Сцена 21
Селестина, Клара и Марта сидят в гостиной в квартире Марты.
Селестина: Любить надо себя, вот что я вам скажу. Себя. Ана – мудрая, она всегда понимала, что мужчин много, а она у себя – одна-единственная. Все мы только себе и нужны по-настоящему, никому больше…
Марта: Мама-мама… ты говоришь, но своим советам не следуешь.
Селестина: В том-то и дело… Я настрадалась и не хочу, чтобы ты или Клара страдали… А секрет прост: любите себя. Тогда и вас будут ценить. Вот посмотрите на Ану – сколько мужчин за ней бегали и сейчас бегают, а почему? Она им на шею не вешается, она из-за них не страдает.
Клара (с упреком): Страдает… бабушка, ты же знаешь…
Селестина: Возможно… она же не робот, какие-то переживания у нее есть, есть мечты, есть фантазии… это нормально. Но ровно до той черты, пока не начинает тебя разрушать, съедать изнутри. Убивать.
Марта: Любить себя… это пустая жизнь, просто бессмысленная…
Селестина (качая головой): Не скажи… ты всегда была максималисткой.
Марта: У меня потребность давать, а не брать.
Селестина: Что ж ты всех отвергала, бросала – одного за другим? А Рикарду, а Нуну? Чем они были плохи?
Марта (пожимая плечами): Ничем.
Селестина: Ну, конечно… ты их не любила до самозабвения. Тебе нужно любить кого-то больше всего на свете, больше себя, больше жизни…
Марта: Да… нужно. (вздыхает) Было нужно… с рождением Клары многое изменилось. У меня есть такой человек.
Селестина: У тебя бы могли быть и свои дети.
Марта (тихо): Могли… но их нет. И хватит об этом.
Клара (обнимает ее): Марта, родная, мне кажется, и сейчас не поздно… ведь многие женщины…
Марта: Я знаю, сейчас медицина шагнула вперед. Но у меня уже сил нет, я не молоденькая.
Клара: У тебя-то нет сил?
Селестина (качая головой): Если бы во времена нашей молодости сказали, что сплошь и рядом женщины будут рожать без мужчин и плевать на них, я не поверила бы.
Клара: Почему же – плевать? Но это лучше, чем несчастливый брак. Дети для многих женщин важнее мужчин. Им теперь необязательно за них цепляться. Слава богу, теперь их никто не будет ни в чем упрекать, нет этих глупых условностей, люди живут как хотят.
Селестина (усмехается): Ты бы хотела так жить?
Клара: Я не смогла бы. А Марта – сильная.
Марта: Мне сейчас сорок два, а представь – ребенку двадцать, вот как тебе, а мне уже за шестьдесят.
Клара: Ну и что?
Марта: Мне бы этого не хотелось. Никто не знает, сколько ему отпущено… а если он… или она останется сиротой? Нет, я этого не хочу. Рожать надо в молодости. Хотя бы… до тридцати.
Входит Ана. Все замирают на месте.
Селестина: Дочка! (подходит к ней, обнимаются)
Ана (внимательно на нее смотрит): Я прочитала записку…
Селестина: Значит, она тебе все-таки написала…
Ана: Да, мама. Я должна тебе кое-что рассказать. Но пока еще рано… мы ничего не решили.
Селестина: Ох, Ана-Ана… не совершай опять ту же ошибку.
Ана: Я хочу любить, мама.
Селестина: Я понимаю, тебе не хватает эмоций, остроты ощущений, тебе сейчас скучно… в нем это есть – та самая искорка… Не принимай это за любовь, тем более, что сейчас ты уже не девчонка.
Клара (подходит к матери): Мама… а меня ты обнимешь?
Ана (целует ее в щеку): Конечно… родная моя. Зря ты так переживала. (Селестине) Мы с тобой еще поговорим.
Сцена 22
Феликс и Антониу сидят в кабинете Феликса.
Феликс: Антониу… ты серьезно? Ты действительно так решил? Я помню, что ты говорил мне раньше…
Антониу: Поэтому я и пришел к тебе, Феликс. Мне надо, чтобы меня вразумили, с ней я забываю, сколько мне лет, все, что я говорил… что со мной происходит?
Феликс (пожимая плечами): Да ничего особенного. Ты не один такой. Думаешь, что ты первый, кто мне это говорит?
Антониу (внимательно смотрит на него): А ты сам… с тобой было нечто подобное?
