Противно и тоскливо взвыла сирена. Я попыталась поплотней замотаться в старую шаль и перевернула страницу обшарпанной книжки.
...В доме восемь дробь один
У заставы Ильича
Жил высокий гражданин,
По прозванью Каланча,
По фамилии Степанов
И по имени Степан,
Из районных великанов
Самый главный великан.
Уважали дядю Степу
За такую высоту.
Шел с работы дядя Степа —
Видно было за версту...
Сирена замолчала. Скоро будут бомбить. Ну, это ничего. Я почему-то сейчас вспомнила твое письмо. Когда я тебе написала, что я, курица неуклюжая, растянулась на ровном месте практически и подвернула ногу так, что очень хромаю и без палочки не хожу теперь, ты ответил, что очень хочешь вернуться поскорей, сделать мне фанерные крылья, чтобы мне по воздуху за хлебом лететь, а не ковылять Бабой-Ягой по земле. Смешной, смешной, смешной. А у моего ангела-хранителя руки пахнут свежескошенной травой, представляешь? Он заходил сегодня утром, хотел послушать, как я читаю стихи вслух. Было очень холодно, у нас осень сейчас глубокая, жуть, какая холодрыга. И я, и я... Сказала, чтобы попозже приходил. Глупая, правда? Он обиделся, вздохнул и ушел по крышам куда-то. Наверное, на Неву смотреть, как снаряды в воду входят, вспарывая ее трепещущее черное брюхо. Только что была воздушная тревога. Немцы сейчас бомбить будут. Улыбаюсь, глупая.
Лихо мерили шаги
Две огромные ноги:
Сорок пятого размера
Покупал он сапоги.
Он разыскивал на рынке
Величайшие ботинки,
Он разыскивал штаны
Небывалой ширины.
Купит с горем пополам,
Повернется к зеркалам —
Вся портновская работа
Разъезжается по швам!
Ой, такая книга! Я от нее улыбаюсь всегда. А вот сегодня ангел мой ушел. И я плачу, плачу. Не могу никак деть никуда эту прорву слез. Ведь хочется дальше читать про Дядю Степу. А я не могу - за пеленой мутной на глазах и буковок не разобрать. Да еще и бумага старая, желто-ржавая. И темнеет раненько нынче. Засвистело. Грохот, лопнуло последнее целое стекло в окне. Где-то рядом, вроде, на 7-ой линии бомбу разорвало. И сзади фоном все грохочет.
Он через любой забор
С мостовой глядел во двор.
Лай собаки поднимали:
Думали, что лезет вор.
Брал в столовой дядя Степа
Для себя двойной обед.
Спать ложился дядя Степа —
Ноги клал на табурет.
Сидя книги брал со шкапа.
И не раз ему в кино
Говорили: — Сядьте на пол,
Вам, товарищ, все равно!
Шла за хлебом, кажется, позавчера. Ветер еще дул такой сильный, в лицо, в спину, кажется, что отовсюду сразу. Смотрю - навстречу мне маленькая фигурка шагает. Я из интереса пригляделась. А у него шапка на сторону и глаза твои, мальчонка мелкий совсем. Я прямо и обомлела. Стою - шелохнуться боюсь, не то что вдохнуть-выдохнуть. Он на меня глянул коротко, тревожно и дальше зашагал. Тонкий такой, и руки белые-белые, прозрачные почти. Уж и заколотилось в груди моей сердечко, я хотела окликнуть его, а как обернулась - и след всякий простыл. Побежала дальше.
Все любили дядю Степу,
Уважали дядю Степу:
Был он самым лучшим другом
Всех ребят со всех дворов.
Он домой спешит с Арбата.
— Как живешь?— кричат ребята.
Он чихнет — ребята хором:
— Дядя Степа, будь здоров!
Зашуршало, заплевалось радио. И умолкло, само по себе. Я слышу сквозь грохот легкие шаги. Как по снегу чуть поскрипывают. Подай мне знак, если это ты. Я так устала тебя ждать, измучилась. Забери меня, страшно мне. Ах, знаю, знаю я, что ты с фронта уже не вернешься. Пришла бумага давеча ведь.
Дяде Степе две минуты
Остается до прыжка.
Он стоит под парашютом
И волнуется слегка.
А внизу народ хохочет:
Вышка с вышки прыгать хочет!
Глупая я, глупая. Плачу снова, да так плачу, что страницы уже промокли насквозь, да одна к другой липнут. Грохочет за окном. Открою окошко. Ангелу будет проще войти, он не любит ходить сквозь стекла. А на улице зарядил дождь. Сыро. Пахнет дымом и водой. Все вдруг стихло. Самолеты, что ль, развернули обратно? Взвыла сирена. Окончена бомбежка. Милый мой, драгоценный. Да где ж твои крылья фанерные? Нога болит, хожу еле-еле. А надо за хлебом сегодня до заката успеть. Запахло свежескошенной травой и апрелем. Солнышко выставило бочок из-за тучки. Хоть бери в руки да грейся. Ветер налетел. Продрогла вся.
До утра в аллеях парка
Будет весело и ярко,
Будет музыка греметь,
Будет публика шуметь.
Реву, остановится не могу. Книжку из рук выпустила. Взмахнула она обтрепанной обложкой, да камнем вниз рухнула. Спуститься бы за ней надо, пока снова бомбежка не началась, а то мало ли что. Ангел! Ты вернулся! Напугал ты меня. Что? Пойдем, говоришь? Ну, на тебе мою руку, раз просишь. А у тебя руки теплые, мягкие. Почти как его. И травой свежескошенной запахло. Как в деревне у бабушки после покоса. На соседнюю крышу? Конечно, за тобой я куда хочешь...