Это уже совсем не писательство. Это графомания какая-то. Остановись.
Дрожащий белый лист, дрожащая рука, букв дрожание.
Я вполне великолепно с этим уживаюсь. Уживаюсь с чем? С отсутствием. Чего? Перчаток. Опухшие руки, холодные руки, недвижимые пальцы. Все это, естественно, минусы. А плюсы? Можно спокойно подумать, что это всего лишь руки. Пальцы не отваливаются при – 15, кожа не слезает. Зато такое отвлечение, полный уход. Но все-таки перчатки бы мне не помешали.
Нелегко быть свидетелем убийства без перчаток. Перчатки – исключительно полезная вещь, дает какое0то неуловимое ощущение безопасности. Вполне возможно это связано со снегом, он, конечно, не очень опасный, но, если подумать, нет ничего смешного в его белизне. Он белый, в большинстве своем. А я, как маленький бездарный критик, не вижу в белизне светлого, не вижу в чистоте доброты, а в блеске – спокойствия. Я вижу лишь тоненькие железные прутья. Прутья в двери. И если верить словам… Если верить словам, уважаемый ТТЛСД, то не стоило вообще всего этого начинать! Так вот, если верить словам, эта дверь вздрагивает, разрываемая 16-ью тоннами воздуха. Ну, а кому просто не понравилось рассуждения – я еду на электричке. И косо смотрю на свои ботинки. Тоже мне, ботинки… Здесь стоит упомянуть тот факт, что вокруг пахнет прожеванной свеклой, и мне непонятно, приятен ли мен запах или нет. Я не могу решиться, как дышать – ртом или носом. Не хочу себя хвалить, но я зачастую много думаю. И даже по мелочам. Это где-то там, под лобной костью (если такая имеется вообще), думает, заставляя хмуриться. Но все-таки это ботинки. Я еду и размышляю, почему кто-то сделал так-то, а самое главное – почему я делаю именно так. как – так? По утрам кладу будильник как можно дальше от постели, чтобы не удалось лениво нажать кнопочку и спать дольше. Теперь я опаздываю меньше, но опаздываю. Я теряю минуты, когда сплю на ковре. Нет сил идти до кровати, да и означало бы это полное поражения. А вот в виде протеста – спать на ковре, порой умудряясь утащить к себе одеяло…Я не знал сна слаще. Хотя теперь все мои сны будто в патоке. Или в шоколадном креме. Дать отпуск от опротивевшей реальности? Нет, меня все устраивает. Небольшая проблема с всемирной паутиной. Слово «паутина» все объясняет. Мне помогает только то, что я порой сам испытываю удовольствие, когда предоставляется случай быть в цифрах утопленником, или когда позволяют тянуть кого-нибудь в нули и единицы.
- Нет, стой, прервись на секундочку.
- Да? Что такое?
- Представь меня, пожалуйста, читателю.
-Ты считаешь, им это хоть каплю интересно?
- Я считаю, что все будет поинтереснее твоей воды в уши, ТТЛСД.
- А Вы меня не с кем не путаете, господин?..
- Представляй.
- Дамы и господа, кто не бережет свои глаза, кто вчитывается в кириллицу, кто размышляет о вечном… Ой, последнее вырежьте, пожалуйста. Сегодня, в этот прекрасный день, точнее, в это ранее утро, столь чудесное, что, насколько можно судить, оно предвещает один из исключительно незабываемых дней в Вашей жизни, вторник, я смею представить Вам Галдака… Владелец множества орденов, носитель медали за оборону и скрытность, олигарх чувств и дразнящего сока, обличенный потоками званий, он перед Вами. Галдак.
Выходит пальто с большой шляпой, в теплых ботинках.
- Спасибо, ТТЛСД, продолжайте.
Пальто закашливается, трясется. Грохот проносится по Вашим волосам, и про себя думаешь, не подхватить бы чего-нибудь опасного.
- Я даже не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Мне действительно…
-Ну ладно, черт тебя побери… Моя очередь рассказывать, раз уж ты и вправду так изменился.
«Все началось с того момента, когда я, ни о чем не подозревая, сел за стол, достал свою толстую книжечку, где намеревался запечатлеть сразу сотню страниц красивого сюжета. Я сидел перед листом, долго думал, много думал, но помимо дешевого философствования ничего не лезло в голову. А рука стеснялась это запечатлеть. К тому же меня мучила в ту секунду проблема, мне очень хотелось зубочистку, но я не пользовался зубочистками. Все сводилось к тому, что я сидел и глупо смотрел на лист.
Тут и появился он. Как оказалось, несколько минут он стоял сзади и смотрел на то место, где должны были появиться записи. Он замычал мне в ухо:
- Ну, Галдак, что ты из себя строишь девчонку? Напиши что есть в голове, давай!
Он потрепал меня за ухо и выскочил из-за спины, представ практически во всей своей красе передо мной. Непонятная мятая серая футболка, чрезвычайно короткая для его роста. Голубые джинсы, совершенно обычные голубые джинсы и нелепые кожаные сандалии на ногах.
Рассматривая засохшие потертости под ремнями сандалий, я внезапно почувствовал его взгляд. Взгляд был изумленным:
- Что?
- В каком смысле?
- Что ты меня разглядываешь?
Тон его голоса уже выдавал долю раздражительности. Я решил взять инициативу в свои руки:
- А Вы кто такой? Не могли бы Вы это сообщить? Потому что я Вас в первый раз вижу.
Я наблюдал, как постепенно округлялись его глаза, и начал открываться рот, видимо, от удивления.
- Я Ттлсд.
-Я совершенно не в курсе, кто Вы такой, господин Ттлсд…
Не успел я договорить, как он начал нетерпеливо ко мне приближаться. Он остановился настолько близко, что я не смог никак увернуться, чтобы избежать его взбешенного взгляда.
- Я Ттлсд, а ты – Галдак. Ты шутишь тут, что-то из себя строишь. Бедный-несчастный. Но ничего, я здесь, я все исправлю.
- Что Вы исправите, Ттлсд?
Ттлсд хохотнул, приблизился ко мне так, что наши носы отстояли друг от друга не больше чем на десять сантиметров. Правой рукой он схватил меня сзади за голову.
- Слушай меня» Я исправлю то, в чем я виноват. И еще – самое главное! Если ты еще раз обратишься ко мне на «Вы» (произнося эти слова, он взял со стола ручку, которой я собирался писать), то вот эта ручка окажется у тебя в глазу, понял?
Он добродушно хохотнул, хотя я лично не видел причин для подобного веселья. Ттлсд отпустил меня и с грохотом опустил пластмассовую ручку на стол. Я удивился, каким образом она не сломалась. Он решительно направился к двери.
- Выходим.
Я был просто поражен. Кричу:
- Какого дьявола? Я не собираюсь делать то, что ты мне скажешь! Я вполне взрослый и буду решать сам за себя. То, что ты сюда пришел, объявился из ниоткуда – не значит, что я, словно кролик, пойду за тобой!
Ттлсд медленно разворачивается, при этом скрипит паркетный пол. Его лицо искажено чем-то мне непонятным, какой-то смесью ненависти и удивления:
- Что ты сказал?
Я повторяю:
- Как я сказал, Ваше внезапное появление вовсе не означает, что я буду беспрекословно выполнять все Ваши приказы…
Я вновь не успеваю договорить, он прыгает на мой стол, приземлившись на колени, хватает за галстук одной рукой, в другой у него оказывается та самая пластмассовая ручка.
- Галдак, Галдак, что же ты тут мне перечишь? Но я тебя предупреждал…
Я часто моргаю, глаза начинают слезиться. К тому моменту, когда я четко вижу острие ручки, большие теплые слезы катятся по моим щекам. В молчании проходит около минуты, все мое лицо мокро, острие кажется все ближе.
Вдруг Ттлсд спрыгивает со стола, отпустив мой галстук.
- М-да... Я себе даже не представлял такого начала. Ну, ничего…
Он идет по направлению к двери.
- Мы уходим из этой гадкой квартиры, пошли, Галдак.
- Я не пойду.
- Пойдешь. Потому что у меня есть чем тебя привлечь. Я уверен.
В его руках возникает стопка листов. И через долю секунды я понимаю, что это написанный мною совсем недавно, единственный мой рассказ «Даже», его единственный оригинал. Это просто невозможно, он должен был находиться в сейфе. Но сомнений нет. И я не могу его упустить. Почему я не снял копию?
- Постой!
За ним уже захлопнулась дверь. Я накидываю не себя пиджак.
- Стой! Мне нужно надеть пальто и туфли!
-Счастливо.
После этого «Счастливо» захлопывается входная дверь в квартиру. Я выбегаю за ним, в одних домашних тапочках на ногах. Слышны быстрые шлепки его сандалий по лестнице. Семь этажей бешеного спуска, мне нужен этот рассказ. Открываю дверь подъезда. Он далеко впереди, метров пятьдесят, стоит возле детской площадки и машет стопкой белых листов. Спустившись на пару ступенек, я сразу же падаю в мокрый снег лицом. Моментально становится холодно. Я поднимаюсь, не вижу смысла отряхиваться, костюм насквозь мокрый, галстук поят. Вновь начинаю бежать. Скольжу. Он уже близко, стоит и улыбается. Я открываю рот, чтобы назвать его самыми страшными словами, но он тут же набивается водой. Грязной холодной водой из лужи, с кусочками льда.
Я недоумеваю, все мое лицо покрыто недоумением. Вижу, как Ттлсд бежит ко мне. Я уже довольно глубоко. Поверхность в двух метрах надо мной. Что-то с грохотом спускается вниз. Это лист с обложки, такой четкий и красивый раньше, спускался он ко мне грязным и мокрым. Лист словно пузырился на глазах, страдал волнами и рябью. Мне нестерпимо хочется дышать, так хочется, что я готов дышать всем мусором и вонью мира. Хватаюсь за листок, после чего слышу шлепок и теряю сознание.