Феликс: Нет. Если честно, то нет. Я никогда головы не терял. То есть, я мог очароваться какой-нибудь героиней из книги, кино… но в жизни… в реальной жизни у меня это не получалось. Это тоже проблема, поверь мне. Мне очень трудно влюбиться, для этого я должен чувствовать интерес, восхищение… очень много эмоций… но нет. Я не чувствую. Видеть кого-то насквозь тоже скучно, я порой даже завидую чьей-нибудь слепоте, мне хотелось бы очаровываться, но со мной не происходит такого. Это было когда-то… но стоило мне понять, что я сам эту женщину выдумал, а она не такая, какой представлялась мне, как все прошло.
Антониу: Но ты был женат.
Феликс: Все получилось случайно. Она забеременела, а детей я хотел… Нет, Линда была хорошей девушкой, я постепенно к ней привязался… но я чувствовал, даже тогда, когда она была жива, что мог бы прожить без нее, не настолько я в ней нуждался… хотя в ней практически не было недостатков – добрая, заботливая и неглупая… все при ней. Но мне порой так было скучно, я ощущал какую-то пустоту, которую мне хотелось заполнить… но не получалось.
Антониу: Вы так недолго прожили… всего пару лет. А сколько сейчас Анселму?
Феликс: Пять.
Антониу: Не думаешь снова жениться?
Феликс: Да нет… ни к чему это мне. Нам с Анселму и так хорошо.
Антониу (с горечью): Получается, что влюбленность – это только иллюзия, самообман, мираж?
Феликс: Не знаю. Я что – Господь Бог, знаю ответы на все вопросы? Антониу, ты сам должен решить, что это ДЛЯ ТЕБЯ. Но для многих – иллюзия. Для большинства… мне так кажется. Кто-то живет с ней всю жизнь, кто-то разочаровывается, но скрывает это, кто-то смиряется с тем, что реальность совсем не такая, и принимает ее. Но смириться и полюбить – вещи разные… Я не знаю, смог бы я полюбить реальную женщину, зная ее, понимая… не знаю, Антониу.
Антониу (с любопытством): А тебе бы хотелось?
Феликс (задумчиво): Хотелось бы мне? Ох, если б я знал…
Сцена 23
Ана и Селестина – одни в квартире Марты. (Клара и Марта ушли.)
Ана: Мама, скажи, почему ты СЕЙЧАС против нас? Ведь теперь он богат, да даже если бы это было не так, что мне с того? Я сама унаследовала столько, что хватит и детям, и внукам. Бету оставил все мне.
Селестина: Анинья, не против я, чтобы ты развлеклась, пожила в свое удовольствие… но ведь с ним так не будет, если он не изменился… сама же сказала, все будет по-прежнему: ссоры, сцены… Зачем тебе это? Цени свой покой. Или найди того, кто не будет трепать тебе нервы… тебе и себе.
Ана (закрывает глаза): Да, ты права, я от него уставала порой… но без него как-то пусто… он нужен мне и не нужен… сама не знаю, чего хочу. Но если за столько лет я его не забыла, если не перестала думать о нем, это кое-что значит…
Селестина: Он тогда молодой был, наивный, сейчас все иначе. И не обольщайся, тебе не удастся его изменить, заставить его стать таким, каким тебе бы хотелось. Он будет мучить тебя, ты – его. Сама того не желая. Потому что ты тоже – не та, какой он тебя представляет… но что-то в тебе его накрепко зацепило… Ему уже сорок, Анинья… если не больше. (с любопытством) Эх, взглянуть бы мне на него… Неужели история повторится? Он снова внесет смуту в нашу семью.
Ана (испуганно): Почему ты так говоришь? Какую смуту он внес тогда? Разве что Марта… тебе казалось, что она неравнодушна к нему, но по-моему ты тогда преувеличила. Она о нем даже не говорит.
Селестина: Марта – другая. Ей или все или ничего, она максималистка… была такой. Если любит – то любит, а если хоть чуточку разочаруется – все…
Ана: Чем же он мог ее разочаровать?
Селестина (уклончиво): Не знаю. Но ты права – Марта тебе не соперница. Он ей не нужен, она ему – тоже. Меня сам Антониу чем-то пугает – он похож на твоего отца, слишком горячий, непредсказуемый, только тот был сильнее, решительнее. Он не позволил бы женщине так крутить и вертеть собой, как позволил тебе Антониу…
Ана: Я им не крутила… о чем ты?
