Сцена 41
Квартира Феликса. Он сидит в своем кабинете, в руках мобильный телефон, он набирает номер. Раздается звонок в дверь. Он идет открывать. На пороге – Антониу с чемоданом.
Феликс: Антониу? Проходи, я все звоню тебе и не могу дозвониться. Что случилось? Ты в такой час, с чемоданом?
Антониу: Только на одну ночь. Приютишь меня? Не заявляться же к Ане…
Феликс: Конечно, какие проблемы? Гости сколько хочешь, я буду рад. А как на работе? Ведь конференция заканчивается, тебе пора возвращаться в Сан-Паулу.
Антониу: Отпуск. Мы с Мерелисом уже договорились, что я здесь задержусь на какое-то время. У нашей клиники ведь здесь есть филиал, так что я подумаю, не перевестись ли сюда.
Феликс: Отличная новость! Если надумаешь, я буду рад. У меня не так много здесь друзей юности… с возрастом как-то сложнее сближаться с людьми.
Раздается телефонный звонок.
Феликс (отвечает по мобильному): Да? О, Господи… Все, я понял. Хорошо, утром свяжусь с вами.
Антониу: Так что… ты побледнел, что случилось?
Феликс: Антониу, Ирма… она наглоталась таблеток… (берет из его рук чемодан) Успокойся, все позади, ей промыли желудок… к ней сейчас не пускают, завтра придешь, понял? Жизнь вне опасности. Это самое главное.
Антониу (закрывает лицо руками): Нет, нет, я не верю… А почему позвонили тебе?
Феликс: В бреду она назвала мое имя. Вот вспомнила, почему-то…
Антониу: Ясно.
Сцена 42
Ночь. Клара внезапно просыпается, ее трясет. Ана слышит шорох, встает и идет в спальню дочери.
Ана (садится на край кровати): Дочка, да что с тобой?
Клара (с застывшим лицом): Что-то плохое случилось, мама… Антониу! С ним что-то плохое… но что, я не знаю.
Ана (гладит ее по голове): Опять у тебя эти кошмары… но почему, дорогая? Я помню, как ты иногда вдруг среди бела дня вздрагивала и говорила, что что-то случилось, а потом выяснялось – действительно, в этот момент или авария или взрыв… Я всегда думала, что это совпадение, потому что в иное я просто не верю…
Клара: Не знаю… не знаю, мама, возможно, мне померещилось… Позвони ему, хорошо? Тогда я успокоюсь, буду знать, что все это глупости.
Ана: А почему он тебя так волнует? Вы и знакомы-то не были до вчерашнего…
Клара: Если б я знала… Я временами сама не знаю, что чувствую, как это можно назвать… и мне не с кем поговорить, никто не воспринимает это всерьез или просто не понимает. Или я виновата – слова не могу подобрать. Я просто физически ощущаю то, что с людьми происходит… не со всеми, но с некоторыми… а мне не верят. Мама, пожалуйста, позвони, я тогда успокоюсь.
Ана берет телефон, набирает номер Антониу.
Ана: Алло… Извини, я, наверное, разбудила… Ты как?.. О, Господи, ты у Феликса, но почему?.. Антониу, это правда, нет, это просто какой-то кошмар… Извини меня, я понимаю, как тебе тяжело… да, конечно же, завтра ее навестишь. А потом сразу ко мне, я жду тебя, дорогой.
Сцена 43
Утро следующего дня. Квартира Аны. В гостиной – Клара и Марта.
Марта: Она не выдержала и сама поехала к Феликсу?
Клара: Я ее попросила. Ему сейчас очень нужно, чтобы она была рядом, я знаю.
Марта: Ты меня беспокоишь.
Клара: Но почему?
Марта: Не слишком ли много ты о нем думаешь?
Клара: Ох, Марта, не знаю… Когда я чувствую, что ему больно, у меня все болит так, что даже дышать не могу. А ему хорошо – меня боль отпускает…
Марта: С тобой ведь и раньше было такое.
Клара: Да, было. Понимаешь, в чем дело, я чувствую себя живым человеком, а не куклой, только тогда…
Марта: Когда сердечко болит за других? Я это замечала… да, даже в детстве, ты плакала из-за того, что другая девочка заболела. А когда заболевала сама, равнодушно переносила все это… Конечно же, не совсем маленькая, а постарше… уже лет с семи.
Клара: Мне кажется, что ненормально не иметь своей индивидуальности, своего характера, своего «я»… такое чувство, что у меня всего этого нет. Спроси, чего я хочу? Я не знаю. Другая девушка, абсолютно нормальная, тебе скажет, что она хочет быть красивой, нарядной, модной, богатой, хочет развлекаться, любить и быть любимой, нравиться многим… а я…
Марта: Ты хочешь страдать.
Клара (вздрагивая): Нет… не хочу.
Марта: В том-то и дело, что хочешь. Только не понимаешь пока, что стремишься именно к этому. Без этого для тебя жизни нет. Странно… все ищут счастья, ты ищешь мучения… как Христос.
Клара: Ты шутишь?
Марта: В каждой шутке есть доля… но правда, я думаю, к сожалению, что такие, как ты, рождены не для радости, не для счастья. В обычном смысле. Хотя по-своему они могут быть счастливы, только счастье это будет совсем не таким, как у других.
Клара: Я думаю, что Христос не хотел этого… это Его отец захотел.
Марта: Кто знает? И можно ли их разделить? Отец, сын и святой дух… Может, и ты не хочешь, а хочет этого для тебя тот, кто дал тебе душу… сам Господь Бог. Ты знаешь, что я неверующая, но… иначе я просто не знаю, как высказать свою мысль. Приходится прибегать и к такой аналогии.
Клара (неожиданно): Ты ведь любила Антониу, Марта?
Марта (отводя глаза): Да… любила. Но это чувство прошло, он оказался слабее, куда уязвимее, чем я думала. Вовсе не тем настоящим мужчиной, которого я искала когда-то… но я была тогда глупой девчонкой, мечтала о героях кино или книг. Так бывает. Но я давно спустилась на землю и больше не тешу себя такими фантазиями. Беру то, что есть, но на время, а надоедает, я нахожу новое.
Клара: Мама тоже говорит, что Антониу не совсем такой, каким ей хотелось бы его видеть… он для нее слишком горячий, нервозный, болезненно подозрительный и ревнивый… вернее, он был когда-то таким.
Марта: Да, чем-чем, а спокойствием и уравновешенностью он никогда не отличался.
Клара: В том-то и дело, никто не воспринимает его таким, какой он есть, все хотят изменить, улучшить… Он нуждается совершенно в другом.
Марта: Многие женщины готовы были на все ради него, но он не ценил этого и бегал за Аной.
Клара: Вот именно! Он не ценил. Им НУЖНО было, чтобы он их ценил, чтобы он отвечал им взаимностью, был на все готов ради них точно так же, как и они – ради него. А ему нужна любовь бескорыстная, не ты – мне, я -тебе, без всей этой бухгалтерии взаимных претензий, счетов, долгов, выплат… Если бы нашлась женщина, которая любила бы его как мать любит ребенка – ради него самого и только. Тогда бы он выздоровел. Его душа распрямилась бы и расправила крылья. Падре мне говорил, что бескорыстную мольбу Господь слышит. И он на нее откликается.
Марта (удивленно глядя на нее): Ты так говоришь, как будто бы вы знакомы всю жизнь… Он тебе что-то рассказывал о себе?
Клара: Немного… не знаю, Марта, но я сама так чувствую. Если бы у него была такая с самого рождения - в детстве, в юности, он не искал бы этого… а у него не было… никогда.