- Я знаю, что с тобой все нормально.
Приходится приходить в себя оттого, что Ттлсд кидает в меня мелкой галькой, прямо в лицо. Теперь я вижу не небо, а горизонт, но не могу понять:
- Где это мы?
- Вот это дельный вопрос – «Где мы?». «Где же мы с тобой находимся?», а вернее, ты интересуешься – «как мы сюда попали?».
- Ответь хоть на один вопрос.
На его лице сначала возникла притворная тревога, а потом засияла улыбка.
- Отвечай! Я вижу, что ты знаешь.
- Я сам этого никогда не понимал.
- Объясни.
- Мне всегда было интересно, почему и как меня бросает из одного места в другое. Но раньше у меня был ответ.
Он посмотрел на меня:
- Этим ответом был ты. Ты был автором, и всю случайность я мог взвалить на тебя. Но теперь мы оба здесь, и я рад показать то, чему я здесь научился.
- Я тебя совсем не понимаю, и боюсь, что читатель тебя тоже не поймет.
- Вот.
Он восторженно замахал руками.
- Вот именно. Какой ты умный! Ты сам мне выдал ключ. Теперь все точно исправиться. Я беру на себя восстановление баланса.
- Мне кажется, ты бредишь.
- Если ты так думаешь, то это так и есть. А теперь нам пора взяться за работу – нам необходимо собрать двенадцать скрижалей благоденствия, и земля вновь завершится в правильную сторону.
Как он ни старался ( это было видно по его лицу), но все-таки залился громким хохотом, прокатившимся по пустынному пляжу.
- Ты самый сумасшедший из всех тех, кого я когда-либо встречал.
- Ну же, Галдак, я слышал что-то подобное в американских фильмах. А теперь – за первой скрижалью!
Сначала меня накрыл его громогласный крик, а потом – огромная волна цвета песка, с какими-то корягами в воде.
Вокруг вновь стало холодно. Я встаю и осматриваю себя – костюм немного помятый, но выглядит вполне прилично, на ногах все те же тапки. Я замечаю белейший снег вокруг. Вокруг заснеженные вершины, а между ними – чернейшие бездны. Хотел я только сказать что-нибудь, как меня схватили за руку и шепнули:
- Пойдем быстрее.
Это Ттлсд, он в ушанке, взгляд у него нервный, губы дрожат, изо рта от холода валит пар. Мы спешно куда-то начали подниматься:
- Скажи мне, брат мой кровный, как ты относишься к философии?
- Ну, вообще-то в моем возрасте еще рано задумываться о таких вещах…
- Ты и правда так думаешь? Что же, зато я могу тебе высказать мое мнение. Мне кажется, что философия теперь не имеет никакого смысла. Философствование во время всеобщей доступности философских трудов… Даже если ты полный дуб, ты не посвятишь себя философствованию, не прочитав ни одной книжки по философии. А знаешь, что самое интересное?
- И что же самое интересное?
- Увеличение числа человеческих голов в мире, виртуальное уменьшение личного пространства каждого привели к тому, что отсутствует некая часть одиночества. Способности человека в некотором плане ограничены, именно так же ограничены его абсолютные познания в философии. А настоящая философия должна быть абсолютной. Почему?
- Почему?
- Потому что возникновения процесса интеграции различных по своему мыслительному типу групп людей требует абсолютизма. Относительность больше никому не нужна! Если я буду относителен, то возникнет персона, стремящаяся опровергнуть все мои потуги философствования одним крошечным абсолютизмом. Именно поэтому я хочу сказать нет чертовой философии, забудь даже думать об этом. Закрой пасть и иди в снега, утопись в прудике с рыбками, но никогда не думай, точно мы оглавление огромного фолианта, которое перерабатывается внутренностями, зарождая одно за другим недолговечные парные облачка. Спроси меня!
- О чем?
- Так ведь философия была, есть и будет. Это же так расходится со всеми моими словами. А я скажу тебе «стоп» и двину пальцем в висок. И только по одной единственной причине – абсолютизм равно всё ровно Я.
Ттлсд неожиданно замолк, причем настолько неожиданно, что мне показалось, будто моя мысль свалилась с резко заканчивающегося моста.
- Ттлсд, можно тебя спросить?
- ДА, конечно, спрашивай.
- А зачем ты мне все это рассказывал?
- А ну тише! Это он, мы его нашли.
Перед нами, прям на голом склоне возвышался невысокий сугробик. Я спросил:
- И что же это?
- Не «что», а «кто». И у этого кого-то должна находиться первая скрижаль.
- Так давай достанем эту штуку и уйдем отсюда.
- Не все так просто.
При этих словах я поджал свои замерзающие пальцы ног еще сильнее.
- Это могучее существо. Поэтому я не уверен до конца в том, что оно мертво.
Я уже съежился так, что стал поход на горбуна.
- Но не будем же мы здесь вечно стоять и думать?
- Ты прав, помоги мне откопать его.
Нас трясло, руки не слушались, текли сопли. Я оттащил огромный кусок снега и увидел под ним маленький мужской сосок. Мы копали дальше, и, в конце концов, пред нами предстал голы заледеневший мужчина в позе «упор сидя на корточках».
- Кто это?!
Я задал вопрос довольно нервным тоном.
- Ты просто не поверишь…
Ттлсд обошел несколько раз вокруг застывшего мужчины. Потом встал сзади него и задумчиво произнес:
- Он сам нам явно ничего не скажет, нужно искать.
Я очень осторожно на этот раз спросил:
- Ттлсд, скажи мне, пожалуйста, а ты знаешь как выглядят скрижали?
- Мне некогда было задуматься о таких сложных вещах.
Мы начали осматривать фигуру. Мужчина обладал просто атлетической фигурой, у него были рельефные мышцы, глаза закрыты, красивые нос и губы. Все это портила абсолютно лысая голова. Лучи солнца начали отражаться в ее безупречности. Мне пришла в голову мысль:
- А может быть скрижаль у него под руками? Он, возможно, именно ее держит, прячет там.
Ттлсд нахмурил брови, я, видимо, помешал какому-то его плану.
- Вообще-то я думал проверить его внутренности, знаешь, как в «Пятом элементе», но, пожалуй, твой план более разумен.
Мы начали раскапывать его руки. Под руками замерзла какая-то коробочка.
- Там и должна быть скрижаль. Ты гений, Галдак.
Постучав несколько раз моим тапком по коробочке, мы добились того, что она откололась от рук. Солнце почти начало нас греть. С коробочкой было проще – Ттлсд со всей силы ударил по ней ногой, и она раскололась.
- Сейчас посмотрим, что у нас тут.
В его руки попались четки, несколько ручек и карандашей, слиток золота в форме полукруга, несколько зеленых и красных драгоценных камней, очки с золотой оправой
- Ты уверен, что ничто из этого не является скрижалью?
Я с удивлением смотрел, как он все это бросал в снег.
- Да, она должна выглядеть по-другому.
- Но как – «по-другому»? Ты же не знаешь.
- Черт побери, Галдак, если я найду скрижаль, я тут же ее узнаю.
- Ну, хорошо, не горячись.
В его руках появилась маленькая квадратная серая книжка.
- Ого, вот это уже интересней.
Ттлсд вертел в руках книжку, открыть ее было невозможно, смерзлись страницы. Разозлившись, он кинул ее себе под ноги.
- Какая бессмыслица, там все равно все написано на испанском или португальском.
Он продолжил поиски, а я поднял книжку.
- Тут написано, что автор – какой-то Пауль, или Паоло.
- Выкинь эту ересь, нам нужна скрижаль, а не какие-то перламутровые слезы.
- Но ведь, наверняка, умная книжка, чего ты?
Лицо Ттлсд покраснело.
- Я сказал, брось ее, не хочу больше ее видеть. Вот! Я нашел скрижаль, теперь ты доволен?
Под ногу мне бросил какую-то прямоугольную деревяшку. Пока я рассматривал вырезанные на ней голые торсы и кресты, он подбежал и попытался вырвать у меня книжку. Но я не хотел ее отпускать и держал обеими руками. В конце концов, книжка в наших руках так неожиданно раскрылась, что мы выронили ее из рук.
- Дьявол!
В тот же момент мы услышали скрип снега недалеко от себя. Замерзший мужчина поворачивал голову.
- Вот это уже действительно плохо.
Ттлсд после этих слов будто исчез для меня, потому что мужчина открыл глаза. Его глаза были самого сочного синего цвета, что я видел в жизни, и такие большие, что только теперь я понял, насколько сам мужчина огромен. И тут мы встретились с ним взглядами, зрачок к зрачку…
Что есть Бог? Где он находится? Почему ты не думаешь о нем? Ты уже выбрал свою стезю? Твое предназначение? Твой путь? Я расскажу, Я покажу. Погрузись в белые облака, потони в синих хлопьях. Чувствуешь, как с тебя стекает песок? Он словно вытачивает из тебя алмаз или кинжал. Все позади, можно увидеть, как все остается позади, а сам ты словно смотришь на солнце. Выключи свет, дыши глубоко, расслабься. Ощущения ожидания нет, лишь твои глаза голубеют, и можно чувствовать окончательную полировку. Стук сердца затихает, вместо него все вокруг наполняет постоянный сильный гул, столь сладкий для ушей, настолько спокойный, что видится белый свет во всем. Спокойствие даже начинает разряжаться крошечными вспышками на кончиках пальцев. Словно уходить с холодного воздуха в теплое помещение, и воздух кажется таким свежим, будто ты на лепестке белого цветка, он дышит тобой, а ты дышишь им. Седой мужчина с бородой стоит в белой комнате и намеревается что-то вписать в строку белого листа белой книги. Он произносит: «Поведай мне свое имя, сын мой». Меня словно поддерживает ветер, я говорю: «Гааа…».