Селестина: Ох, дочка, ты этого даже не осознавала, а если бы поняла, у тебя бы так не получилось. Отца Марта больше любила, Антониу для нее был только напоминанием… Действительно, трудно найти человека, похожего на него, вот она и не нашла. С меньшим она бы не смирилась, компромисс между мечтой и реальностью ей не нужен, она не такая, как мы с тобой.
Ана (задумчиво): Ты говоришь – не такая? Но я тоже не воспринимала Антониу со всеми его недостатками, мне хотелось как-то исправить его, подкорректировать, причесать и пригладить. Правда, он говорит, что тогда это уже будет не он. Может быть, он и прав… я не знаю.
Селестина: Ана, разница в том, что ты продолжаешь любить мечту, продолжаешь лелеять сказку, пусть даже реальность и не такая, ты можешь жить и в мечтах. А Марта не может. Она все зачеркнула внутри себя. В этом и сила ее и слабость. Ей нужно молиться на кого-нибудь, верить в него всей душой, а если он падает с пъедестала, она больше не может им восхищаться, а значит – не может любить.
Ана: Мне кажется, мама, она сейчас не такая. Она куда мягче, чем в молодости. Я помню, какой она была резкой, порывистой, говорила, что думала, ничего не боялась… мне было с ней не по себе. А сейчас – мне легко с ней, я даже забыла, как мы когда-то ссорились, не понимали друг друга…
Селестина (довольная): Ну и хорошо. Для меня самое главное – чтобы ты, Клара и Марта любили друг друга, чтобы никто никогда не поссорил вас, не встал между нами… Не важно, Антониу или кто-то другой… мне все равно. (внезапно нахмурившись) Если встанет – для меня этот человек будет враг. Я его возненавижу. Я никому не позволю разрушить нашу семью.
Сцена 24
Изабел, Бруну и их сын Марселу (23 года, студент, актер – Леонарду Миджиорин) сидят в гостиной в своей квартире.
Бруну: Марселу, поверь мне, актер – это так ненадежно… Зависимая профессия, будешь всю жизнь ждать подачек от режиссеров, продюсеров… Я тоже в молодости мечтал стать актером, но передумал, и, слава богу. Еще не хватало, чтобы мой сын…
Марселу: Папа, я понимаю тебя. Я пойду учиться на юридический, так что кусок хлеба у меня будет, ты не волнуйся. Но играть я не брошу. Пусть будет хобби, не важно, я буду играть.
Изабел (мечтательно): Но почему же хобби? Ты же закончил актерские курсы, учился у самого Фагундеса, играешь в театре… пусть денег это и не приносит, но ты еще молод, ты можешь прославиться…
Марселу: Да нет, папа прав, надо жить не иллюзиями. Шанс прославиться у одного на миллион. Но в сериал попасть мне бы хотелось – хоть в эпизоде сыграть бы…
Изабел: Я уверена, что ты сможешь. А в вашем театре, наверное, много красивых актрис?
Марселу (смеется): Мама, ты лучше при папе этого не говори. Помнишь, как он сказал: «Невестка-актриса – только через мой труп».
Бруну: Да я пошутил. Но вообще-то… жена-актриса… не знаю, не знаю…
Изабел: Муж-актер – тоже не подарок, знаете ли, вечно на съемках, да на гастролях… Не хотела бы я стать женой такого вот фрукта, еще и со звездной болезнью, наверняка…
Марселу: Мама – ты обо мне говоришь?
Изабел (обнимает его): Я шучу. На самом деле я рада, что ты не боишься жить так, как хочешь. Мы с отцом были более робкие, считали, что лучше синица в руках… А сын-то у нас – журавлик.
Бруну: Марселу, ты с Мартой давно не виделся?
Марселу (мечтательно): Марта… какая женщина! В моем вкусе – крупная, пышная, прямо с рубенсовской картины. И язычок у нее такой острый – как скажет что-нибудь, хоть стой, хоть падай.
Изабел: Я помню, как ты был влюблен в нее, когда был мальчишкой, в школе учился. Мы с твоим отцом – люди широких взглядов, иначе такой хай устроили бы… Тебе всего восемнадцать – ей за тридцать, и вы с ней…
Марселу: Я был влюблен тогда, думал, что это продлился всю жизнь, но она оказалась мудрее, сама меня бросила.
Изабел: Она многих и старше тебя бросала, как будто играла в какие-то игры, экспериментировала, я ей не доверяла, но с тобой она обошлась хорошо. Ты приобрел опыт общения с женщиной и практически не пострадал. За это я ей благодарна.