Сцена 44
Феликс и Антониу в квартире Феликса. Антониу собирается уходить.
Феликс: Ты не слишком ли рано?
Антониу (смотря на часы): Ничего, подожду. Я не могу здесь сидеть.
Феликс: Дружище, ты в последнее время превратился в комок нервов… ты и раньше таким был… меня это… беспокоит.
Антониу: Я сам во всем виноват.
Феликс: Я не собираюсь судить тебя… но лучше уж говорить так, чем судорожно искать себе оправдания. Как-то это достойнее.
Антониу: Феликс, я не рисуюсь, ты знаешь меня… (тяжело вздыхает) Просто приехав сюда, я совершенно рассыпался. Думал, что годы меня закалили, мне казалось, что я затвердел, что уж теперь-то никто не будет играть со мной – то манить, то бросать… но нет, я все такой же. Видели бы те подруги, которые у меня были в Сан-Паулу, какой я на самом деле, без этой маски уверенного в себе зрелого человека… какая там зрелость! Я как подросток бегу за мечтой, все бегу и бегу… и так вот походя и других топчу…
Феликс: Антониу, насчет Ирмы я предупреждал тебя. С ней все не просто. И я не уверен, что эту проблему ты смог бы решить иначе… она в любом случае что-нибудь выкинула бы. Но теперь я с ней сам буду разговаривать.
Антониу: Это будет непросто… она вашего брата, психолога, ох как не любит…
Феликс: Ты говорил. Но ничего – я буду не я, если не справлюсь с ней.
Антониу (усмехаясь): Звучит самонадеянно.
Феликс: Такая уж у меня слабость. Ну, ладно. Иди.
Антониу уходит. Феликс подходит к окну и видит такси, в которое садится Антониу. Машина отъезжает. Через минуту приезжает другая машина, из нее выходит Ана.
Феликс: Ну и ну… как глупо они разминулись. А вот и наша красавица.
Сцена 45
Диегу и Бруну завтракают, Изабел накрывает на стол.
Бруну: В последнее время ты что-то зачастил у нас ночевать. Я тебя, конечно, люблю, и Изабел тоже, но мы беспокоимся. Что с тобой, братик?
Диегу (огрызаясь): Не называй меня так.
Бруну (смеется): Ах, да, я забыл, с кем я разговариваю – с человеком, который не просто какой-то Диегу Гарсиа, а с сеньором начальником, с большим боссом…
Диегу: Слушай, хватит молоть чепуху! Я выпил лишнего, опоздал на работу, на меня ТАК посмотрели там… ведь я никогда ничего подобного себе не позволял. А теперь еще ты издеваешься. Братик! Что за словечко такое? Мы ведь не дети.
Бруну: Я помню, как изводил тебя в детстве. (подмигивая Изабел) Он терпеть не может, когда его называют «братик».
Изабел: Да ладно дразнить Диегу, Бруну, у него неприятности… Диегу, ты, может, расскажешь, что случилось? Ведь мы до сих пор ничего не поняли.
Диегу: Да эта девица… как ее там… мне официант сказал, что ее зовут Ирма Родригес… так что ли? (Изабел и Бруну переглядываются.) Так вот… она на пляже серьгу потеряла, замок сломался, она и упала в песок. Я потом подобрал и принес ей. Она меня напоила…
Бруну: Напоила? Тебя? Ты что – маленький мальчик?
Диегу: Да я не заметил, как это случилось – бокал за бокалом… хотелось перед ней покрасоваться, как я пить умею… ты же знаешь, я в молодости никогда не пьянел… в компании все восхищались.
Изабел: О, Господи, эти мужчины… вы вообще когда-нибудь взрослеете? Диегу, я от тебя такого не ожидала. Даже Марселу такого не выкинул бы, а ты…
Диегу: Ты меня со своим сыночком не сравнивай. Я не какой-нибудь там беспутный актеришка, я деловой человек, серьезный, солидный…
Изабел: Об этом я и говорю.
Диегу: Ну, все, последний раз я у вас ночую, вы не волнуйтесь, больше не обременю.
Бруну: Диегу, не обижайся. Она пошутила. Меня она тоже дразнит.
Диегу: Моей ноги в этом доме больше не будет. Меня тут не уважают, а все эти ваши шуточки…
Изабел: Не для слабонервных.
Диегу: Что?! Это я – слабонервный? Ну, знаешь…
Уходит, хлопая дверью.
Изабел (тяжело вздыхает): Не смотри на меня так, я знаю, что я виновата… не сдержалась… но я позвоню ему, извинюсь.
Бруну: Да ладно… остынет и сам придет, дуться ему надоест, кроме нас с тобой, его подолгу никто не выдерживает, только он не понимает, что проблема в нем, не в других. Лечиться ему бы…
Изабел: Я в одном женском журнале читала, что у мужчин тоже после сорока – критический возраст… гормоны, и все такое…
Бруну: Как раз его случай. Знаешь, в молодости он тоже был не подарок, но с годами у него все это обострилось, это, наверное, прогрессирует.
Изабел (пожимая плечами): Ну, может, потом поутихнет.
Сцена 46
Ана и Феликс в гостиной у Феликса.
Ана (вздыхая): Надо же, как нелепо все получилось…
Феликс: Ана, да вы садитесь, дождитесь его, я не думаю, что он надолго, возможно, его вообще к ней не пустят сегодня.
Ана (садится на диван, Феликс – рядом): Спасибо. Вижу по вашему лицу, что вы хотите мне предложить выпить, не надо, Феликс.
Феликс (внимательно смотрит на нее, она – на него): Нелегко вам в последнее время… не хотите говорить об этом, не надо.
Ана: Да нет, почему же? Мне надо выговориться… а вы – его друг. Но вы – психоаналитик, значит, можете быть объективным, не занимать чью-то сторону…
Феликс: О, да. Я стараюсь.
Ана: Почему все всегда происходит не так, как нам хочется? Вчера я была так счастлива, мне показалось, что я достигла всего, что мне нужно. А теперь – эта история… как-то все это… тяжело, даже грязно… как будто я виновата, что эта несчастная…
Феликс: Вы вините себя?
Ана: Ну, конечно, я пошла на поводу у Антониу… но ведь он уверял, что с этой женщиной, Ирмой, у него ничего серьезного нет.
Феликс: Антониу сам предложил вам возобновить отношения?
Ана: И да и нет… я сама пришла к нему, мы начали разговаривать и… потянулись друг к другу. Опять потянулись.
Феликс: Как в сказке. Как будто бы всех этих лет просто не было. Но ведь так не бывает.
Ана: Наверное, нет.
Феликс: Ана, вы умная женщина… вы знаете, что вам нужно… Что дает вам Антониу такого, чего не смогут дать другие мужчины?
Ана: Что дает? Обостряются все мои чувства, я ощущаю себя молодой и самой желанной, способной свести мужчину с ума… да, довести до безумия… мне нравится смотреть на себя в зеркало и представлять, что скоро я увижу его, и я знаю, как он на меня посмотрит… другие не смотрят так.
Феликс: Как?
Ана: Умоляюще… как на икону. И в то же время желая завоевать. В Антониу все это сочетается как ни в ком другом.
Феликс: Другим вы нравитесь, но для них вы столько не значите, верно?
