Он бежал к самому рассвету, уже не замечая ни свиста ветра в ушах, ни жара в легких, ни боли в изрезанных стеклами ступнях. Хотел только одного – упасть, пусть даже удариться об асфальт и покатиться кубарем, сбивая в кровь локти и колени, но только упасть, почувствовать лицом прохладную дорогу, почуять запах шин и бензина, а всем телом сладкую истому.
Еще один быстрый взгляд назад – они не отставали. Да он и не ждал этого. Солнце постепенно выползало из-за горы, заставляло щуриться, хотя он и так смутно видел. Кровь склеивала ресницы липким потоком, щекотно скользила по виску, причудливо загибаясь к подбородку. Демирель не надеялся на пощаду, надеялся на себя и свои ноги, которые потихоньку стали сдавать. Ни одной машины, ни одного человека, хотя бежал он уже минут тридцать точно. Еще один взгляд назад – не отстают, а вроде приближаются.
Демирель выругался мысленно, и тут же поблагодарил Бога, что не стреляют.
Сколько еще бежать? Поворот за поворотом. Серпантин поднимается все выше. Роса на шоссе приятно холодила босые ступни парня, ветер устало пристроился рядом и уже не свистел как в первые минуты погони, а мягко мурлыкал августовский мотивчик. Демирель вновь с досадой почувствовал, что слабеет.
В тишину утра вдруг стали вплетаться новые звуки – звуки мотора. Демирель настороженно оглянулся, если у них появилась машина, ему определенно конец. «И что я им сделал?»
Но звук доносился из-за очередного поворота. Мотоцикл, - угадал Демирель. И точно: навстречу ему вынесся ярко-алый, словно облитый кровью «Кавасаки», на котором сидела Сайора. «Она-то что здесь делает?» - не успел удивиться Демирель. Девушка затормозила около него, лихо спрыгнула с сиденья, обдав парня ветром своих пепельных волос, умопомрачительно пахнущих свежестью.
- Садись.
Не спрашивая Демирель сел, развернул мотоцикл.
- А ты?
- Нельзя. Сам.
Что сам, почему нельзя, Демирель не стал уточнять, потому что чувствовал - так надо. Мотоцикл взревел, и рванул с места.
Демирель вписался в один поворот, второй. И дорогу ему преградил полицейский кордон. В последний миг парень буквально по краю пропасти объехал его, затормозил чуть поодаль, обернулся и показал ошалевшим копам старый как мир жест – откуда пришивается рукав.
Его стала грызть злость – теперь и власти включились в погоню. «Да что я натворил-то?» - снова спросил себя Рели. Попытался хоть что-нибудь вспомнить, но вместо этого понял, что ему не хочется ни до чего дознаваться, а хочется только одного – убегать, прятаться, путать следы, а если совсем прижмет, то и убивать преследователей.
Мотоцикл послушно нес вперед, рыча в унисон с безумной песней ветра. В зеркальце заднего обзора мелькнуло две машины.
- Кавасаки, W-150, немедленно остановитесь и прижмитесь к обочине, - объявил металлический голос в мегафон.
Демирель чуть не выпустил руль от внезапного порыва повторить свой жест. Озорная дикость вспыхнула где-то в сердце и пошла гулять по крови, заставляя ее играть, словно молодое вино.
А еще Демирель вдруг понял, что стоит ему остановиться и тогда его расстреляют на месте за… а неизвестно за что. Он гнал, пригибаясь к рулю и суживая карие глаза, из которых ветер выбивал слезы. Виток дороги за витком. Сирена и шум мотора. Очередной быстрый взгляд в зеркальце, а когда Демирель вновь перевел взгляд на шоссе, то слишком поздно заметил грузовик, поперек становящийся на узкой дороге.
Он закричал, бросая руль. Закрыл лицо руками, отдаваясь воле судьбы, которая забросила его в эту заваруху неизвестно за какие заслуги.
Мотоцикл, словно конь со спущенными поводьями, сначала ехал прямо, а потом страшный по силе удар…сбросил Демиреля с кровати. Парень, тяжело дыша, лежал, прильнув горячей щекой к прохладному ворсу ковра.
- Рели, - сонный хрипловатый голос Лины звучал как будто из другого мира. – Рели, ты где?
Демирель сел. Сердце бухало так, что в глазах вспыхивали точки. Цепляясь ослабевшими руками за кровать, он встал. Лина, приподнявшись на локтях, смотрела на него. Ее глаза – огромные, перепуганные звезды – уже полностью проснулись.
Демирель сел на смятые скрученные простыни, еще горячие от его тела, потянулся за стаканом воды.
- Рели, что с тобой? – Лина уже обвила его гибкими руками, дышала часто в ухо. – Ты опять кричал.
- Ничего, - выдавил он наконец. – Пожалуйста, давай спать.
- Ты ничего не хочешь рассказать?
- Ничего.
- Ты уже которую ночь просыпаешься с криками и ничего не объясняешь.
Демирель развил кольца рук, лег на спину. Лицо девушки нависло над ним, мягкие губы уже начали выталкивать слова:
- Мне это надоело, твое недоверие просто выводит из себя…
- А чего ты ждешь? Чтобы я бился в истерике и требовал психоаналитика? - вспылил Демирель.
- Нет. Но своими криками ты пугаешь Тайфура, - Лина уже успокоилась, коснулась загорелого лба мужа своей узкой ладошкой, - Хотя бы ради нашего сына стоит попробовать тебе помочь.
Она поцеловала его и легла, повернувшись спиной. А Демирель остался один со своими мыслями.
Лежал он недолго, когда Лина заснула, он встал и, воровато оглядываясь на жену, вышел из спальни. Подошел к детской, приоткрыл дверь. Тайфур спал, обняв рыжего медвежонка. В окно осторожно вливался мягкий лунный свет и аромат ночной росы. Присмиревший ветерок лениво шевелил занавеску, долетал до густой чёлки сына и аккуратно её ерошил. «Значит, ты не только безумствовать можешь» - подумал парень о ветре. Демирель постоял над Тайфурчиком, послушал его тихое невесомое дыхание, улыбнулся его улыбке, полукружию черных густых ресниц, лежащих на щеках, нежному румянцу и тонким бровям. Так хотелось, чтобы его сон всегда был таким же безмятежным и спокойным. Демирель даже не стал подтягивать сползшее одеяло, боясь потревожить сынишку. Он пошел к компьютеру, который практически никогда не выключал, только переводил в спящий режим, когда сам ложился спать.
Нажал Power, системный блок мерно загудел, включаясь, замерцал экран. Демирель минуту сидел, устроив подбородок на кулаки и рассматривая заставку. Потом щелкнул Media Player, обычно он не слушал музыку, включал ее для фона, в основном обращал внимание на завораживающие вращающиеся картины.
И очень любил одну – «Сонные брызги». Это словно медитация. Демирель частенько просиживал перед этой картинкой, мыслями уносясь далеко. Очень далеко. В себя. В свои воспоминания, которые уже почти семь лет не давали ему покоя. И связаны эти воспоминания с Сайорой, мотоциклом, дождливым днем и непроходящим чувством вины за то, что он жив.
8.01.05