Марселу: Она вообще добрая, великодушная… хотя и не любит это показывать. Марта способна на жертву, у нее даже потребность жертвовать… иногда я жалел, что у нас разница в возрасте, мы подошли бы друг другу.
Бруну: Тебя тянет к женщинам старше, а вот твоя мать мечтала о том, что ты и дочь ее лучшей подруги Клара…
Марселу: Клару я даже не помню. Такая она была тихая, серенькая… невыразительная… бесцветная. Девочка – как девочка. Мы с ней почти не общались.
Изабел: Она – не яркая, это верно. Ана в молодости была настоящей красавицей, она и сейчас хоть куда. Клара же не из тех, кто обращает на себя внимание. Миловидная, но не более… таких много. Но она хорошая девушка.
Бруну: Что можно знать о девушках? Они еще сами не знают себя. Ты же слышала, как она в ресторане сказала, что не понимает себя, чего хочет, не знает… О ней еще рано судить.
Изабел: Клара пошла в Селестину. Та тоже в молодости была не красавицей, зато дочери – что одна, что другая… Но они разные – Ана изящная, нежная, хрупкая, Марта – яркая, сильная, смелая как Амазонка. В молодости Ану больше любили, зато потом Марта свое наверстала: у нее было столько романов… И даже… с моим собственным сыном, чего я и представить себе не могла.
Марселу: Мы с ней потом встречались время от времени… но уже так… без иллюзий с моей стороны… я стал иначе к этому относиться. Марта увидела, что я не настолько серьезен, как в юности, и успокоилась. Ей не хотелось, чтобы я пострадал. А так – мы могли просто проводить время вместе. И нас это вполне устраивало.
Изабел: Если Клара не в твоем вкусе, сынок, я не собираюсь давить на тебя, не думай. Я просто так развлекаюсь мечтами, как мы с Аной могли бы стать одной семьей, у нас были бы общие внуки…
Марселу (целует ее в щеку): Мама-мама… для этого я еще слишком молод. Я ничего не добился. И не говори мне, что вы с отцом были моложе, когда я родился, я знаю. Но я хочу прожить не такую жизнь, только не обижайтесь… Если понадобится – обойдусь без детей и внуков… мне нужно другое.
Бруну: Слава?
Марселу: Слава – не самоцель, только средство… Я хочу стать актером, настоящим актером. Для меня это – все. А остальное… постольку-поскольку…
Изабел (вздыхает): Значит, внуков нам не дождаться, сынок?
Марселу: А почему бы тебе не родить еще одного ребенка, а, мама? Ты же еще молода. Вот и будет с кем нянчиться.
Изабел: Ты смеешься?
Бруну (шутливо): А что? Почему бы и нет? Мы с тобой еще хоть куда.
Изабел: Ну уж нет. Я уже потратила двадцать три года на воспитание этого фрукта, а он говорит мне такое… Потрачу еще двадцать три – и услышу вообще невесть что.
Марселу и Бруну смеются.
Марселу: А ты как думала, мама? Дети – это же риск. Никогда не знаешь, кто вырастет.
Изабел: Вот и вырос… (шутливо треплет его волосы) Какой же нахал.
Сцена 25
Антониу и Ирма в гостиничном номере.
Ирма: Антониу, ты шутишь… повтори мне еще раз… ну, повтори…
Антониу: Я люблю Ану… мне кажется, я всегда любил только ее… Ирма, прости, я знаю, что я виноват…
Ирма (взвизгнув): Ану?! Эту тощую воблу? В то время как рядом с тобой такая женщина, как я… ты посмотри на меня… нет, посмотри… Ты или ослеп или…
Антониу: Ирма!
Ирма (снимает халат, демонстрирует свою фигуру в купальнике): Антониу, ты приглядись, приглядись… На КОГО ты меняешь меня? Ты что – сумасшедший? (ее осенила новая мысль) А, ты меня дразнишь… ты не уверен, что тебе удастся удержать такую женщину рядом с собой, и ты хочешь вызвать у меня ревность. Да без косметики на нее вообще без слез не взглянешь… а посмотри на меня – я сейчас не накрашена. Где твои глаза-то, Антониу? Неужели ты не можешь сравнить?
Антониу: Ирма, пойми же, любят не красоту… Ты – очень красивая, ты красавица… все это знают.
Ирма (выражение ее лица меняется): Ты хочешь сказать, что это и все? Во мне есть только внешность? Я красивая и внутри, только ты этого не замечаешь, не ценишь меня. Ты дурак!