Ана (задумчиво, с полуулыбкой): Должно быть… Бету очень любил меня, и я его тоже – по-своему, но то была совершенно другая любовь, спокойная, тихая, умиротворенная… Я наслаждалась ей… я не была несчастлива, вовсе нет, если задуматься… Но мне ЕГО не хватало. За все эти годы я по нему стосковалась, сама себе не признаваясь… Мне нужна была его страсть, его способность меня подчинить себе, и в то же время нуждаться во мне как голодный нуждается в пище… Частично и ревность… да-да, но только не слишком, не так, чтобы это мне портило жизнь и трепало нервы… но капелька не помешает. Это тоже ведь жизнь украшает.
Феликс (улыбаясь): О, да. Жаль, что нельзя иметь все, верно, Ана? Или чтобы все нужные качества были в одном человеке или… так тоже можно – проводить время с одним, а потом с другим… ведь многие так живут.
Ана: Вы шутите?
Феликс: Конечно, шучу. Вам это не подходит – ведь вам нужно также и уважение и одобрение общества. Чтобы соседки хором все говорили: «Какая скромная милая и достойная женщина!» Ставили вас в пример. Ведь вам это нужно, не так ли?
Ана (смущенно): Возможно… но что же в этом плохого? Ведь это же так приятно.
Феликс: Да нет, это все замечательно. Вы меня восхищаете, Ана. Мало кто так точно может сформулировать, что ему нужно от жизни.
Звонит мобильный телефон Феликса, он отвечает.
Феликс: Антониу? Ты собираешься к Ане? Ну что ж, поезжай. (Ане) Придется вам ехать к себе домой, он уже сел в такси и назвал ваш адрес.
Ана (вставая): Да, бестолковое утро… (подает ему руку, Феликс ее пожимает) Приятно было познакомиться.
Феликс: Взаимно. (Провожает ее до двери, закрывает за ней, оставшись один, бормочет себе под нос): Да… любопытно… все о себе, о себе, о себе… Мне нужно, я хочу, я не хочу, я, я, я… Да, тут разгадка проста.
Сцена 47
Квартира семьи Гарсиа. Марселу смотрит телевизор. Раздается звонок в дверь. Марселу открывает, на пороге – Клара.
Марселу (присвистнув): Вот это да! Пришла ко мне в гости? Знала, что я один, и – тут как тут… ты как раз вовремя. Мы одни, и никто нам не помешает… (изображает на лице восторг влюбленного)
Клара (серьезное выражение ее лица сменяется улыбкой): Марселу… только ты можешь меня насмешить, и как тебе это удается?
Марселу: Ну, кому-то же нужно. А то ты как Царевна Несмеяновна из сказки, так редко улыбаешься… а улыбка тебе идет.
Клара (немного смутившись): Да ладно… Когда я с тобой, я как будто бы возвращаюсь в детство, в самое раннее… мне даже хочется быть какой-то другой - озорной, легкомысленной… бесенок какой-то вдруг просыпается и выходит наружу.
Марселу: Значит, тебе легко со мной?
Клара: Получается, так… даже странно, что в детстве мы не общались. А почему так было, не помнишь?
Марселу: Не помню… мне самому сейчас это кажется странным. Тогда я девчонок вообще презирал.
Клара (ехидно): Да ну!
Марселу (с комически важным видом кивая): Так и было. А что ты хочешь? Болезнь роста, я слишком остро чувствовал свою мужественность, я ей упивался - машинки, водные пистолетики…
Клара (хохочет): Да перестань, я умру от смеха.
Марселу: Ну, нет, не умрешь, смех продлевает жизнь.
Клара: Ты меня так заболтал, что я уже и забыла, зачем пришла… Так вот – твоя мама забыла у нас солнечные очки, возьми их. (протягивает ему)
Марселу (берет очки): Ну, теперь, когда твоя важная миссия выполнена, может, войдешь, поболтаем?
Клара: Давай.
Марселу и Клара проходят в гостиную, садятся на диван.
Клара: Что ты смотришь?
Марселу: Вот темная! Это же сериал Мануэля Карлоса.
Клара: Ну, я сразу не разглядела… но мы еще посмотрим, кто из нас темный. Это «Самая лучшая женщина», верно? Опять про Элену…
Марселу: А чем тебе эта сеньора не нравится?
Клара (смеется): Именем. Ну, хоть раз бы была героиня какая-нибудь…
Марселу: Дай угадать! Афродита… нет, нет… Артемида… чего уж там мелочиться, она же богиня? Может быть, Гера как в греческой мифологии?
Клара: Или Фрейя, как в скандинавской? Или Венера как в римской? Похоже, что это тебе она не по вкусу.
Марселу (включает звук): Давай-ка, послушаем…
На экране два старика разговаривают между собой. Один говорит: «Какая хорошая женщина эта Элена! Какая она красавица, какая умница, какая мать, какая подруга, какая соседка…» «Да…», - отвечает другой, - «Вот только дочери у нее неблагодарные, ни во что не ставят такую мать. Такой матерью надо гордиться, это же национальное достояние всей Бразилии…» «Да, ты прав… с дочками ей не везет. Да и с мужьями тоже… и с возлюбленными… они все ее недостойны». «Да разве можно найти людей, достойных Элены? Даже ее подруги и сослуживицы и те недостойны ее… Наша Элена – неповторима… Она как Солнце нас всех освещает. Что бы мы без нее делали?» «Да, ты прав, что тут можно сказать? Ты прав, Аржемиру». «И ты, Зе Балашу, и ты тоже прав. Режина, служанка, и та ее недостойна. Ей повезло работать у такой женщины, а она еще жалуется на что-то».
Марселу: Ну, как сериальчик?
Клара: Мануэль Карлос тут превзошел сам себя.
Марселу: Ну, так сериал и называется «Самая лучшая женщина».
Клара: Ну, может, была в его жизни такая… А какой у тебя идеал?
Марселу: Моя мама.
Клара: А как насчет моей тети?
Марселу: Ну, что ж, признаю… да, она – чудесная женщина. Темпераментная, живая, веселая, великодушная… Жаль, что нам не по пути.
Клара: Как ни странно, и мне тоже жаль. Ты мне очень нравишься. Только вот не могу представить себя твоей племянницей. (смеется)
Марселу: Я слышал о неприятностях с твоим будущим отчимом. А, кстати, как он тебе?
Клара: Все так сложно… если ты слышал о том, что случилось, то понимаешь, что я не могу сейчас ничего сказать. Но мне жаль его… я за него больше боюсь, чем за маму, он кажется мне ранимее… по-моему, мама не отдает себе в этом отчет.
Марселу (внимательно смотрит на нее): Ты же недавно с ним познакомилась?
Клара: Да, и это меня удивляет… не смотри на меня так, я и сама не понимаю, почему меня так беспокоит все, что с ним происходит. Когда я задумываюсь о том, каково ему было все эти годы… и… сейчас, все отступает – мои собственный страх перед жизнью, беспокойство за маму, тетю и бабушку… все. Как будто бы это становится для меня уже не таким важным.
Марселу (на этот раз вполне серьезно): Клара… похоже, сейчас ты не шутишь.
Клара (встряхивая головой): Да ладно, не принимай все так серьезно. Со мной бывает такое, когда я задумываюсь о ком-то, начинаю как будто физически ощущать его боль, тогда мое «я» растворяется в ней, и внутри у меня – не я сама, а другой человек… тебе это кажется странным?
Марселу: «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним». Это «Отелло», кажись? (шутливо грозит ей пальцем) Берегись, Дездемона.
Клара: Да ладно тебе… Ты уверен, что точно цитируешь?
Марселу: Нет, не уверен… да бог с ним, с Отелло. Мне это не кажется странным, когда я настраиваю себя на то, чтобы играть какую-то роль, внутри меня – мой персонаж…
Клара: Но это игра…
Марселу: Нет, жизнь! В том-то и дело, что для актера игра – это жизнь, настоящая жизнь… а другая, та, что за окном, для него не настолько важна, скорее она – декорации.