Ттлсд, держа в обеих руках ту самую книгу, серую, размыхивается и бьет ею по заледеневшим рукам мужчины. От удара руки разбиваются, словно две хрупкие белые вазы. Гснут глаза мужчины, лицо искажается болью, а открывшийся рот исторгает комки нечеловеческих звуков. Ттлсд кричит, приближаясь ко мне:
- Бежим! Скорее!
Он хватает меня за локоть, и мы начинаем спускаться по засыпанному снегом склону. Оба кричим как бешеные. Ноги то утопают в снегу, то скользят по ледяной корке. Еле успеваем перебирать ногами, мы походи на маленькую лавину. Мне вспоминается – «Бешенные белые черти взбивают снег носками пяток, несутся угорелые, глаза от вспышек пряча». Мы нашли медведя, большого, коричневого, сели на него и поехали на умопомрачительной скорости. Когда Ттлсд обернулся ко мне, я плакал.
- Что это с тобой?
- Я не могу понять, зачем ты причинил ему столько боли.
- Замолчи, идиот. Стал совсем как девчонка.
Сквозь слезы я рассматривал первую скрижаль. На сердце до сих пор не стало тепло.
Мы с Ттлсд сидим в дорогом ресторане. Здесь очень высокие потолки, огромные хрустальные люстры со светящимися шарами, в стенах зеркала, всё радует глаз комбинацией дерева и золота. Здесь очень мало людей. Здесь цены узнают, когда с легкостью оплачивают счет. Тихонько отряхивая снег с тапочек, я удивленно смотрю на Ттлсд. Он будто отвечает на мой взгляд:
- Не бойся, возможно, нам не придется здесь платить.
В зал входит шумная компания, они садятся за огромный центральный стол. Оценивая их костюмы и платья, я еще усерднее отряхиваю снег, потому что начинают промокать носки. Официант в красном жакете и с бабочкой приходит, из ниоткуда начинает выставлять на наш стол несколько блюд. Вскоре у меня во рут оказывается сигара, а Ттлсд шепчет мне:
- Веди себя естественней.
Я чиркаю спичкой. Центральный стол шумит и веселится, но мое внимание привлекает маленький столик и пара, сидящая за ним. Они похожи на влюбленных. Кто-то наступает мне на ногу под столом. Везет Ттлсд, он каким-то чудом в начищенных лакированных туфлях, что совершенно не сочетается с его нелепой футболкой. Он щелкает меня по носу указательным пальцем:
- Не отвлекайся. И с каких это пор ты стал таким педантичным?
- Извини, я не знаю такого слова «педантичный».
- Я тоже не знаю. Но не в этом суть. Суть в том, что скрижаль находится где-то здесь. И мы должны ее ждать.
После сказанного Ттлсд несколько раз обводит взглядом всё помещение, прищурившись. Шепчет:
- Я ее здесь сразу почувствую.
Играет джаз, у меня от сигары кружится голова, люди за центральным столом пьяны до красных лиц, и влюбленных пара куда-то исчезла. Ттлсд уже обнажил дно у нескольких тарелок и выпил еще большее количество бокалов. Его голос уже громче шепота:
- Слушай, Галдак, ты должен иметь свое мнение, свой взгляд на жизнь. А что есть сейчас взгляд на жизнь – это всё. Всё, что тебя окружает, должно быть исключительно твоим. А если это не твое, или кто-то собирается это у тебя отобрать – грызи ему руку. Покажи-ка мне свои зубки. Стесняешься? А зря! Зубы, они не только для того, чтобы пережевывать картошку и морковку. Они также для того, чтобы разгрызать, разрывать, впиваться в шею. Ты меня понимаешь? Стой, ты знаешь, к чему я все это говорю? Я хочу тебе указать на противоположность взгляду на жизнь. Знаешь, что это? Это деньги, это признание, это богатство, престиж, уважение, драгоценности, популярность, машины, индивидуальность. К черту, к черту, хочется плюнуть. Вон они, эти довольные рожи, едят и пьют как свиньи, не ценя свободу. Я бы всем им назначил кровопускание. Мы-то с тобой обычные, из рабочего класса, дешевые интеллигенты, разовые персоны, грязные воротнички. Конечно же. Хм. Я варю суп в столовой, ты жжешь мусор в овраге. И мы с тобой живем на эти деньги, живем купленным хлебом, понимаешь меня? А они – буржуи…
Ттлсд неожиданно замолчал и уставился в точку за моей спиной.
- Плюнь нам на ладошку, брат, но похоже, что скрижаль у нас в руках.
Он разглядывал женщину, только что севшую за столик. Женщина была не молода, она была ужасно одета, а лицо похоже на мужское. Но лицо Ттлсд уже было красным от выпитого красного. Ему в голову пришла очередная умная мысль.
- Снимай пиджак и рубашку.
- Это еще зачем?
- Я должен выглядеть интеллигентно.
- Скажи мне, что надо делать, я уже в костюме.
- У тебя ничего не получится. Давай пиджак и рубашку.
Я очень удивился, но никто даже не заметил, как мы, сидя, осуществили переодевание. Он надел мою рубашку, галстук и пиджак, а я – его футболку поверх моей майки.
- Теперь слушай меня. Сейчас я пойду и сяду к ней. Через некоторое время мы уйдем, ее сумочка будет там, на ее стуле. Ты подойдешь и достанешь скрижаль, мы сделаем это.
- Хорошо, давай, успехов.
Ттлсд подмигнул мне и направился к столику с женщиной (женщине со столиком). Я не слышал всего их разговора, но уловил несколько самых интересных фраз от Ттлсд ( он говорил заметно громче):
«Добрый вечер, прекрасная незнакомка», «Позвольте мне», «Я польщен тем», много подобной чуши, но действительно рассмешила меня «Вы когда-нибудь занимались сексом с настоящим писателем?». Я едва не захохотал на весь зал. Через сорок минут они поднялись со стульев и удалились, а я аккуратно присел за их столик. От волнения я начал потеть, но все-таки открыл без лишних звуков сумочку. Начал шарить там одной рукой, потом – двумя. Под руку попадались визитные карточки, деньги, косметика. Я вновь погрузил внутрь руки, но тут же их вытащил. По рукам, между пальцев стекало сразу несколько глянцевых журналов, пахло печалью и духами, щипало кожу. Пятна краски с громкими шлепками расслаблялись на полу. Я сказал несколько нехороших слов и с отвращением вновь залез в сумочку. Единственное, что могло сойти за скрижаль, было пачкой сигарет. Ее-то я и взял, после чего сразу же вернулся за свой столик. Ттлсд и женщина вернулись, улыбающиеся, еще больше раскрасневшиеся. Они сидели за столиком и попивали что-то спиртосодержащее. Через десять минут Ттлсд чем-то обидел ее, и она, громко отстукивая каблуками, ушла. Он вернулся ко мне.
- Эххх… Это было неплохо. Ты нашел скрижаль, я надеюсь?
- Я думаю, что да.
Я достал и показал ему пачку «Lucky Strike». Он ее выхватил у меня из рук.
- Это то, что надо. Ты просто молодец. У нас теперь две скрижали. Здесь в туалетах в стены вкручены специальные подставки для туалетной бумаги. Так вот, она поставила туда свою ногу, с каблуком, представляешь?..
- А ты не мог бы не травмировать мое нежное воображение?
- Хорошо. Она – журналистка. А я представился известным писателем. Ворониным, Голубкиным или Сорокиным – это не важно, я уже не помню. Так вот, в ходе самого процесса я наблюдал за выражением ее лица. было видно, как она мечтала о красивых пассажах в статье – «секс с буквописцем», а также о божественных описаниях героини, прототипом которой она стала, в очередной романе этого Голубкина. Это было так весело. Никто из нас удовольствия не получил, но разошлись мы мирно. А чтобы она поскорее свалила, я ей сказал, что с Лебедевой я смог три раза, а с ней – только один. Вот она и обиделась.
- Я думаю, что тут еще непонятно, кто кого обманул, знаешь.
- Кстати…
Тут наш разговор прервали. Над столиком стоял официант, и выражение его лица было не очень доброжелательным. На столе лежал счет. Ттлсд, приличия ради, взял счет, раскрыл и посмотрел. Я пожалел, что не взял немного денег из сумочки той женщины:
- Оксана, ее звали – Оксана, а фамилия такая странная - Робкий, Жесткий, какая-то такая.
Лицо Ттлсд вновь окунули в помои цвета снега весной. Но я не успел ему посочувствовать, со мной поступили точно также. А потом нам много раз досталось половыми швабрами по ребрам и другим частям тела. Лично я очнулся уже после рассвета, Ттлсд раньше. Сложно было оторвать приклеенное кровью к асфальту лицо.
- Можешь не считать зубы – и у тебя и у меня все на месте.
Он сидел спиной ко мне и смотрел на восходящее солнце.
- Третья скрижаль ждет нас, но полон ли путь к ней опасностей, и что ждет нас, не могу ответить на вопросы я.
Мы встали и ощутили всю силу боли.
- Нам бы сейчас погоду немножко холоднее, чтобы попробовать эффект перчаток.
Это я попытался пошутить. Но неудачно. И тут Ттлсд вновь заговорил:
- Ты знаешь, я абсолютно ненавижу стационарность. Все говорят о необходимости роста и прогресса. А хочу сказать, что никто не имеет права даже пытаться убыстрить эти процессы. А знаешь, почему? Потому что одним из простейших методов ускорения является упрощение. Вот взять к примеру наши школы, детей быстро учат «основам основ», так называемым. Но, может быть, раньше считалось обязательным явление осознания, понятие не базы и основы, а сути, первопричины. Потеряв этот навык, мы можем наблюдать миллионы скал, стремящихся упасть с горы, а не тысячи солнц, согревающих море.
