Всем хороша была Маланья. И кожа порфирна, и брови собольи, и губы вишневы. Один в ней изъян был - душа пустая.
Ничего такого не было в ейной душе, чтоб щепотку погрузить, да выудить, да сказать: вот то - из души.
И присоветовала Праксинья, соседка. Говорит: ты, Маланья, душу-то извлеки, да расстели у дороги за околицей. А люди - они ж то сами наполнят.
Так и сделала Маланья. Вынула из себя душу, да расстелила у дороги. Сама рядом сидит, но за пеньком хоронится. Не то, что бы торгует душу свою, никому не видная, - но созерцает.
Вот идет кулак-мироед - лузгой в душу расстеленную отщелкнет своими пальцами колбасными.
Вот идет солдат - махры в душу натрясет, пока самокрутку над ней мостырит.
Вот идет матрос - харкнет смачно в душу Маланьину, развернется, да поссыт в другую сторону.
А другой матрос - поссыт в душу, да смачно харкнет в другую сторону. Потому, значит, с другого флота.
А пройдет пионер - оглядится по сторонам, расстегнет свои штанишки короткие, да подрочит в душу, типо, "Всегда готов!"
Вот так и насытилась душа Маланьина содержанием. А то - не без добрых людей мир. "С миру по нитке - а голому петлица", как в народе сказывают.