Клара (смотря на него с любопытством): А кто тебе нравится из актеров – вот хотя бы из тех, что мы сейчас видим? (кивает, глядя на телеэкран)
Марселу: Так, вот этот… он кто у нас?
Клара: Муж Элены, которого она разлюбила… ну, как обычно, у Мануэля Карлоса, это какой-то невразумительный мямля… интеллигент, с утра до ночи читающий книги и их цитирующий по поводу и без повода.
Марселу (смеется): Ну, ты и язва! А я-то думал, ты белая и пушистая.
Клара (озорно улыбается, оживившись): Ты меня плохо знаешь. А это – любовь всей ее жизни, как обычно у Карлоса, врач… Туповатый мужлан, который вообще двух слов связать не может, и только угрюмо молчит.
Марселу: Ну и вкус у нее…
Клара: А у них, Марселу! У них!
Марселу (смеется): Давай-ка, погромче сделаем. (увеличивает громкость)
На экране Элена сидит со своими подругами в кафе. Элена говорит: «Я несчастлива и не знаю, как это изменить. Я всю жизнь живу для других, стараюсь всем помогать, всех утешать, а получается так, что я сама не радуюсь жизни. Как сделать так, чтобы мне нравилось засыпать и просыпаться по утрам, нравилось смотреть на себя в зеркало, нравилось приходить на работу и нравилось ждать вечера, нравилось ездить в отпуск и нравилось разговаривать с нами?» Подруга ей отвечает: «Элена, ведь секрет прост. Тебе нужен мужчина. Такой, который вернет тебе радость жизни. Почему бы тебе не вспомнить любовь своей юности, того самого доктора?» Элена радостно восклицает: «О, Господи, как я могла забыть? Конечно же, вот она – красивая история любви, которая теперь получит продолжение, как в романе… как в самом красивом дамском романе из тех, которые я читала!»
Марселу: Тут есть неплохие актеры, вообще-то, но на вторых ролях… а не главные. То есть, главные – ничего, но больно они зарапортовались – играют один и тот же типаж, один – вечно мямля, другой – вечно бабник, они уже надоели. И, скорее всего, им самим надоело.
Клара: А как насчет Афродиты… то есть… Элены?
Марселу (смеется): Лучше я помолчу.
Сцена 48
Селестина в церкви на исповеди.
Селестина: Падре, мне снятся плохие сны… у меня предчувствие насчет нашей семьи…
Падре: Вы всегда так говорите о своей семье, как будто вам постоянно что-то угрожает… не хотите ли поделиться со мной?
Селестина: За этим я и пришла. Понимаете, мне на самом деле не в чем себя упрекнуть. Я не согрешила. То есть, я умолчала о некоторых вещах, но это не грех… я так думаю… это во благо. Дело в том, что я очень любила своего мужа, а он меня – нет… и я это знала. Когда мы с ним поженились, его интересовало мое приданое… но он не был альфонсом, мелким мошенником, нет! Миру был просто помешан на лошадях, это был их семейный бизнес, и по вине его отца все пошло прахом. Ему нужны были деньги, чтобы все восстановить. И ему это удалось. Мое приданое помогло ему, так что я убедила себя, что все это – во благо. Он не притворялся влюбленным… это я сделала ему предложение… так и было. Я знала о том, что он в затруднительных обстоятельствах и пришла к нему… он согласился не сразу, но я смогла его убедить, что не буду претендовать на то, чтобы он полюбил меня, что моей любви вполне хватит… Я тогда просто не знала, как больно, когда не любят тебя. Я была молода, я верила, что если любишь, то сможешь добиться взаимности… что со временем… я в это верила, что со временем…
Падре: Я вас понимаю. Это вполне понятно. Итак – вы поженились, у вас родилась дочь…
Селестина: Марта. Она была так на него похожа. Он очень радовался, и я заметила, что он стал лучше ко мне относиться… Появилось привязанность, уважение… но не любовь. Я видела это, я очень страдала, потому что я не способна на самообман, я слишком ясно вижу то, что мне больно видеть, я каждый день плакала… он не знал, я это скрывала. Прошло некоторое время. И я узнаю, что у него родилась еще одна дочь… от другой женщины.
Падре: Он был влюблен в нее?
Селестина: Не очень серьезно… она ему нравилась, но не более. Она сама за ним бегала. И надеялась, что ребенок что-то изменит, что он меня бросит… но он ей сказал, что не сделает этого. Не из-за меня, из-за Марты. Он обещал помогать ей, но на развод не соглашался… Она разозлилась, потому что хотела получить все. Я подслушала их телефонный разговор. И не поверите, я обрадовалась! Я не думала о ребенке, не думала об этой связи, для меня главным было – что он не любит ее, что он не собирается развестись. Я почувствовала себя счастливой. И поняла, что мне делать. Я пришла к ней следом за ним. И сказала, что мне все известно. Он испугался… И тут я сказала: «Давайте сделаем так, как будет лучше для всех. Ты, Миру, не хочешь терять ни Марту, ни Ану, и я тебя понимаю. Я готова растить эту девочку как свою дочь. А ее матери я сама помогу получше устроиться в жизни, если она согласится, чтобы обе девочки росли в нашей семье». Если бы вы тогда видели лицо Аржемиру… Он никогда на меня не смотрел с такой нежностью, с таким восхищением… За это я душу бы продала.
Падре: Значит, Ана…
Селестина: Дочь этой женщины. Она была начинающей актрисой, я устроила ее на телевидение, она прославилась, у нее все получилось так, как она хотела. Но успех вскружил ей голову, она стала пить, и плохо закончила – в психиатрической клинике в белой горячке… она умерла лет пятнадцать назад.
Падре: Понимаю. Вашей дочери нет смысла говорить правду, это уже ничего не изменит, к тому же настоящая мать от нее сама отказалась.
Селестина: Наша семья была в некотором роде искусственной… все держалось на моей любви к Миру и только… я хотела любой ценой удержать его. У него было мое состояние, дочери – Марта и Ана, моя безграничная преданность… и я верила, что он счастлив, что это – все, что ему нужно. Я так долго верила в это!
Падре: И вы ошиблись?
Селестина: Я об этом узнала только после того, как он умер. Нашла его письма к любовнице… Он продолжал мне изменять. Значит, все было напрасно… я его не удержала… а если и удержала, то лишь его тело, а дух – он был не со мной. С Мартой, с Аной и Кларой… возможно, но не со мной.
Падре: Я представляю, как вам тяжело было…
Селестина: Я пошла в церковь, молиться я не хотела, не верила, что это даст что-то… Но вдруг… я увидела лицо Миру… Закрыла глаза и так ясно увидела. Он смотрел на меня так, как тогда… когда я сказала, что хочу удочерить его Ану… С нежностью, с таким особенным выражением…
Падре: И что же случилось?
Селестина: Я как будто услышала его голос: «Все это не важно, Тина… не важно… мелкие приключения… Я не безгрешен, но я с тобой – в Марте, в Ане, в Кларе… я в них. Береги их, и пусть они берегут тебя. Я наблюдаю за вами и радуюсь».
Падре: Значит, Ана стала для вашего брака своеобразным талисманом? Она улучшила ваши отношения?
Селестина: Да, хотя Марту он любил больше, она была ему ближе… я понимаю, это кажется странным, но для него появление Аны в нашей семье многое значило. Он был совестливым человеком и не вынес бы мысли, что другая его дочь живет хуже, чем Марта. Я избавила его от угрызений совести. И сама полюбила Ану… чуть ли не больше, чем Марту… наверное, таким способом я хотела ему угодить… Главным был Он – и тогда, и сейчас… Больше, чем Аржемиру, я никогда никого не любила. И не способна любить.