Антониу: Возможно.
Ирма: Кто еще так заботился о тебе – старался что-нибудь приготовить, сложить твои вещи…
Антониу: Я и сам умею готовить и складывать вещи.
Ирма: Ты хочешь сказать, что все, что я делала для тебя, - это так… тьфу! Меня теперь можно выбросить на помойку? (плачет) Антониу, я так не могу, не могу… послушай, я знаю, что я – не подарок, я ЗНАЮ…
Антониу (он искренне тронут): Ирма… ну что ты… это не так. Мне с тобой было хорошо.
Ирма (сквозь слезы): Я так старалась тебе угодить… я всегда так старалась… мне хотелось, чтобы ты гордился тем, какая я, что рядом с тобой не кто-нибудь, а… поэтому я так говорила. Проклятье какое-то… или сглаз… или порча… не знаю. Но я никому не могу угодить. Лучше бы я родилась уродиной или дурой… я половину своей красоты отдала бы и ДАЖЕ половину своего ума, правда-правда… только бы меня полюбили. Но никто не любил меня… даже мать, даже мать не любила… Ей было плевать, что ее дочка самая симпатичная в классе и учится хорошо… что бы я для нее ни делала, ей было на все наплевать… И тебе наплевать… и всем… (рыдая, падает на пол)
Антониу (берет ее на руки): Ирма, пожалуйста… я еще ничего не решил… не решил… успокойся. О, Господи… я не знал… я ничего о тебе не знал, ты не рассказывала. Только не плачь… не плачь.
Сцена 26
Клара заходит в церковь, она пуста. Видит падре, подходит к нему.
Падре: Клара? Давно ты здесь не была.
Клара: Шла мимо и не могла не зайти… да, действительно… шесть лет прошло, помните?
Падре: Я тебя не забывал… разве такое забудешь? Не каждый день четырнадцатилетняя девочка заявляет, что хочет уйти в монастырь. Твоя мать тогда перепугалась…
Клара: Тогда мне казалось, что я нашла смысл в жизни… призвание… Я в это верила.
Падре: Я видел, что ты была искренней. Ты – чистая душа, Клара, по глазам вижу: не изменилась.
Клара: Я не знаю, какая я, падре… В том-то и дело… Если б я знала… Я слушаю то, что обо мне говорят другие, и эти слова во мне не отзываются… я не чувствую, что это правда. Набор слов. Так можно сказать о любом человеке. Что это – вежливость, желание сказать что-то приятное, доброта окружающих? Я не знаю… Я чувствую себя невидимкой, не вижу себя, как будто бы меня нет. А есть кукла, которая ходит и вежливо всем улыбается. А другие в ответ улыбаются ей. И что – так и будет? И через десять лет и через двадцать… Нет в этом смысла, нет правды, чего-то во всем этом нет…
Падре: Так тебе нужна правда.
Клара: Нужна.
Падре: Если нужна, ты придешь к ней. Иди… и увидишь…
Клара: Но как?
Падре: Один Бог знает, как. Ты почувствуешь.
Клара: Я сейчас чувствую только одно – странный интерес к одной истории. Меня она не касается, это жизнь моей мамы, но я о ней думаю, думаю… Может быть, потому, что с мамой МОЖЕТ что-то произойти, она может стать героиней такой вот истории – как романа или как кинофильма… Она реальна, она существует… а я – ее бледная тень. Это что – зависть, сожаление, что я не такая, как мама – красивая, нравящаяся всем, умеющая сводить с ума мужчин? Мне не дано это.
Падре: А ты хочешь?
Клара: Как странно, но… нет. Не хочу. Я никогда не хотела нравиться, угождать, производить впечатление… О своей внешности даже не думала. Знаю, что я не красавица и не дурнушка, я обыкновенная. И меня это не заботит. Я видела, как девчонки в школе и в университете только об этом и думают – салоны красоты, журналы мод… Я могла бы массу усилий потратить, чтобы выглядеть не хуже самых первых красавиц, я знаю, что это возможно… Но мне все равно. Правда-правда… Поэтому я в свое время и думала: может, мое место в монастыре…
Падре: Ну, вот, часть правды о себе ты уже знаешь: ты не тщеславна в том, что касается твоей внешности. И если можешь завидовать, то не этому, а другому… ведь верно?