- Ттлсд, я тебя иногда не понимаю.
- А что тут понимать, Галдак? Я просто хочу сказать, что достали лепить где попало «юношеский максимализм» на локомотивы, что самовольно плющатся об стену.
- Это ты о себе сейчас? Но ведь…
- Ты что, с ума сошел? «О себе». Я о буквах на белом, без дрожащего листа. Вот о чем я, брат.
Я промолчал, побоявшись быть причиной зарождения еще какого-нибудь вечного мпора, который в конце концов разорвет вселенную. Солнце уже светило вовсю, вокруг пели птицы, когда мы дошли до пункта назначения.
- Третья скрижаль там.
Ттлсд указал пальцем на спуск к метро. Там было довольно темно. Я решил сделать хоть шаг для разрешения сложившейся ситуации.
- Друг, я хотел выяснить одну вещь.
- А именно?
- Такую – мы с тобой сейчас путешествуем по какому-то выдуманному миру, собираем скрижали. Я уже могу предвидеть, что после получения последней их них будет решена какая-то весьма значительная задача. Но все дело в том, что до твоего прихода в моей жизни не существовало никаких проблем. У меня все было отлично. Жизнь своим чередом, что-то появлялось, что-то уходило, я поднимался по лестнице в этой жизни. Понимаешь меня? У меня, естественно, как и у каждого человека, нет впереди различимого пункта прибытия, но, находя счастье во всем окружающем, я впервые приобрел путь к настоящему. Так к чему эе ты меня ведешь тогда, Ттлсд? Я лишь это спросить хочу.
- Как много «я» в твоей этой речи, мой друг.
- Их так много среди слов лишь потому, что существо, мне принадлежащее, из первых рук полученное, есть я, также как я есть мой голос, мои мысли, язык мой. Что же, не вижу исхода другого, кроме как то шипение, что ты от меня недавно слышал.
- Условия наши не равны, мой брат, как между морем и горой пустыня, так между существом Галдак и несуществованием Ттлсд возможен лишь неравный бой. Эту беседу я таил в кустах и рытвинах весь наш долгий путь с тобой. Но если хочешь ты услышать, то взгляни.
Его лицо появилось предо мной, мы встретились взглядами. Он смотрел устало, глаза были налиты кровью, под глазами – мешки. Я успел что-то простонать.
Мир бездна. Так я ее себе представляю. Здесь так пусто, что даже самая незначительная мысль взлетает ввысь, словно два сцепившихся ядовитых змея. Каждый камешек под ногами готов провалиться под ногами, готов растрескаться, раскрошиться в руках. Каждый готов покатиться вниз, если только есть место ниже, по пути глуша разглагольствованиями, которые похожи на визг, но бьют сильно, заставляя мозг кровоточить. Маленький мир словно мир для одного. Ттлсд стоит в самом его центре, и видно как по канавам к его ногам шуршат, извиваясь, песчинки. Мысль подобна грому, тут же сотрясет округу. Потому здесь нет мыслей. Ттлсд видит толпы. Толпы безумцев вдали. Они бегают по кругу, а он оказывается в середине этого круга. Мир вывернутого наизнанку, огонь не греет, вода горит. Присутствие дает надежду лишь на то, что с диска не скинут проклятые твари. Центр диска опасен паденьем, мысль схожа с разрушеньем, согласие дает силу войне. Крики эха от несуществующих стен не существуют. Лишь серые глыбы, украшенные следами пальцев с пятками, разъединяют мир на мирки. Мирки сгребает в кучу клешня краба, единственное, что слышно, запах моря под водой. Ттлсд стоит и шепчет, его губы заставляют вокруг себя светиться пустоту. Ттлсд говорит, что возникновение восприятия совсем не обязательно, караются слова, мысль закопана. Но, воздев к черному небу руки, небу, скрывающему потолок с засохшими летучими мышами, можно пить. Пить наслажденье, сердца тишину, которую здесь не надо ловить среди ударов, которая сама кипит кругом, блестящей пенкой оседая на ваши зубы. Когда понимаешь мягкость данной пустоты, покрытой блестками смущенности, украденных у правды, увидишь это. Безмолвное бессмертие увядшей птицы, знакомая любовница любителей чесальщиков, пузатая рюмка, последняя везде и медленная, как тающая лампа света, прах растирая снежинка вдохновенья падает под ноги. Растут чудесные грибы, растут чудесные грибы, а личность – задохнулась.
- Дружище, с тобой все в порядке?
- Да… Да! Все отлично.
- Давай, я тебя отряхну. Ты весь грязный.
- Нет, ничего страшного, на нас вокруг все равно никто не обращает внимания.
- Ты прав.
Ттлсд так бодро и весело взглянул на меня. Похоже было, будто сейчас он запоет.
- Ну что? Идем за третьей скрижалью?
- Да, пошли быстрей.
Мы спускаемся в метро, Ттлсд бодро идет впереди. На нас налетает какая-то молодая женщина. Она прорывается мимо, всем расцарапывая лица в кровь. Я отвернулся к стене прохода и стоял так несколько секунд. Когда я обернулся, я с ужасом обнаружил ее прямо перед собою. Она подняла руки к подбородку так, что я мог видеть кровь и кожу под ее ногтями. Она кричала, и ее руки приближались ко мне. Ттлсд схватил меня за руку, и я понесся вглубь, к метро, в толпу. Он шептал мне на ухо:
- Чувствительность важна в некоторых процессах, но в жизни она может стать смерти причиной.
- Хорошо.
Нас запихивает в вагон метро. Ттлсд кладет свою руку мне на голову:
- Сейчас ты уже должен чувствовать ее.
- Кого, ее?
- Скрижаль, Галдак, ты должен ощущать скрижаль. Я не уверен, что она именно женского рода, но так звучит намного приятнее.
- Согласен…
- Так ты ее чувствуешь или нет?
- Признаюсь тебе – нет.
Он отпускает мою голову, после чего мое тело полностью отдается раскачивающейся толпе. Ттлсд подает мне знак:
- Тссс…
Я вижу в его руках какой-то блестящий предмет, похожий на ручку от двери. В следующую секунду он с размаху бьет по чьей-то лысой голове этой железкой. Вагон погружается в сумасшествие. Я протискиваюсь за Ттлсд, он направляется к началу вагона по направлению движения поезда. Мы оказываемся перед дверью между вагонами, позади меня разъяренная толпа, двигающаяся к нам на цыпочках. К моему счастью Ттлсд быстро прилаживает железку к двери, после чего она открывается, также быстро открывается вторая дверь, и мы буквально падаем в следующий вагон. Все в точности повторяется – глухой удар по голове и бешеный прорыв к другому концу вагона. Кто-то включает классическую музыку… Взбиваемый толчками в бок, я смотрю на потолок и читаю: «Пределы и барьеры сдвигают рамкой душу, прорыв герой делает, разгром великолепие сушит. Бесстыдство и совесть, свободными дразня руками, волшебниками делают мУсора детей. Питающие битвой, крови жирные узды влачат висячим пузо опротивевшей мечты. Поломка стен, треск стекол, отставшее зеркал всех отраженье, всё наблюдает за летящим скороходом, который сердце кинул в бездну и пропал. Пропал в стремленье и погоне. Когда ты мякоть хлеба сквозь дверной замок всю, горсть за горстью просунешь и останешься пустым. Тогда пустое слово колким будет и будет вновь рояль запрятана в кусты. Из ниоткуда песнь мира течет, всю пену растворяя, что накипела накипью кипенья, мелодия которой расправляет твои, мои, любые крылья, говорит – лети! Заборы, стены, промежутки, стекло и пламя, камень и слюда, преградив мне все пути к свободе, всё – пошлость, вы – вот смерть моя».
Ттлсд удивленно запрокидывает голову, читает несколько слов, потом смотрит на меня и сплевывает в сторону:
- Забудь, кажется, это из другой книги.
Мне хочется ему верить, почему-то.
- Это последний, будь осторожен.
Выталкиваемые из предыдущего вагона мы попадаем в самый первый, головной. Здесь все не так. Вдоль стенок стоят деревянные стулья. На стульях сидят кто-то, в руках у них огромные белые хрустящие газеты. Не видно ни одного лица. Я не смог сдержаться:
- Господи Иисусе, как страшно!
Получаю от Ттлсд подзатыльник:
- Ты мне тут не богохульствуй, и не говори за глаза о человеке.
От выслушанного я спокойнее себя не ощущаю. Вокруг жуткая гробовая тишина. Слышно лишь как гавкают трубы, воткнутые в каждую ногу сидящих на стульях. Эти трубы исчезают в полу, и мне кажется, что именно благодаря им происходит движение поезда.
- Скрижаль здесь! Она у одного из них.
Ттлсд проходит в центр вагона, я за ним, и начинает читать какую-то длинную строчку. Мы стоим и раскачиваемся десять минут. На пластиковых окнах вагона написано большими буквами: «Спокойствие». Он показывает на одного из сидящих:
- Там!
- Друг мой, а ты уверен?
- Я всегда абсолютно уверен. Что за глупые вопросы?
- Просто я тоже хотел быть уверенным.
Мы стоим перед стулом. У нас обоих руки настолько потные, что с них вот-вот начнет капать.
- Возьми газету.
- Но почему я?
- Возьми, я сказал, так надо.
Несколько секунд, тихих как сломанные швейцарские часы, я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу, но, в конце концов, выхватываю газету. В моих руках она моментально начинает разбегаться белыми мышами. У меня вырвалось несколько проклятий. На стуле сидел скелет, а руки, державшие газету, были пластмассовыми. В руках, за газетой была раскрытая книга – «Код личинки». Черная, блестящая.
- Скрижаль совсем близко.
С этими словами Ттлсд плюнул сначала на книгу, потом себе на ладони и растер слюну. Потом ухватился обеими руками за череп скелета. Тот с негромким хлопком треснул, а из черного засохшего содержимого Ттлсд вытянул небольшой брелок для ключей.