Падре: О чем же вы сейчас беспокоитесь? Разве в вашей семье какие-то ссоры, конфликты?
Селестина: Да нет… пока нет. Но если такое случится… для меня это будет большим, чем просто конфликт, это разрушит мое единение с Миру, мою с ним связь… да, я знаю, я верю, что он смотрит на нас и радуется, а если кто-то поссорится, если, не дай бог, в семье произойдет какой-то разрыв отношений
Падре: Ну, это вряд ли случится. Но, как я понял, вы опасаетесь, что тогда потеряете ощущение невидимого присутствия в вашей жизни вашего покойного мужа?
Селестина: Для меня он не умер… я все это время ощущала иначе. Но в этом случае, я боюсь, он исчезнет. Его уже с нами не будет. Он слишком любит их – больше, чем меня – именно их: Клару, Марту и Ану. Они должны держаться вместе… ради него.
Падре: Селестина, я понимаю, как вам тяжело было потерять мужа… как нелегко было за него бороться всю жизнь… но сейчас, по-моему, вы себе накручиваете…
Селестина: Хотелось бы верить! Но у меня бывают предчувствия… так было несколько раз, и всегда они оправдывались. Клара – не моя родная внучка, но она внучка Миру… странно, что именно она как будто бы унаследовала это от меня… это и не только…
Падре: Да, вы правы. Она во многом похожа именно на вас, а не на Ану и Марту. Но и отличается очень важной чертой: она не зациклена на чем-то одном, на одном человеке, а если и будет зациклена, то до поры до времени… это только этап ее жизни. Если и есть у нее миссия на земле, то она шире. Не любовь к одному человеку и даже целой семье, своей собственной, а вообще – к людям… и она ищет, как это реализовать.
Селестина: Этого я уже не понимаю, и это меня беспокоит. Надо жить ради семьи.
Падре: Это не вам решать, Господу нашему… А он посылает каждого в мир со своей собственной миссией, одного – с одной, другого – с другой… Мы не знаем, в чем Его воля в отношении того или иного смертного. Не нам решать, как жить другим. И не нам говорить людям, в чем их предназначение.
Селестина: Выходит, я не могу решать за Ану, Клару и Марту, что для них – главное, а что нет? Для меня самой главным был Миру, а не они. Я понимаю, вы правы… но как же мне тяжело… Дождались бы моей смерти, а потом жили бы как хотят.
Падре: Перестаньте, грех говорить так. Вы еще будете им нужны. Нужны больше, чем Миру, что бы вы сами ни думали.
Селестина: Я уже и различить не могу – где он в моем сердце, а где они… они все – одно.
Падре: Ну, вот видите… как раз то, о чем я говорил.
Сцена 49
Палата Ирмы в больнице. Она лежит на кровати. Входит Феликс, садится рядом на стул.
Феликс: Ирма, я не надолго.
Ирма: Проваливайте.
Феликс: Так сразу?
Ирма: Вам что – еще повторить?
Феликс: Антониу видеть вы не захотели. Он расстроился.
Ирма: Не нужен он мне.
Феликс: Понимаю…
Ирма: Да ни черта вы не понимаете. Думаете, я не знаю, зачем вы здесь? Любопытно взглянуть на еще одну сумасшедшую, а потом посмеяться над ней за глаза… с тем же Антониу. Наверняка, вы меня обсуждаете.
Феликс: Ирма, а вам не все ли равно?
Ирма (в ее глазах промелькнуло любопытство): Все равно – это как? Все равно, что вы про меня говорите?
Феликс: Ну да. Мне на вашем месте это было бы безразлично. Считают меня сумасшедшим или нет – какая мне разница? Смеется кто-нибудь надо мной или нет – ну и что? Не это должно меня волновать.
Ирма: А что же?
Феликс: То, как я сам к себе отношусь.
Ирма: О, боже… опять эти ваши психологические штучки…
Феликс: Называйте как хотите, мне все равно, Ирма… Я не сужу себя вашими критериями, и вы не судите себя моими. Если так переживать из-за мнения каждого человека и верить, что все, что о нас говорят и думают, - это правда, то можно сойти с ума… можно.
Ирма (с горечью): А что же такое – правда, по-вашему? Или ее вообще нет?
Феликс: Не знаю. Откуда я могу знать? Вот вы знаете?
Ирма (подозрительно смотрит на него): Опять начинается этот ваш психоанализ? Говорю же, уйдите.
Феликс: Значит, не знаете, Ирма…
Ирма: Чего я не знаю? (Феликс встает.) Нет, подождите…
Феликс: Вы же хотели, чтоб я ушел…
Ирма: Но я не поняла, о чем вы спросили?
Феликс: О правде. Есть она или нет? У вас есть время до завтра – подумайте.
Ирма: Что вы этим хотите сказать? Что вы завтра заявитесь снова? И не мечтайте! Правду скажите – заявитесь или нет?
Феликс: А есть эта правда?.. Подумайте, Ирма. (уходит)
Сцена 50
Ана и Антониу в квартире Аны. Сидят на диване в гостиной, обнявшись.
Ана: Знаешь, я думала, ты стал другим… более уверенным в себе, ведь столько лет прошло… а теперь мне кажется, что ты тогда был тверже, решительнее, чем сейчас.
Антониу: Да… возможно. Но и ты тоже.
Ана: Странно, как люди меняются – одни становятся мягче, другие тверже… в молодости ведь не угадаешь, кто каким станет потом. Марта тоже смягчилась.
Антониу: Да, я заметил. А ты предпочла бы, чтобы я был другим?
Ана: Не знаю… мне бы хотелось, чтобы у нас было все хорошо.
Антониу: Мне тоже. Но так уж получается, что в наших отношениях всегда есть кто-то третий… кто-то еще…
Ана: Ты про Ирму… или про Бету?
Антониу: Я его ненавидел тогда, не понимал, что ты в нем нашла, а теперь… смотрю на твою дочь и понимаю: я не могу жалеть, что она родилась… а она на него так похожа. Он был не красавец, и она тоже, но… знаешь, я вспомнил слова одного писателя: «…она была некрасива – чистой и привлекательной некрасивостью…»
Ана (нахмурившись): Это откуда?
Антониу: Томас Вулф. Из книги «Взгляни на дом свой, ангел». Почему-то именно эта фраза врезалась мне в память, хотя читал я давно. Так он описывал девушку – первую любовь Юджина, главного героя романа, совсем еще мальчика. Она была старше его.
Ана (нахмурившись): Почему тебе эта фраза запомнилась? Разве не ты любитель красавиц? Я не ревнива и никогда не боялась соперниц, но я замечала в молодости, что ты обращаешь внимание на то, какая фигура у женщин, как они одеты…
Антониу: Да, я таким был тогда.
Ана (слегка встревожившись): И что же теперь изменилось?
Антониу: Я даже не знаю… Но глядя на Клару, мне обычные определения женской внешности – эффектная или нет, модная или нет, стильная или нет, яркая или нет, грациозная или нет, красивая или невзрачная – даже в голову не приходят. Я не нахожу слов для нее… для меня в ней все привлекательно, и я ничего не хочу изменить. И ты не влияй на нее, чтобы она старалась улучшить в своем облике что-то, не надо… не порть то, что есть. Это неуловимое… неопределимое… недостижимое многими женщинами обаяние простоты, безыскусственности. Природной гармонии.