Клара: Да-да… я завидую тем, кто себя понимает. Кто знает, что ему нужно, знает, какой он. Завидую тем, в чьей жизни есть смысл. У меня он был… но…
Падре: Я помню наш разговор. Мне тогда показалось, ты девочка необычная, только мало кто это понимает. Ты действительно можешь воспринимать чужую боль как свою, переживать ее, впускать внутрь…
Клара (качая головой): Я не то, что могу… я в этом нуждаюсь. Мне нужно болеть душой за кого-то другого… тогда я чувствую себя сильной, смелой… Все страхи проходят, сомнения улетучиваются, тогда все наполняется смыслом. Тогда я хочу жить. Если же этого нет… я никну как сдувшийся шарик, из меня воздух уходит, внутри – пустота… остается одна оболочка.
Падре: Ну, вот… а говоришь, что не понимаешь себя. Ты понимаешь больше, чем тебе кажется. Но для монахини нужно кое-что еще, очень важное качество: выносливость. И физическая, и моральная. А ты хрупкая девочка, это и тогда было видно. Стараясь помочь одному, ты все свои силы на это потратишь, а на других страждущих сил у тебя не останется.
Клара: Это я понимаю… вы правы.
Падре: Приходи еще, Клара. Мы поговорим.
Клара: Приду… Мне здесь нравится. Говорят, психоаналитик тоже может помочь человеку, но здесь все как-то… как в сказке. Может, это по-детски звучит… Людям хочется верить в чудо, а не в медицину. Я иногда заходила, когда здесь никого не было, мне помогал воздух… Не верите?
Падре (пожимая плечами): А почему бы и нет?
Сцена 27
Антониу сидит в баре отеля и пьет. К нему подходит Марта.
Марта: Это что – судьба? Стоит нам встретиться наедине, как ты напиваешься.
Антониу (хмуро): Да нет… я выпил не так уж и много… Но ты права, Марта, сейчас я не должен… Мне нужна трезвая голова, надо во всем разобраться…
Марта: Давай покороче, Антониу. Что тянуть? Я знаю, что тебе от меня нужно: молчание насчет той ночи. Не беспокойся. Ане я не сказала и не скажу.
Антониу (с горечью): Ты так говоришь, как будто меня презираешь… считаешь, я трус, да? Считаешь?
Марта (немного мягче): Нет-нет… просто ты не повзрослел, Антониу. Я тогда думала, что ты сильный… какой же я была дурой. Дело не в том, скажешь ты Ане или не скажешь, ей незачем знать, ничего это ей не даст… но я тогда не могла простить тебе, что ты сделал это назло ей. Хотел даже жениться на мне… и тоже назло. Как только я поняла это… да что было понимать, ты мне сам сболтнул спьяну… все рухнуло… внутри у меня. Я-то думала, ты понял Ану и посмотрел на меня другими глазами, а ты… Я разозлилась, и злость помогла мне собраться с мыслями. Ты проснулся, протрезвел и увидел уже совершенно другую Марту. Тебя в моей душе не было, та любовь испарилась. И она не воскреснет.
Антониу: Это я знаю… Я признаю, что наделал глупостей, но неужели ты никогда не ошибаешься?
Марта: Антониу, это было не столько глупо, сколько… не знаю… была во всем этом какая-то мелочность, сопляковость, незрелость… Не могла я любить такого мужчину. Ты в моих глазах превратился в мальчишку. Но мне любопытно было взглянуть на тебя сейчас… и что же? Ты снова такой же.
Антониу: Думаешь, что я этого не понимаю? Со мной женщина, и я готов ее бросить… Она, конечно, взбалмошная, характер у нее не сахар, но она меня не предавала, она всегда делала для меня все… А Ана… она со мной так поступила, а я… Марта-Марта… я не смотрю на себя сквозь розовые очки. Не думай, что я себе нравлюсь.
Марта (обнимая его): Нет, Антониу, не обижайся, я слишком безжалостна, я бываю такой… Тебя беспокоило все эти годы, рассказала я Ане или нет? Так вот – теперь ты знаешь, что нет. И на этот счет не волнуйся.
Сцена 28
Клара идет по улице. Подходит к дому, в котором живут они с матерью и семья Гарсиа. Видит Марселу, сидящего на скамейке с книгой в руках.
Марселу (с любопытством глядя на нее): Ты случайно не Клара?
Клара (удивленно): Да, Клара, а ты…
Марселу: Я – Марселу. Забыла уже, как мы в детстве играли?