- У нас есть третья скрижаль!
Персоны на стульях стали медленно подниматься, я зажмурил глаза и пропал.
Ттлсд попивает банановый молочный коктейль, попивает смачно, кажется, что у него на душе тепло, но я не могу знать этого точно:
- Наконец-то проснулся, соня. Представляешь, уже четыре часа дня, а ты спишь и спишь. Мне абсолютно не нравится его тон, такой слащавый, будто хочет что-то у меня выпросить.
- Что это с тобой сегодня?
- Понимаешь, Галдак, я так рад, что наше путешествие идет по плану, что мы уже нашли скрижали. По результату видно, что мы с тобой настоящие друзья, умеющие поддержать и помочь друг другу.
- Ттлсд, я не считаю, что мы с тобой действительно друзья. Знаешь почему? Ты заявился ко мне домой и потащил меня в это сумасшедшее путешествие, практически не спрашивая меня. А все эти скрижали, я даже не знаю, зачем они нам нужны. И, если заметишь, ты их находишь и получаешь, ты у нас здесь главный герой, я ничего не делаю.
Ттлсд бросает на меня взгляд, полный злобы:
- Но ты же сам не хотел ничего делать! Да, я главный герой! А знаешь, почему?! П одной причине, по той же причине, по которой я решил зайти в твою квартиру, по той же причине, по какой я взял тебя с собой. Причина в тебе – в твоей крайней замкнутости, в твоей конечной меланхоличности, ты сам себя отравил. Теперь ты отравлен! Посмотрел бы ты на себя – костюм, галстук. Все чинно, мило.
- Стой, я не хочу этого слышать! Потому что мне видится целью всего этого приключения одно. И знаешь что? Я знаю, что будет написано под заголовком этого хиленького рассказика. Да, это будет твои гордые «TTLSD» и «ТТЛСД». Именно! Но я тоже хочу творить. И я это могу. У меня был миллион идей, самых разных, до того как я очутился здесь, в этой твоей надуманной раскраске.
Я схватил стакан с апельсиновым соком и он, как я и ожидал, рассыпался серым пеплом на черном пластиковом столике.
- Видишь? Ты это видишь? И хочешь узнать мое мнение? Это сейчас абсолютно никому не нужно. А если даже и нужно, то следует понимать, что всё это согласятся читать лишь те люди, которые не поленятся. которые не поленятся тебя понять! Ты ведь не классика, чтобы кто-то искал здесь смысл в каждом слове. Всем понятно, что заниматься этим стоит, если писатель написал что-то простое, близкое, понятное. Что-то, где простыми словами было бы записано великое. Вот так появляется классика, ее понимать пытаются. А не твои разглагольствования «Белыми стихами» или как это называется.
Он сидит на своем стуле, отвернув от меня голову. Обиделся! Обиделся как ребенок. Ему не дали поиграть словами, бедняжка. Ха. Поворачивается:
- Я знаю, чем вызвал в тебе такую ненависть. Ты считаешь, что я украл у тебя твое дитя. Держи, обнимай, сколько хочешь.
Он кидает мне тоненькую книгу.
- Я никогда не был против честных слов, и ты это знаешь, Галдак. Ты вообще очень много знаешь. Но ты так же знаешь, что я не какой-то клоун. Что я не пишу пустые строчки, если они действительно пустые. Ты понимаешь, что я не ухожу от этой действительности, я хочу сам стать этой действительностью. Что я не бог, но считаю себя таким. Ты так же должен знать, что раз уж я не что-то высшее, то мне требуется отдых. Я каждую секунду дня и ночи знаю, что есть этот фронт, граница правды и лжи, там, где и нужна моя работа. Я отдыхаю иногда, всю свою нелепую ненужную силу используя для жалких увиливаний и побегов. Но если я здесь, то, возможно, я не открываю правду, но я говорю. Говорю четко. Кстати, ты также должен теперь знать, что ты не можешь от меня уйти, пока все двенадцать скрижалей не будут у нас.
В моих руках маленькая книжечка растекается ртутными змейками, последняя из которых уносит слово «Даже» с обложки.
- Ты меня должен понять, мы должны доделать это до конца, тогда ты будешь действительно свободен.
- Я не согласен, но у меня нет выбора.
Ветер сдувает пепел со столика. Я наливаю себе бокал апельсинового сока.
- Кстати, нам здесь недалеко до четвертой скрижали.
Он показывает рукой, на каждом пальце которой по кольцу, но гостиничный домик, стоящий в тени трех растущих рядом огромных деревьев.
- Ттлсд, ты знаешь, как называются эти деревья?
- Нет, я же писатель с маленькой буквы и знаешь все у нас только ты.
С этими словами Ттлсд допивает свой коктейль, со звоном ставит бокал на пластмассовый столик. Звенит, наверное, пустая пепельница. Встает, потягивается и говорит:
- Так хочется сейчас дыни, вкус моего детства, жаль, что мы здесь не для этого.
Я встаю тоже, понимаю, как долго мы здесь просидели, и как неудобно спать на стуле.
- Поверь, мне тоже очень жаль. Еще мне жаль, что такая хорошая ручка протекает и оставляет пятна.
- И не говори.
Мы спускаемся по каменной лестнице и подходим к тому самому дому.
- Большие деревья…
- Да, хорошо, наверно, себя чувствуешь, когда знаешь названия таких больших деревьев.
Домик двухэтажный, весь какого-то подозрительного бежевого цвета. Если смотреть долго на такой цвет, сильно хочется кричать. Мы тихо заходим в дом, я иду позади Ттлсд. Пытаемся не шуметь. Он уверенно направляется на второй этаж. Поднимаемся по лестнице, заходим в комнату.
В комнате темно и тихо. Единственный источник света – экран монитора. Перед монитором сидит мальчик, ему примерно пятнадцать лет. На голове – огромные круглые наушники. Вряд ли он нас услышит. Но Ттлсд все равно говорит шепотом:
- Четвертая скрижаль здесь.
На экране мелькают сайты и картинки. Мальчик, как мне кажется, слушает музыку.
- Какой это ужас!
На этот раз Ттлсд говорит немного громче.
- Что же в этом такого ужасного?
- Он здесь сидит, зашторил окна, а там – такая красота. Можно пить из воздуха радость.
- Ну и что? Может, это ему уже надоело. Это сейчас происходит со всеми, кто увлекается компьютерами, Интернетом.
- Но, я надеюсь, что это временно.
- Это вид отдыха, вид развлечения, он теперь действительно может выразить себя. Он в обществе, где может найти себе такого друга, какого хотел. Он не стеснен никакими неравными начальными условиями. Ты должен признать, что он счастлив.
- Все же я не считаю, что это и есть конечная цель. А это один из тех случаев, когда средство переходит в цель.
- Я считаю, что все эти твои доводы… Возможно, это было бы намного лучше, если бы он гулял сейчас под голубым небом, играл в игры, общался с материальным миром. Но это эволюция. Я думаю, ты сам считаешь, что такой новый вид общения поражает свое либеральностью, что он ведет к развитию, к расширению границ. И я не стану умалчивать один факт. Именно эти машины дали тебе возможность поиска читателей. Разве не так? Так. Я не вижу практически никаких отрицательных сторон, исключая вред для здоровья.
- Галдак, ты прав, я во всем с тобой согласен, все это замечательно. К сожалению, могу лишь добавить, что счастье не в свободе. А еще – я расстроен не как аналитик общества, социолог какой-нибудь. Вовсе нет. Просто мое расстройство – человеческое.
Мальчик так и не обратил на нас внимания. Ттлсд открывает дверцу прибитого к стене шкафчика, долго копается внутри. Потом вытягивает небольшую книжицу, похожую на ежедневник. Показывает на него пальцем.
- Фантастика, Галдак, глупые бессмысленные наброски. Ты знаешь, как я отношусь к фантастике, но мне все равно обидно.
Он открывает книжечку где-то в самом начале, я замечаю аккуратный и несмелый почерк. Ттлсд вынимает закладку-календарик, кладет на его место рублевую монетку и закрывает. Закладку передает мне.
- Теперь можешь считать, что ты принял активное участие.
Он кладет книжечку обратно на полку и закрывает дверцу.
- Уходим.
Я выхожу из комнаты, и Ттлсд касается плеча мальчика, после чего тот испуганно оборачивается к нему. Они долго смотрят друг на друга. Мальчик удивлен и не может сказать ни слова, мы уже спускаемся на первый этаж. На улице все еще тепло, а от свежего воздуха начинает щекотать сердце. Я очень рад цветущей природе, а Ттлсд мрачно молчалив. Идем к морю. Оно шумит уже где-то совсем близко.
Я думаю о то, далеко ли мы продвинулись в понимании неуловимого с Ттлсд. И кто из нас кого ведёт? Кому из нас это нужно? Кому из нас это нужно больше? Кому из нас это важнее жизни? Эти и подобные глупые вопросы занимали меня, пока я не оказался на берегу моря. Я сразу все забыл. Другой мир, другие законы. Само слово «другое» звучит как «друг», что-то спасительное, ободряющее. У меня возникает мысль – а что если ободряет в этом «другОм» зависть к отличному, к чему-то чужому… Надежда, построенная на зависти, словно хрупкая конструкция из двух шаров для боулинга, исчезает как понятие сразу после появления. Я, наверно, слишком задумался. Ттлсд сидит на скамеечке под навесом, намного дальше от берега, чем я. Ветер дует ему в лицо, что он воспринимает как ужасное раздражающее средство природы. Свобода, она передо мной. Я ее вижу. Выдуманное море в выдуманном мире, где люди не едят и почти не убивают друг друга, почти. Это море может стать последней страницей в каждом месте скопления слов. Люди, читая, переживают, смеются, плачут, размышляют, скучают, но на последней странице, после финальных взмахов ручки, последнего щелчка кнопки клавиатуры, ждет оно… И, дочитав до конца, смотришь на море, а море смотрит на тебя. Смотрит всезнающим немым взглядом гиганта, под которым среди мыслей остаются только крепости и алмазы. Алмазы, которые только в коллекции дают власть, а по отдельности только слепят глаза…
- Ну, что? Может, хватит отдыхать?