Ана (напряженно вслушиваясь в его слова): Ты это когда-то и мне говорил…
Антониу: Да, вы в этом похожи… тебе тоже не нужны красивые тряпки и прочие ухищрения, чтобы быть привлекательной для меня.
Ана (успокоившись): И хорошо. А то я уж было подумала, что теперь я уже не та…
Антониу: Что за глупости. (целует ее)
Сцена 51
Клиника Феликса. Он сидит за столом. В дверь стучит секретарша. Феликс говорит: «Войдите». Она заходит.
Секретарша: К вам женщина… не пациентка, она говорит, что по личному делу, но я ей сказала, вы заняты…
Феликс: Она назвала свое имя?
Секретарша: Марта Новелли.
Феликс: Новелли… не знаю, но заинтригован. Зови. Все равно пациент не придет, он же предупредил.
Секретарша: Хорошо. (Уходит, входит Марта.)
Марта: Добрый день, я сестра Аны Медейрос…
Феликс: Ах, да! Я же помню – фамилию вроде слышал, но то была Ана Новелли, а с вами я не встречался.
Марта: Я вас видела, может, и вы меня – тоже, но нас просто не познакомили. Это было в тот день, когда Ана и Бету отпраздновали помолвку. Он был вашим приятелем и пригласил вас.
Феликс: Да… так и было. Тогда слишком много народу было, неудивительно, что меня вам не представили.
Марта: Я знаю, что Антониу поживет у вас, а вы в курсе, что они с Аной снова встречаются… И еще эта женщина, Ирма… она же чуть не умерла. Об этом я и хотела поговорить, если у вас есть время.
Феликс (приподнимаясь): Садитесь, пожалуйста. (Марта садится.) Что-нибудь выпьете?
Марта: Нет. Я не хотела, чтобы Антониу или Ана узнали о нашем разговоре, поэтому не пришла к вам домой.
Феликс: Я понимаю… Так вас беспокоит то, что сделала Ирма?
Марта: Насколько это серьезно? Это действительно было попыткой покончить с собой или просто порывом… вы же знаете, так бывает.
Феликс: Бывает… люди хотят привлечь к себе внимание таким образом… мне пока сложно сказать, но, по-моему, жить она хочет… другое дело – как именно жить…
Марта: Она больна? Я не прошу вас раскрывать мне какие-то тайны, она ведь не ваша пациентка, насколько я знаю, согласия на то, чтобы пройти курс лечения у вас, она еще не дала.
Феликс: Да, пока нет. Вы боитесь, что Ирма создаст проблемы вашей сестре и Антониу?
Марта: Есть такое… но все гораздо сложнее… меня беспокоит Антониу. То, что он с ней связался, не мог ведь не видеть, что женщина она нервная, даже соседи Аны это заметили, когда видели ее в ресторане…
Феликс: Да, я помню их. Так вы думаете, что Антониу…
Марта: Он как будто себя истязает, ищет проблемы…
Феликс (осторожно): Я это заметил… но…
Марта: То, что Ана встречается с ним, это, конечно, их личное дело, я в это не лезу. Но если у них серьезно, то это скажется и на Кларе и на моей матери… на всей нашей семье.
Феликс (задумчиво глядя на нее): Марта… а вы будете откровенны со мной? Мне хотелось бы поговорить с вами не как врач, не как психоаналитик…
Марта: Я им не очень-то доверяю. То есть, я понимаю, что есть хорошие специалисты, но мне все же кажется, что это – те, кто получил медицинское образование, изучал и психиатрию, и психоанализ… И имеет природный дар. Слишком тонкая это профессия, здесь просто не может быть огромного количества стоящих специалистов… таких меньшинство, может быть, единицы… А все эти люди, которые закончили курсы, а потом называют себя психологами и рекламируют себя в разных газетах, журналах, телепрограммах… кое-что они знают, конечно, но… Сейчас это модно, конечно… уже каждый второй стал психолог.
Феликс (живо, его глаза загорелись): Эх, Марта, еще в начале двадцатого века писали, что массовый выпуск таких вот профессионалов может обернуться вовсе не благом для человечества… эта профессия – штучная. Но в других областях то же самое – много ли настоящих хирургов? А сколько людей получили диплом и так себя называют? Нет, я медик, был детским врачом… а потом потянуло в психиатрию… и в результате – в психоанализ. Я знаю, что разобраться в том, что происходит с людьми можно, если ты знаешь как физические особенности организма, так и психические… все в комплексе. Мне тоже не очень-то нравится отделение одного от другого. Психолог знать медицину не должен? Это действительно должен быть врач. Нахвататься на курсах каких-то терминов и разных навыков можно, но это образование – половинчатое. Ну, да ладно… в такое мы время живем. Узких специалистов. Одни разбираются только в воронах, другие – только в сороках, а как насчет птиц вообще? Шучу, конечно… Но я сам за специализацию широкого профиля, а не узкого, как сейчас в моде. (тяжело вздыхая) Так что насчет моего друга?
Марта: Вы к нему очень привязаны… или просто приятели? Вы ведь давно не виделись, не общались?
Феликс: Да, верно… но он мне небезразличен. Мне не хотелось бы, чтобы он влип в неприятную историю…
Марта: Он уже влип. Он очень переживает и из-за Ирмы, и из-за Аны… мне бы хотелось, чтобы он смог сохранить душевное равновесие. Вы же ему поможете, правда?
Сцена 52
Антониу и Ана сидят на диване в гостиной, целуются.
Ана (шепчет): Ты не останешься здесь до вечера? Клара придет только в шесть. Тебе сейчас нужно забыть обо всем… и мне тоже…
Антониу (отстраняется от нее): Да, я понимаю… но почему-то… не получается. Ирма не захотела видеть меня, но ее лицо так и стоит у меня перед глазами – таким, каким я его помню…
Ана (несколько раздраженно): Антониу, ей уже помогли, с ней все будет в порядке, давай хоть ненадолго постараемся отвлечься от всего этого…
Антониу: Ана, прости, но я лучше пойду.
Ана (отворачиваясь): Ну, как знаешь… иди.
Антониу: Ана, мне очень жаль.
Ана: Мне тоже. Вижу теперь, как ты меня любишь, как ты хочешь быть со мной… просто берешь и уходишь. Не хочешь даже поговорить.
Антониу: Я люблю тебя, Ана… очень люблю. Но мне нужно побыть одному. (уходит)
Сцена 53
Феликс и Марта в кабинете Феликса.
Феликс: Марта, я сказал, что мне бы хотелось говорить с вами иначе, не так, как обычно, когда я стараюсь прощупать другого человека, увидеть его слабые места…
Марта (заинтересованно): А вам доставляет это какое-то удовольствие? Думать, что видишь кого-то насквозь… это, наверно, дает ощущение превосходства?
Феликс (ему стало неприятно): Превосходство… нет, я об этом не думал, я имел в виду…
Марта: Я поняла. Но мне любопытно, что чувствуют те, кто находится в вашей шкуре. Наверное, это искушение – проникнуться сознанием своей неуязвимости, избранности… смотреть на других свысока. Вы с этим справляетесь? Я имею в виду грех гордыни… как любят говорить верующие.
Феликс (неожиданно для самого себя): Понимаете, я им завидую…
Марта (удивленно): Вот как?
Феликс: На самом деле их слабость – их сила… Они могут чувствовать по-настоящему глубоко. Как Антониу… как та же Ирма. А я иногда кажусь себе роботом. Как-то прохладно внутри… только одно живет – любопытство, но любопытство холодное… мертвое.
