то за работы по демонтажу наращенных бортов, то так - за всякую мелочь.
Для заводчан снова наступило безвременье. Снова задержки зарплаты, отпуска за свой счет, вынужденное безделье и тихо таящие надежды на светлое завтра.
Всяк по-разному воспринял это время.
Управленцы долго еще отходили от шока, как истинно русские люди, пытаясь ответить на извечные российские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». В конце концов, решили, что виноваты все: и сами, не обнаружившие мошенничества с договором; и производственники, пытавшиеся спихнуть привычную с советских времен халтуру иностранцам; и кладовщик, разворовавший материалы. Кладовщика пытались отдать под суд, но оказалось, что по бумагам с учетом «усушек» и «утрясок» уже все почти и сходится.… Так и махнули рукой!
Рабочий люд однозначно винил во всем Армагеддона. Вдруг стал Сергей Сергеевич замечать все чаще прямые признаки неуважения. Нет-нет, да кинет кто презрительный взгляд, или отпустит смешки с матерками вслед. А на общем собрании Петрович вовсе прямо в лицо высказал! Бездоказательно и открыто обвинил Армагеддона в сговоре и мошенничестве.
Не вынес такого позора замдиректора, оскорбленный, уволился, как ни уговаривали.
Среди присланных на Новый Год в адрес завода поздравительных открыток оказалась одна, привлекшая всеобщее внимание. Отправителем открытки значилось представительство в Санкт-Перербурге той самой голландской фирмы! Внизу витиевато закрученного поздравительного текста с выражением надежд на дальнейшее сотрудничество стояла подпись директора представительства – Сергея Сергеевича Армагелова. Каллиграфически выведенная подпись легко читалась: Армагеддон.