Я с ним соглашаюсь, и тапочки шлепают о кафельный пол. Вокруг так много людей, это так не вяжется с тем, что радовало мою душу секунду назад.
- Нам сюда. Не отвлекайся.
- Почему ты мне даже не даешь подумать о чем-нибудь? Ведь я же знаю, что все эти наши походы абсолютно символичны, ничего они не меняют.
- потому что ты думаешь не о том, о чем необходимо думать.
- А о чем же я должен думать, по-твоему?
- Это и есть главная цель всего нашего путешествия – узнать, вернее, заставить тебя думать нужные вещи.
- Ты говоришь глупости, Ттлсд, нельзя заставить, а тем более заставлять человека думать о чем-то против его воли. Это, наверняка, запрещено какой-нибудь конвенцией.
- В таком случае я занимаюсь твоей волей.
- На этот раз ты хочешь представить себя умным, надеюсь, это не сильно запутает ход мыслей читателя.
- Никогда не хотел сказать, что я умнее кого-либо, Галдак, особенно, тебя.
- Я считаю, что ты хочешь, чтоб я мыслил как ты. Я прав?.. Но если это так, то это очень глупо. Знаешь почему?
- Всегда хотел это узнать.
- Твой ход мышления абсолютно ни к чему не привел, твоя жизнь разваливается, твой прогресс остановился на какой-то точке, дальше него ты не продвинулся. А самое главное – твое творчество полностью угасло.
- Не думаю, что все это будет интересно для читателя.
- А мне все равно. Я ведь говорю правду. Перебирая слова и образы в голове, ты больше не обнаружишь новых светлых мыслей. Все, что ты написал за последнее время – чистейшая фикция. И я знаю, с чем это связано.
- С чем же?
- Ты теперь слишком здоровый, не неповоротливый, а ты блещешь энергией, полон сил. Я знаю тебя. Чтобы освободить то, о чем ты действительно думаешь, придется не давать тебе спать несколько дней, чтобы ты ослаб.
- Меня удивляет все, что ты здесь говоришь.
- Ттлсд, ты просто не любишь правду, признай это.
- А мне кажется, ты замолчал.
Мы идем дальше, за несколькими легко открывающимися дверьми мы находим небольшую столовую. Мне кажется, здесь все из алюминия, но я могу ошибаться.
- Не хочешь перекусить, дружище?
- Нет, спасибо.
Я бы не отказался, если бы не решил для себя не есть до тех пор, пока не выберусь отсюда.
- как хочешь, я закажу себе что-нибудь. Пока Ттлсд ждет в очереди, я занимаю свободный столик. Он подходит с подносом в руках и говорит:
- Нет, ты не туда сел.
Он идет в другую часть зала, я за ним, и садится за стол к какому-то юноше. Я следую его примеру. Только после этого Ттлсд спрашивает:
- Здесь не занято?
- Нет… Ээээ, здесь же так много свободных мест, почему Вам захотелось сесть именно за этот столик?
Юноша очень толстый, все его лицо в прыщах, а маленькие коротенькие смешные пальчики уже выпачканы в еде. Я решаюсь вступить в разговор:
- Понимаете, моему другу показалось, что здесь воздух будет посвежее, к тому же некоторые столики здесь грязные.
- Эй, парень, мне просто показалось, что нам с тобой удастся классно поболтать!
«Парень» уставился на свою доверху набитую картофельным пюре глубокую тарелку, поверх пюре лежали три толстые сосиски, все это было залито кетчупом.
- Я даже не знаю…
Мы оба молчим, я просто не знаю, что сказать, а Ттлсд улыбается.
- Вкусно?
- Да, спасибо.
Юноша, помолчав некоторое время вместе с нами, вновь берется поглощать еду. Не знаю, возможно ли это вообще – съесть одному всё то, что чудом поместилось в тарелке.
- Парень, а кто твой любимый музыкальный исполнитель?
Мы ждем ответа, ему нужно еще прожевать то, что он засунул в рот. Ням-ням.
- Эээ, я не часто слушаю музыку, вообще-то. Но мне нравятся песни Пэрис Хилтон.
- Правда? Как замечательно, а ты видел ее последний клип?
На лице Ттлсд видно такое счастье, будто он иногда уже писается в штаны, когда слышит имя Пэрис Хилтон.
- Да-да. Такой классный клип.
- А что ты читаешь?
Юношу немного разогрел вопрос про клип, так что он уже полностью был поглощен допросом, хотя порой и посматривал на тарелку.
- Вообще-то я учусь, я читаю учебники и то, что нам задают в школе. Я не очень люблю читать.
- А тебе что-нибудь нравится из книжек, которые не проходят в школе?
- Я люблю почитать американскую литературу, а еще журналы и журналы про компьютерные игры.
Лицо Ттлсд побелело:
- А что ты называешь американской литературой?
- Ээээ… Ну я не знаю, фантастика разная, фэнтази. Но я редко читаю.
- Ага, ага, понятно, наверно, постоянно развлекаешься с девушками, так?
- Нет, это, конечно, вряд ли. Мы с друзьями играем в компьютерные игры и иногда встречаемся, чтобы выпить пива.
Мальчик, воспользовавшись нашим молчанием, вновь принимается за еду.
Ттлсд смотрит на меня каким-то многозначительным взглядом. Я отвечаю взглядом вопрошающим. Я в конце концов, я понимаю, что Ттлсд хочет сказать мне что-то о скрижалях. Одна из них ведь должна находиться здесь. Юноша поднимает голову от тарелки, и Ттлсд спрашивает:
- Как ты думаешь, может нам взять на троих проститутку?
Случилось то, что вполне можно было ожидать, юноша подавился. У него широко открыты глаза. Кашляет. На меня, на мой костюм летят маленькие и не очень маленькие частицы пюре. И я, и Ттлсд отпрянули от стола, чтобы не рисковать быть покрытым горой из пюре с кетчупом.
Когда юноша откашливается (Ттлсд не стал его хлопать по спине, как он объяснил позже, побоялся быть за это осужденным), его вид был устрашающим: лоб был потный, на щеках – слезы, под носом мокро, а ниже губ все забрызгано картошкой почти до воротника. Мне расхотелось есть дважды. Ттлсд осмотрел свой поднос с тостами и кофеем и отодвинул его подальше, после чего обратился к юноше:
- О, мой бог, прости, пожалуйста. Мне так неловко за то, что я послужил всему этому причиной. К сожалению, у меня нет с собой салфеток, но я могу проводить тебя, мой друг, в туалет, чтобы ты там привел себя в порядок.
После маленького монолога Ттлсд четко разъяснил мне все, стукнув под столом ногой, встал и повел юношу в уборную. И что же мне делать? Я присел на корточки и осмотрел весь пол под столом, осмотрел обе стороны сидений всех трёх стульев. Где здесь может быть скрижаль? Я запустил руки в пюре, почувствовав в тот же момент полной отвращение к этому блюду. Тарелка оказалась еще глубже, чем я думал раньше. В кашицу погрузились мои кисти. Но я разу же наткнулся на какой-то круглый предмет три сантиметра диаметром. Достав его, я быстро сел на свое место и попытался отряхнуть руки. Как оказалось, спешить было некуда. Ттлсд и наш новый друг не возвращались больше десяти минут. Я решил проведать, что с ними произошло, и тоже зашел в туалет. Из самой дальней кабинки доносился шепот и плач. Как я и ожидал, в ней находились мои приятели. Ттлсд окунал голову толстяка в унитаз со словами:
- Так ты мне объяснишь, что такое американская литература или нет? Аааа, не хочешь? Ну, тогда тебе – еще одно погружение. В американском стиле.
- Ттлсд, что ты делаешь?
- Ты прав, Галдак, нужно заканчивать с этим дерьмом.
- Быстрее, пожалуйста.
- Я еще вернусь, идиот, мы с тобой пообщаемся.
- пошли.
Вместо того, чтобы выйти из туалета, мы зашли в другую кабинку и упали. Упали мы в грязь, в черное жидкое месиво и долго из него выбирались. А выбравшись, присели на кочки и долго молчали. Тишину нарушил Ттлсд:
- Чувствую, так мы никогда не найдем шестую скрижаль. Хоть пятая теперь у нас в руках.
- Это почему же?
- Ты мне мешаешь это сделать.
- Но как я могу тебе помешать?
- Ты не хочешь, чтобы мы ее нашли, мало того, ты этому всеми силами сопротивляешься.
- У меня нет никакого желания задерживаться дольше в этом мире, поэтому – чем быстрее мы найдем все скрижали, тем лучше.
- Но ты все же не хочешь найти шестую скрижаль.
- И почему же я не хочу этого сделать? Ответь, ты ведь лучше меня знаешь.
- Очень просто, ты хочешь больше написать, пока ты имеешь силу слова здесь.
- Ничего подобного, мне абсолютно без разницы, как долго я буду у руля этого дырявого корыта – нашего повествования.
- Хорошо, тогда продолжим.
- Да, да, продолжим. Причем немедленно.