Клара (улыбается): Ну надо же… ты тогда не любил читать, насильно тебя не заставишь, твоя мама все время жаловалась моей, а сейчас сидишь с книгой… хотя уже скоро ночь. Почему?
Марселу: Репетирую роль. Не поможешь?
Клара (садится рядом): А что это? «Гамлет»? А ты кого здесь играешь?
Марселу: Пока не играю. Мне предложили Лаэрта, но это скучно… я предпочел бы Полония.
Клара: Почему?
Марселу: Люблю возрастные роли – мне нравится изображать старикашку, прикольно… (изображает важную походку Полония) И потом – у него столько яда, роль как раз в моем вкусе. Обожаю играть интриганов. (строит рожи)
Клара хохочет, закрывая лицо руками.
Марселу (снова садится рядом с ней): Ну, вот, один зритель у меня уже есть. Как тебе мой Полоний?
Клара: Марселу… Ты и в детстве любил паясничать, но я не думала, что из этого что-нибудь выйдет… (задумчиво) Но тебе повезло, ты нашел себя, знаешь, что тебе делать…
Марселу: Если бы не актерство, то я бы свихнулся. Знаешь, почему мы так плохо переносим простои – когда нет ролей? Не из-за денег, хотя и это тоже, конечно… просто нам скучно быть самими собой, мы хотим кем-то быть… Кем угодно. Живем мы на сцене, а в жизни – скучаем… Я кем угодно бы предпочел быть – хоть лицом из массовки, но только бы не собой, не Марселу Гарсиа.
Клара: Да, я понимаю.
Марселу (быстро взглянув на нее): Правда? Многие, кому я пытался об этом сказать, говорят, что я преувеличиваю… даже мама и папа, хотя они у меня замечательные…
Клара: Я даже не думала, что у нас столько общего… Но у тебя есть способности, у меня – нет.
Марселу (неожиданно): А ты попробуй… Вот ты сейчас засмеялась, и я заметил – твое лицо ожило, заиграли новые краски… (протягивает ей книгу) Почитай-ка. Я – Гамлет, а ты – Офелия. А ты, кстати, похожа.
Клара: На Офелию? (пожимает плечами) Не знаю-не знаю…
Марселу: Я наизусть знаю. А ты – по книге следи. (читает реплику Гамлета наизусть) «Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете, и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтобы ваше беспутство принимали за неведение. Нет, с меня довольно: это свело меня с ума. Я говорю, у нас не будет больше браков; те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить; прочие останутся как они есть. В монастырь». (меняя тон) Тут я ухожу со сцены, продолжай, я послушаю.
Клара (читает): О, что за гордый ум сражен! Вельможи,
Бойца, ученого – взор, меч, язык;
Цвет и надежда радостной державы,
Чекан изящества, зерцало вкуса,
Пример примерных – пал, пал до конца!
А я, всех женщин жалче и злосчастней,
Вкусившая от меда лирных клятв,
Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,
Подобно треснувшим колоколам,
Как этот облик юности цветущей
Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:
Видав былое, видеть то, что есть!
Когда Клара читает, она преображается – ее лицо становится очень одухотворенным. Марселу, затаив дыхание, смотрит на нее. Клара закрывает книгу, смотрит прямо перед собой в одну точку.
Марселу: Ты разволновалась…
Клара: Наверное, да… это глупо?
Марселу: Ты как будто думала о чем-то своем…
Клара: Нет, Марселу, актрисы из меня не получится. Надо любить сцену, не бояться публики… ты что, я умерла бы от страха. Но на Офелию я не похожа, уж слишком она податливая… я боролась бы.
Марселу: Ты в этом уверена?
Клара: Странно… никогда раньше об этом не думала. Но в этот момент я на нее разозлилась – какая наивность! Хотя не мне злиться – она слабая и внушаемая, и я тоже…
Марселу: Я думаю, ты не слабая, Клара.
Клара (удивленно смотрит на него): Ты меня совершенно не знаешь…
Марселу: Я чувствую.
Сцена 29
Ирма сидит в ресторане отеля, пьет коктейль. Она навеселе, бормочет что-то себе под нос. Входит Диегу. Подходит к ней, протягивает ей сережку.
Диегу (хмуро): Ты уронила… С трудом тебя отыскал. А то потом бы сказала, что я прикарманил.
Ирма (берет сережку, надевает ее): Ну что ж, хорошо, что вернул… (смеется пьяным смехом) А скажи – правда, Мадонна, Лиз Херли… и Бритни Спирс… все они рядом со мной просто вешалки для одежды? Ты на меня посмотри… посмотри хорошенько…
Диегу (садится за стол): Ты что – набралась как следует? Господи, да ты пьяница, понятно теперь, почему на людей-то кидаешься.