Сцена 54
Вечер того же дня. Антониу в номере Ирмы собирает ее вещи, его слегка пошатывает – он долго пил в баре. Раздается стук в дверь, Антониу говорит: «Кто там? Проходите». Дверь открывается, на пороге – Клара.
Клара: Антониу, что происходит? Мама очень расстроена, она говорит, ты ушел и на ее звонки не отвечаешь. Я ей не сказала, решила прийти сюда, поговорить…
Антониу: Клара… откуда ты узнала, где я?
Клара: Ты сам мне ответил, я же звонила тебе на мобильный… забыл?
Антониу: Я думал, что это Ана… у вас голоса так похожи. Прости, Клара, я выпил… (садится на постель, закрывает лицо руками)
Клара (подходит к нему и садится рядом): Не хочешь мне ничего говорить – не надо. Но мне кажется, одному тебе хуже… может, поедем к Феликсу? Меня ждет такси. А вещи той девушки… я ей сама отвезу в больницу, там передадут.
Антониу (смотрит на нее): Лучше тебе на глаза ей не показываться.
Клара: Кому – ей? Той… Ирме? Но почему?
Антониу: Она сразу тебя невзлюбила… когда в самолете увидела, она что-то почувствовала… приревновала, бедняжка…
Клара: Приревновала?
Антониу (дотрагивается до ее щеки): Какая у тебя нежная кожа… у нее тоже такая – у Аны… была… и сейчас… да, сейчас…
Клара: Антониу…
Антониу: Но глаза совершенно другие – как раннее утро… серые, чистые… вот ты вошла, и дышать стало легче… не говорить, а петь хочется… (обнимает ее и целует, Клара замирает на месте)
Сцена 55
Ана и Изабел в квартире Изабел. Сидят на кухне.
Изабел: По-моему, ты зря себя накручиваешь. Ну, расстроился Антониу, ему было не до того, чтобы… ты понимаешь…
Ана: Да понимаю, но я ожидала другого… Я думала, наши отношения будут мне в радость… а не в тягость, как в юности, мне не придется все время напрягаться, чтобы понять, что с ним происходит… ставит себя на его место… как это утомительно…
Изабел: Ну, понять его сейчас не так трудно.
Ана: Бел, я устала. Сначала все было прекрасно – адреналин, острота ощущений, дух приключения… как раз то, чего мне не хватало. Но так все быстро закончилось, и начались проблемы…
Изабел: Так не бывает, чтобы все было гладко.
Ана: Да. К сожалению. Я реалистка, но… Бел, мне так жаль, что все вот так происходит – какие-то трения, напряжение… Мне это не нужно. Я чувствую, что уже начинаю от этого уставать.
Изабел: Да вы всего несколько дней как начали снова общаться…
Ана: Вот именно… и уже все пошло наперекосяк. Это не для меня.
Изабел: Ну, ты не захочешь, Антониу быстро найдет другую… с этим проблем у него никогда не было.
Ана (раздраженно): Ну, нет… то есть, если потом когда-нибудь… мне уже все равно будет, но не сейчас… он еще должен за меня побороться, если кто от кого откажется, так это я от него, но не он от меня… Он и раньше любил меня больше, чем я – его, и сейчас так же… увидишь, что завтра он прибежит.
Сцена 56
Клара и Антониу, сидя на постели в номере Ирмы, целуются.
Антониу: Странно… я протрезвею и буду жалеть… наверное, буду… но вот сейчас я ни о чем не жалею. Что я должен сказать тебе – извини, я тебя напугал? Все испортил? Ты – юная девушка, разве таким должен был быть для тебя первый поцелуй в твоей жизни? Ведь он первый?
Клара (еле слышно): Да.
Антониу: Почему я не раскаиваюсь… это, конечно, придет потом… но сейчас… Что ты должна теперь обо мне думать? Сейчас ты уйдешь…
Клара (с неожиданной твердостью): Мы уйдем, а не я. Мы выйдем отсюда, и я посажу тебя на такси. Так мне будет спокойнее. Я должна знать, что с тобой все в порядке.
Антониу: Ты смотришь на меня так… снисходительно, как мать на расшалившегося ребенка, которого страшно оставить без присмотра… это так необычно – ведь это я гожусь тебе в отцы, и я должен бы беречь тебя…
Клара: Ты и так сказал уже слишком много.
Антониу: И сделал…
Клара: Да.
Антониу: Но ты тоже…
Клара: Да… тоже… (сдерживая слезы) Идем… ты – на такси, я – в больницу…
Антониу: Клара…
Клара: Все, больше ни слова. Ты выпил, пожалуйста, больше не надо… мне больно видеть тебя таким. Сейчас мы уйдем, а потом… потом уже будет другой день…
Антониу: Клара, ты плачешь?
Клара: Да нет, все прошло… (встает, берет его за руку) Ну, нам пора.
Сцена 57
Квартира Феликса. Антониу и Феликс сидят в гостиной.
Феликс: Антониу, ну ты даешь…
Антониу: Молчи. Про себя я и так знаю… можешь не произносить это вслух.
Феликс: Ответь-ка мне честно, это случайность? Подумай.
Антониу: В том-то и дело… не знаю. Тогда, с Мартой, много лет назад было случайно…
Феликс (заинтересованно): С Мартой?
Антониу: Да, это история давняя… кажется, я тебе говорил…
Феликс: Может быть… но тогда я не знал ее.
Антониу: А вы что – познакомились?
Феликс (спохватившись, небрежным тоном): Да как-то случайно встретились… она очень эффектная… интересная…
Антониу: Да. Но мы сейчас не о ней… Понимаешь, меня удивляет, что Клара не испугалась, не отшатнулась… и я тоже… я не почувствовал себя виноватым, мне не показалось, что я предаю кого-то… это было… невинно. Понимаю, что это дико звучит, но у меня странное ощущение рядом с ней – как будто я – это не я, а другой человек, совсем юный… как будто бы у меня целая жизнь впереди, прекрасная жизнь. Когда я был влюблен в Ану, я чувствовал, что это – моя болезнь, моя боль, мой надрыв, а это… то, что сейчас… моя радость… лекарство от самого себя, от всего наносного, болезненного, неуверенного, что во мне есть… Я рядом с ней выздоравливаю.
Феликс: Ты сказал – когда был влюблен в Ану… ты что, уже не…
Антониу: Я так сказал? Не заметил…
Феликс: Антониу, да ты послушай себя. Знаешь, ты изменился. Даже протрезвел на удивление быстро, у тебя глаза стали другие… нет, с тобой что-то… не то… ты другой. (внимательно смотрит на него) Послушай, а ты не хочешь ли отомстить Ане, отплатить ей за то, что она от тебя отказалась тогда?
Антониу: Отомстить Ане? Мне это и в голову не приходило. Нет, мне ее жаль сейчас… я и сам был тогда не подарок, измучил ее… да и сейчас… Я так мечтал о ней долгие годы, мы встретились, а теперь… теперь не она, а я ускользаю… даже не знаю, когда это началось, и с чего… Может быть, Ана и прежняя, но я… Феликс, я изменился.
Феликс: Да вижу… я даже не знаю, что и сказать. У тебя – не жизнь обыкновенного человека, а просто какой-то десятитомник великих страстей… на тебя глядя, я будто роман читаю или смотрю его экранизацию с тобой в главной роли…
Антониу: Феликс, да смейся сколько угодно… я думаю только о Кларе. Надеюсь, она не будет винить себя… эта тяжесть ей не по плечу.
Феликс: Ты уверен, что так хорошо ее знаешь? Ты думаешь, что она слабее тебя?