Я действительно разозлился на Ттлсд за его эти слова. Мне жалко тратить время на все эти скрижали. Мне хочется спокойствия, погрузившись в которое, я смогу продолжить свое творение. Мы сидим в креслах, в двух удобных мягких креслах. Кресла той самой высоты, которая необходима для полностью комфортного сидения. На ощупь ткань, покрывающая кресла, кажется приятной и мягкой как какой-нибудь мягкий пушистый котенок. Мне не терпится задать вопрос – здесь ли находится одна из скрижалей? Но Ттлсд прижимает указательный палец к губам, и мы молчим. Меня начинает клонить ко сну. Внезапно я понял, как устал, как измучено мое тело, даже если оно на самом деле не моё. Какой-то мелкий песок не только попадает мне в глаза, но и медленно наполняет мою черепную коробку, а ткань обивки кресла под руками словно исчезает. Я встряхиваюсь, слышатся чьи-то шаги за входной дверью, достают ключи, поворачивают их в замке. В квартиру заходит молодой мужчина, я думаю ему около двадцати пяти. Мы сидим и молчим. ждем, когда мужчина включит свет, когда он наконец его включает, Ттлсд торжественным голосом произносит:
- Добрый вечер.
- На что получает вполне подходящий ответ:
- Добрый вечер.
Я удивился, неужели для этого человека нормально встретить двух незнакомцев у себя дома? Я увидел, что вся одежда на нем помята, что сам он находится в каком-то трансе, его немного неуверенная походка выдавала это. Он молча перекусил что-то на кухне, Ттлсд недовольно смотрел на настенные часы, будто время на них действительно имело значение. Имеют ли сейчас мои слова значение – не знаю и не хочу знать. Мужчина вернулся в комнату, где мы сидим, устроился на диване и включил телевизор. Ттлсд скрестил ноги:
- И что же – никакой любви?
Мужчина сразу встрепенулся, будто забыв про усталость после длинного рабочего дня.
- Нет, абсолютное нет. Никакой любви. Я не примелю ни капли этого так называемого чувства. Само ее существование противоречит всякому смыслу, она вредна, бесполезна, ядовита.
- Вы хотите сказать – навсегда?
- Не навсегда, а навечно. Мне не нужна никакая вера, кроме веры в себя, я не нуждаюсь в любви, как в несуществующем нечто. Я хочу забыть это слово, забыть однокоренные с ним. Довольно же, хватит!
- Что же Вас привело к такому выводу?
- Исключительно рассуждения. Мои собственные мысли, неопровержимые итоги размышлений. Я основываюсь исключительно на правде и хочу донести ее до всех и каждого.
- В чем же правда, уважаемый?
- В том, что разумному человеку должно претить слово «любовь», каждый должен знать истинный смысл того, что называют этим чувством. Давно пора перестать себя обманывать, снять радужные очки. мы живем в будущем, развитие человечества дошло до того уровня, когда пора забывать все предрассудки и комплексы…
- Я перебью Вас, простите. Хочу спросить, так в чем же истинный смысл, в чем правда?
Я быв очень удивлен, не услышав ответа. еще больше я удивился, когда понял, что мужчина заснул. Просто отключился на середине фразы. Ттлсд дал знак вставать и уходить.
Перед тем как выйти, мы подошли в шкафу. На полке стояла черно-белая фотография в рамке. Ттлсд взял рамку, слегка отогнул сзади картонку, откуда выпала маленькая почтовая марка. Я поднял ее с пола и положил в карман. Ттлсд поставил рамку с фотографией обратно на полку, на фотографии были мужчина и женщина, он в костюме, она в белом платье. Когда мы вышли в коридор и почти закрыли дверь, Ттлсд сказал, глядя на меня:
- Любовь – это бабочки в животе.
Красиво сказал, но наверняка не сам придумал».
- Простите, господин Галдак, дружище мой, мне кажется, что этого достаточно. Вы немного утомили читателя, и что уж там говорить, множество интересных фактов утаили…
- Да пропадут они в могиле!
Пальто, существо внутри кашляет на этот раз гораздо дольше. Но потом всё же продолжает:
- Теперь наступила моя очередь поведать Вам об интереснейших приключениях и напастях, с которыми нам пришлось иметь дело во время поиска остальных шести скрижалей. Если это можно назвать скрижалями, конечно.
- Эх, как бы мне не было неинтересно, все же придется это прослушать, чтобы не дать ни в чем соврать.
- Что ж, справедливо, мсье Галдак. В таком случае предлагаю Вам присесть на этот стул и искать несоответствие с фактами в моих словах. Правда, хочу заранее попросить прощения за мое плохое произношение, так как часть слов Вы можете не разобрать, что значительно увеличит степень бессмысленности вашего занятия. Ибо я не буду говорить только правду, и ничего ее кроме. Итак…
«Итак, что? Что? Ты вновь к этому вернулся. Тщеславие? Безумие? Я абсолютно не помню, на чем все закончилось. Да оно и не важно. Почему? Потому что мы собираемся рассказать о красоте без пределов. Так я все сказал, Галдак?
- О да, ты совершенно прав.
Этот серый мешок с костями собирается поиграть в Шерлока Холмса? Так по-английски разжигает трубку. и это не говорит мне ни о чем, кроме как о наступившем вечном дожде. Небеса плачут, они смеются сквозь печаль или плачут сквозь смех, я не знаю. Но их неуравновешенность нас потопит. Галдак сидит на первой скрижали в позе лотоса и довольно жмурится, паря в сорока сантиметрах над черными бесконечно глубокими лужами. Он жмурится, потом неожиданно выпучивает глаза и говорит:
- Я тебе верю.
Потов вновь довольно жмурится. Непростительное поведение. Он двадцать раз повторяет свое «я тебе верю», и я его спрашиваю:
- В чем ты мне доверился? В какие мои слова ты поверил, дружище?
Он долго трясет головой, размахивая ею из стороны в сторону, словно обнюхивая кость длиной сантиметров тридцать, потом отвечает:
- Что это все – наше с тобой.
Я смотрю на него с удивлением, его голос стал похожим на крошечного китайца с усиками и шапочкой конусом.
- Я тебя не понял.
- А здесь и не нужно ничего понимать, друг.
Он долго мне улыбается, зажмурив глаза. Я насчитал восемь пустующих мест для зубов. Он явно неважно себя чувствует. Мне бы помочь ему. Мы идем сквозь дождь. Он летит за мной и пискляво хохочет каждый раз, как я перепрыгиваю через одну зияющую бездной лужу.
Еще одна лужа, еще одна сотня луж, еще одна тысяча. Галдак храпит, слышен тот факт, что у него забита одна ноздря. Я остановился и присел в лужу. Я уже давно насквозь мокрый, мог бы и не прыгать, но так намного веселее. Сегодня я не беззаботен, в отличие от моего спутника. Потому что знаю о своем краснобровом противнике, он потряхивает песчаные часы, дожидаясь момента, когда можно начать отсчет. А седьмой скрижали у меня до сих пор нет. Галдак сквозь сон произносит:
- Не мучай себя, мы в любом случае можем написать в конце – все закончилось хорошо. И не стоит волноваться по таким пустякам. Это читать все равно никто не будет.
Он так сладко зевает, что у меня пропадает всякое желание вставать из лужи.
Я протягиваю руку вперед и ловлю в ладонь капли. Протягиваю вторую и складываю руки лодочкой. Капли дождя, словно отравленные химикатами слизни, падают в лодочку, слегка там бушуют и успокаиваются. Лодочка полна до краев. Я вспоминаю детские сказки, подношу руки к лицу. Там так же темно, как и в «бездонных» лужах. Вода не грязная, я просто не хочу очередной раз видеть свои руки. Меня волнует другое. Глубокие бесконечные силы помещаются у меня в ладонях. И я присматриваюсь к поверхности воды.
- Галдак! Галдак! Посмотри, мне кажется, я там увидел рыбий хвостик.
Товарищ переворачивается на другой бок и бурчит:
- Идиот, засланец, лопух…
И что-то еще. Я вновь смотрю на воду. Поверхность иногда оживает очередным кругом от упавшей дождевой капли. Когда я подношу ее еще ближе к глазам, круги появляться перестают.
- Бульк, – говорю я черной воде. Говорю ей – «я малый красный огонечек, дай осветить твои глубины». Тишина. Вода светлеет. Она становится невозможно белой. Внезапно на белой поверхности начинают вертеться вихри зеленого и светло-золотого. Они кружатся, беснуются, лопаются и сливаются друг с другом. Это похоже на чудовищный силы фейерверк. Если бы я не был уверен точно в том, что все это происходит в воде, между моими ладонями, я бы, пожалуй, взглянул на небо. Это продолжается недолго, у меня слезятся глаза, не могу моргнуть, слишком это красиво. У меня открыт рот, я пытаюсь, как могу, глубоко дышать. Комок в горле. Вихри останавливаются. Лодочки-руки трясется. Вихри сливаются в картину, такую точную картину некусаных тонких губ, что у меня начинает пылать шея. Тонкие некусаные губы. Фаре. Я кричу. Ля-минор и опера. Я кричу, мои руки схвачены черной жидкостью, я не могу их отнять. Галдак просыпается и спрыгивает в лужу, бежит ко мне. Мы напрягаем все силы и расцепляем мои руки. Черное желе, на поверхности которого видны следы от моих ладоней, падает и разбивается о поверхность лужи. Из осколков выскакивает кольцо. Оно долго кружится на ребре, но все-таки останавливается.
Галдак поднимает кольцо с черно-белой отделкой камнем, поднимает его высоко над головой и провозглашает:
- Седьмая скрижаль.
Когда он опускает руку, я хватаю кольцо и кладу его в карман. Огрызнувшись, противостою его удивленному взгляду и открываю зонтик.
Дождь идет, дождь идет… Мы кричим эти два слова и передвигаемся в неизвестность. Галдак теперь совсем лысый. Мне непонятно его такие неожиданные превращения. Он усох и стал меньше меня ростом. Но всё так же беззаботно спрашивал:
- Друг мой, а двенадцать – не слишком ли это большое число для двоих людей? Понимаешь, все друзья Иисуса еле потянули число двенадцать. А нас с тобой двое. И мне так холодно.