Сцена 58
Ночь. Клара в своей спальне собирает чемодан. Входит Ана, она накинула халат поверх ночной рубашки.
Ана: Почему ты меня не разбудила… что это… дочка, да что происходит?
Клара (не глядя на нее): Я поживу в квартире, которую мне оставили бабушка с дедушкой… она ведь сейчас свободна.
Ана: Конечно… она твоя. Но почему вот так вдруг… на ночь глядя? (подходит к ней) Посмотри на меня.
Клара (поднимает глаза, на ее лице – выражение обреченности): Я не могу остаться… и ты так не сможешь…
Ана: Постой… а где ты была до этого… ты задала мне столько вопросов об Антониу, потом позвонила ему… куда ты пошла потом… ты так быстро вылетела из квартиры, что я не успела тебя окликнуть, спросить куда ты идешь.
Клара (безжизненным голосом): Я была в отеле, в номере, где Антониу с Ирмой остановились…
Ана: Но почему там?
Клара: Он сказал мне, что он там… он собирал вещи Ирмы, хотел отвезти ей в больницу, а я предложила помочь.
Ана: Клара… ты мне не все говоришь. Послушай, я не слепая, я знаю, Антониу произвел на тебя впечатление, ты еще слишком неопытная, он вскружил тебе голову… я не виню тебя, если… Скажи, ты поэтому убегаешь, не хочешь смотреть мне в глаза… дело в этом? Ты разволновалась из-за него… дочка, дочка, да у тебя целая жизнь впереди, это всего лишь первое увлечение… оно очень быстро пройдет. Потом вам с Антониу будет забавно все это вспомнить… наверняка, он заметил, что ты к нему неравнодушна, но он понимает, что ты – ребенок, и у него хватит ума…
Клара: Мама… мы потом с тобой поговорим, хорошо? Потому что сейчас… я не знаю, что мне сказать. Но я рада, что ты начала… я тебе благодарна… как будто бы лед внутри тронулся… теперь я сумею найти слова… но потом… все потом, не сейчас. А сейчас ты дашь мне уйти…
Ана (внимательно смотрит на нее): Клара… Антониу всегда был в себе неуверен, всегда боялся, что потеряет меня… может быть, он и сейчас боится… я могу это понять. (размышляя) Может быть, и другое… в нем живет слишком большая обида, наверно, за все эти годы она разрослась… и теперь он может испытывать желание наказать меня, отплатить мне той же монетой… но я не верю, что с этой целью он может использовать мою дочь… хотя… что для меня могло быть больнее, чем это? И он это понимает. Юная девушка… какой женщине будет приятно, если мужчина обратит внимание на молоденькую, она тогда сразу почувствует себя старше…
Клара: Мама, мама… не так, все не так.
Ана (сквозь слезы): А как? Ну, скажи же мне что-нибудь… ты же всегда меня понимала, а я… я была твоей лучшей подругой… что с нами случилось?
Клара: Если бы у меня были сомнения, колебания… если бы я действительно не понимала, не видела, что происходит, наверно, мне было бы легче… До поры до времени я действительно не понимала. А потом вдруг увидела – это как вспышка… какое-то озарение… я слишком ясно все представляю себе, и не знаю, что с этой ясностью делать… Мне надо подумать.
Ана (уже спокойнее): Ну, что ж, ты же умница… ты побудешь одна, успокоишься и поймешь, что все это – пустяки. Если Антониу и может обратить на тебя внимание, то лишь с целью ранить меня… он может этого и не осознавать… но это – единственная причина. Пойми это, Клара. Я верю, что ты успокоишься, хорошенько подумаешь… и все поймешь.
Сцена 59
Утро следующего дня. Квартира Марты. Марта и Селестина завтракают.
Селестина: Ты какая-то молчаливая после вчерашнего разговора с Феликсом. Как он тебе?
Марта: Знаешь, а мне было интересно… Но, боюсь, он о себе сказал слишком многое и уже сам жалеет об этом, бывает, что люди, которым ты в чем-то признаешься, потом становятся тебе неприятны, ты их избегаешь… потому что жалеешь, что был чересчур откровенен.
Селестина: Ты всю жизнь искала мужчину, похожего на отца… но я всегда тебе говорила, что ты его идеализируешь.
Марта: Возможно… Но мне в нем нравилось то, что ни одна женщина не смогла бы крутить им, вертеть… он бы этого не позволил. А большинством из тех, кого знала я, настолько легко манипулировать… если бы я этого захотела, они плясали бы под мою дудку. Но я не хотела. Мне не такие были нужны отношения, а на равных.
Селестина: Поэтому ты и связывалась с мальчишками типа Марселу?
Марта: Ну, не скажи… Марселу я даже немного любила… Видишь ли, у совсем юных другой взгляд на жизнь, незамутненный… рядом с ними и ты молодеешь, я сама становилась девчонкой… возможно, мне слишком хотелось вернуться обратно – в мою безмятежную юность, еще до Антониу, до того, как я думала, что беременна, а врачи мне сказали, что у меня – непроходимость маточных труб… я тогда была счастлива.
Селестина: Да, обидно… в наше время это не стало бы помехой, детей все равно иметь можно, теперь медицина творит чудеса. Зачатие в пробирке…
Марта: Не всегда это удается. Попыток делают много. Но я бы рискнула… хотя… для этого надо быть молодой и здоровой.
Селестина: Но ты не настолько стара и больна. (смеется)
Марта: Да ладно, мама… ты понимаешь, о чем я, ведь мне уже сорок два.
Селестина: Ну и что? Не так уж и поздно… У меня были бы внуки.
Марта: А как же Клара?
Селестина (спохватившись): Да-да, конечно… но и твои дети тоже… Клара-то уже взрослая, а маленьких я бы понянчила.
Марта: Что-то мы не о том говорим…
Селестина: Как раз о том, о чем давно уже надо.
Марта: Мама, ну хватит…
Селестина (лукаво): Значит, Феликс – не твой тип?
Марта (пожимая плечами): Не знаю… Но было бы жаль, если бы мы больше не встретились… давно уже мне не было так интересно просто общаться с кем-то. Думаешь, напрягаешься, пытаешься что-то понять… давно забытое ощущение. В этом есть своя прелесть. Видеть кого-то насквозь слишком скучно… его я не вижу.
Сцена 60
Квартира Изабел. Ана и Изабел сидят на кухне.
Изабел: Да, все это очень странно… и не похоже на Клару…
Ана: Она не отрицала… не призналась ни в чем, но и не отрицала… ты понимаешь, что это значит?
Изабел: Не отрицала своих чувств – положим. Но она не сказала, что и Антониу тоже…
Ана: И это меня успокаивает… ну что ж, посмотрим… я просто не верю, что для моей дочери какой-то случайно встреченный человек может оказаться важнее всего, что нас связывало двадцать лет… ведь так не бывает.
Изабел: В нашем возрасте и то люди делают глупости, сходят с ума от любви… а уж в юности… Это же не специально… такое случается. Причем с теми, о ком и не подумаешь, что они могут такое выкинуть… чем более спокойным и благоразумным с виду бывает человек, тем меньше мы, как правило, о нем знаем… Клара практически не показывала, что у нее внутри, жила в своей раковине, стоило ей приоткрыться, как туда волны хлынули… (задумчиво) Может быть, потому и закрывалась, что просто боялась силы собственных чувств. Те, кто кричат об этом на всех углах, чувствуют неглубоко. Поверхностно.
Ана (снисходительно): По-моему, ты преувеличиваешь… я не верю, что это серьезно. В любом случае я могу ее только жалеть… ведь мы с тобой знаем, кого он сам любит…