После этих слов Галдак упал с облака и шлепнулся в лужу. Мне показалось, что приземлился он на щеку. Вытащил его из воды, взболтал. Из его беззубого рта со ссохшимися губами сначала появилось на свет «спасибо», а потом еще:
- Ттлсд, когда ты уже вернешь его? Когда? Мне так нужно мое «Даже». Я больше не могу притворяться в твоем невкусном как апельсиновая кожура мире. Мне нужно обратно.
Я держал в правой руке его такую маленькую жесткую холодную голову и смотрел ему в глаза. И отвечал:
- Я не могу. Это не в моих силах. Правила установлены. А ты так ничего и не понял.
Он начал неловко размахивать руками:
- Но что? Что я должен понять, скажи мне?
- Ты должен узнать, наконец, что писать. От чего-то избавиться, кого-то обрести и писать то, что должно было написано.
- Наигранная ерунда – всё это.
- Нет, ты не прав.
- Отдай мне мой рассказ, повесть или что это еще. Я ухожу.
- Куда ты уходишь?
- Я лишь хочу вновь войти в мир идеалов, где закрывать глаза возможно, где всё конкретно, твердо. Хочу, чтоб было непонятно, но и неизменно. Я не могу, тону я в этой каше, которую ты здесь затеял. Свободная свобода, пустее пустоты. Мне больше по душе те бесконечные границы, чем здешние закаты средь ночи. Сам понимаешь, вся абсолютность вместе взятого и слепленного «ничего» сильна и вязка, словно пластилин. Мне хочется прозрачности воды…
- Галдак, ты бредишь. Может, это дождь?
- Друг, понимаешь, изощренность в избегании клаустрофобии мне не помогает избавиться от мыслей, что вся бессмысленность и нагота вселенной как будто копятся над нами среди звезд.
- Я должен рассчитать, когда закончить. У нас листы, скрижали… Как же план?
- Мне надоело всё, не держит тело дух. Забудем про скрижали, семь – дьявола любимое число. Она сама призналась в этом мне.
- Ты хочешь сдаться? Кто будет биться? Закончить все каким-то жалким «Даже»… Нас недостоин этакий конец. Давай же, пусть небо разразится фейерверками, и тело юноши пусть будет падать с круглого лица луны и скатываться с разноцветного огня шаров. Ведь все это – язык, он подарил свободу, прихоть ставя во главу всего. А ты же хочешь изменить ему, продумывая линии и стрелы гламурненьких сюжетов…
- Как много «же» для украшенья слога. Но прочитать всё это, автор, сам боишься? Или ты сам не веришь, что весь ритм слога, который должен быть и был задуман, не пропал, не сгинул потому, что слово в свежем виде не горит. Когда берешь перо… нет, лучше ручку, и собираешься спросить, всё это не пугает? как хочется опоры… Да, я вижу всё по запятым, что не хватает мысли, на поверхности лежащей. Ой, сам не ври себе, не тешь надеждами, укрытыми в обычных выбитых словах. Все это скоро на стихи похоже станет, но стих не в рифме, мысль – не в слове. Не стоит думать, что одна из ям хуже второй, а та - сама чуть лучше неизбежности.
- Что ж, если ты решил так, то так точно будет. я сам люблю, когда решают что-то. Хоешь рассказ, бери свой «Даже», печатай и дели на главы, мне ведь все равно. Раз предпочел законченность пути, мечты приблизил, их уменьшив в сотни раз, тогда мои старания напрасны, Вас не избавить от навязчивости Вашей обреченности, облаченной в увлеченность.
- Хочу Вам, мистер ТТЛСД, сказать спасибо хоть за то, что обошлось без крови и неясностей, которые читателя пугают. Хотя я всё равно не верю, что это прочитали хоть кто-то так, как Вы того хотели. Спасибо за страницы «Даже», которые вернулись целиком и ждут теперь лишь твердости обложки. Ну, я пошел.
И он, Галдак, пошел, всё повторяя «Я пошел». Вижу лишь спину, бережно укрытую плащом или пальто, мне еле видно сквозь капли неутихающего ливня. Галдак идёт, махая мокрыми листами. Чихает и уходит дальше. Куда? В определенность, мне так думается.
А я один. Мне пять листов осталось от зелёной книжки. А где-то сохнут и черствеют пять скрижалей, ненужных никому, все в форме вкусного овсяного печенья.
Как нам приснились звезды, да к тому же – в синем свете? Всё ясно-четко, красные машины бродили между темнотой и тучей, не зная ни дождя, ни пробок. Они светили фарами на звезды, что давно потухли, да так, что те омолодились. В чём прелесть синих звезд? В их такой холодности. От их лучей бегут мурашки по спинке кошки, у окна лежащей. Внушает неуверенность холодный блеск гигантов. У кошки только лапы. У кого же руки – Вы просто можете одним пальцем, недолго думая, прикрыть одну звезду, а можно сразу две.
Да, бессмыслица полнейшая. В чём моль рассказа? А соль вредна, скажу я Вам. И чтобы кости не хрустели, даю воды ведро, попил – забыл. И нету глубины. Галдак ушел искать сюжеты… Хотя, быть может, ищет эго, а, может быть, и смысл. Он далеко ушел. Что есть разговор с читателем? Ты пробегись глазами и заснешь. А я пишу, не сплю, дышу всё глубже. Всё потому, что ночью мне темно, когда пол комнаты охвачено огнём от лампы. Скорее бы выключить и взглянуть на звёзды. Считая по одной овечке в день, на первом разе останавливаюсь часто… Какой тут сон! Стихи бегут строками, иногда – строкой. Акценты, рифмы, новые и старые созвучья. Забытый цирк в лесу эти стихи. Мне думается, холод неуместен, когда строка вдруг прервана на раз».
Галдак встал со стула и начал нервно ходить вокруг него.
- Неужто было всё вот так? Я в шоке и оцепененье.
В шоке и оцепененье он обошел несколько раз вокруг стула. Когда же смолк гул его шагов (Галдак остановился, и рукава пальто стали рыскать по карманам) зазвенели аплодисменты. Хлопали все, с задних столиков даже кто-то кричал. И весь этот Шуи прижимался и отталкивался от холодных бетонных стен, прикрытых материей карамельного цвета. Цвета беспомощности и старости, сладкая карамель облепляет горло и нежно томит его, щекоча. Весь этот шум, аплодисменты и крик огибали тихую, серого цвета фигуру Галдака. В рукаве пальто катаются пять шаров-скрижалей. Пять шаров постукивают друг друга, перекатываясь на рукаве.
Ттлсд бегает по карамельной сцене, размахивает руками. Это ведь вам не покашливания среди мягких кресел, это хлопают в ладоши, просидев несколько часов на деревянных стульях. Ттлсд рад, непринужденность колебаний воздуха греет душу.
Галдак роняет шары на пол, и они катятся в разные стороны, лишь слегка пошептывая, нежно гладя пол своей округлостью. Галдак медленно поднимается на сцену к ТТЛСД и шепчет ему на ухо: «Я ухожу».
- Как? Опять?!
Ттлсд не перестаёт размахивать руками, лишь старается не задевать Галдака:
- Уходишь вновь бродить куда-то, где-то? Оно тебе не надоело?
- Абсолютно нет, ни капли.
- Но мы ведь на вершине, дружище. Мы сделали это, написали целый рассказ. Вдвоём! Это удовольствие наше с тобой, принимай поздравления…
Ттлсд продолжая размахивать руками, что-то кричит в сторону аплодирующей публики.
- Но, друг. Ттлсд. Ты ведь не сделал то, что обещал.
- Как это не сделал? Твой роман, повесть, или что это там – у тебя. Чего же еще ты хочешь?
- Ничего. Я ухожу.
- Что же, уходи, если желаешь.
Галдак медленно сходит со сцены и идет к двери, едва выделяющейся из монолита кремовой бетонной стены. За кремово-карамельной дверью идет снег, ветер гоняет мелкие снежинки по самой земле. Словно море снега волнуется.
Дверь за Галдаком закрывается. В карамельном зале тишина. Ттлсд вздыхает и спрыгивает со сцены.
- Подавай ему больше! Еще дальше! Научить его писать читаемые книги. А не много ли хочет этот джентльмен?
Ттлсд ходит по залу и расставляет разбросанные в беспорядке стулья вдоль периметра помещения. Когда пододвигает очередной стул к стене, слышится противный скрип, ножка стула царапает карамельного цвета пол. Ттлсд продолжает возмущаться:
- Да и как я его научу? Мне бы самому писать научиться. Да! Я иногда даю несбыточные обещания. Но у меня было желание постараться. Я пытался.
Ттлсд забирается обратно на сцену. Замачивает половую тряпку в ведре с пеной. Потом накидывает тряпку на швабру и начинает отмывать дощатый пол сцены. Столько грязи.
- Нет, я не понимаю. Ведь всё вышло вполне в нашем жанре. А теперь, раз мы полностью свободны, он может уйти.
Ттлсд в очередной раз замачивает тряпку в ведре с пеной.
- Я ведь тоже в любой момент мог уйти, и старался бы он один. Ха-ха. Мне даже интересно, что бы из этого вышло. Ох, сколько же грязи!
Весь пол сцены был мокрым, его цвет был темно-серый. Сцена не казалась чище
- Какая бессмыслица, я здесь застряну навечно. Этот пол и есть сама грязь. А у меня уже спина болит.
Немного шурша, прикатился крошечный шарик. Ттлсд нагнулся, чтобы поднять его. Шарик так красиво блестел, что Ттлсд попробовал посмотреть через него на постепенно гаснущие лампы освещения. В этот момент холодное дуло пистолета чмокнуло его чуть ниже затылка, в шею.
- Ну что, может, ещё что-нибудь напишем, вместе?
Звенят аплодисменты.