Ирма (официанту): Бутылку самого лучшего вина… я угощаю…
Диегу: Ну уж нет, я сам за себя заплачу.
Ирма: Ты что все торгуешься? Не на базаре. (хохочет)
Диегу: Ну ладно, плати. Выпью пару бокалов – это будет мне компенсацией за моральный ущерб.
Ирма: Ты лучше скажи – правда, что рядом со мной никого из них не поставить? А эта еще… Паради… ну, Ванесса… Умереть, не встать. Считает себя красоткой…
Диегу: Что ты все про иностранок каких-то бормочешь? Я – патриот, мне бразильские женщины нравятся.
Ирма (с любопытством): Это какие же?
Диегу: Ну, Каролина Ферраз…
Ирма (смеется): Да она просто лошадь…
Диегу (обиженно): Это еще почему?
Ирма: Лошадь – и все. Я в красоте женской толк понимаю… где уж тебе… деревенщина…
Диегу (оскорбленно): Да что это такое? Я – кариока, всю жизнь прожил в Рио, я здесь родился. Сама небось из деревни.
Ирма: Я из Сан-Паулу… это такой город… такой город… (чуть не валится на бок, язык ее заплетается) Знаешь, я несчастливая женщина… да… несчастливая… Я половину своей красоты отдала бы… да-да… и половину своего ума…
Диегу (усмехается): Половину твоего ума? Ну и ну… Одолжи-ка мне.
Официант приносит вино. Диегу опрокидывает один бокал за другим, Ирма хлопает в ладоши.
Ирма: Как весело! Прямо цирк.
Сцена 30
Ана спит. Клара на цыпочках заходит в квартиру. Раздается телефонный звонок. Клара берет трубку.
Клара (шепотом): Да… (выходит на балкон с трубкой) Мама спит… да, я ее дочь. Антониу? Да, меня зовут Клара. Мне тоже очень приятно… Хорошо… я так и буду вас называть… да-да, хорошо… тебя. Что-нибудь ей передать? Ничего срочного?.. У нас голоса похожи, это неудивительно… В самолете? Да, помню… Я знаю, мы с мамой похожи. Так все говорят… Завтра придете? Ну что ж… я ей передам… Буду ли я?.. А я вам с ней не помешаю?.. Ну что ж… хорошо. Да, я буду. (нажимает на кнопку, связь прерывается)
Сцена 31
Утро следующего дня. Квартира Марты. Марта и Селестина завтракают.
Селестина: Интересно, как он тебя нашел? Ты стала куда интереснее, чем была в молодости. Тогда была резкая, угловатая – а потом расцвела. И смягчилась - вот даже улыбка другая, другие глаза…
Марта (пожимая плечами): Да мне все равно, мама… правда.
Селестина: Тебе, может, и все равно, а мне – нет. Мне нравится на тебя смотреть. Хоть ты и думаешь, что я люблю тебя меньше, чем Ану…
Марта: Да дело тут не в любви.
Селестина (вздыхая): Я знаю, о чем ты думаешь, знаю… Молчишь насчет вас с Антониу не ради Аны, а ради Клары… Не хочешь портить с ней отношения, потому что тогда Клара может встать на сторону матери и от тебя отдалиться.
Марта: Естественно… а о чем мне еще думать? Ана с Антониу мне безразличны. Только мнение Клары для меня ценно, я только ей дорожу.
Селестина: Не может быть, чтобы ты совсем не любила сестру. Я не хочу в это верить.
Марта: Ей не нужна моя любовь, а мне – ее. И поверь, это правда. Слишком разные мы. Но и ссориться нам ни к чему. Хотя… если б не Клара…
Селестина: То ты бы могла и поссориться? Марта, послушай меня, вы – семья…
Марта: Для тебя голос крови – священен, но не для меня. Мне важнее душевная связь, внутреннее родство, мама… мне Ана – чужая, а то, что по крови мы сестры, не так уж и важно. Прости меня, я говорю то, что думаю.
Селестина: Ты считаешь, она не заслуживает ни любви Антониу, ни такой дочери… в то время как ты заслужила все это, но у тебя нет…
Марта: Когда-то я думала так. Я и злилась и даже завидовала. Но сейчас все иначе. Я просто ее не люблю… не могу любить… это так просто. И не усложняй все, пожалуйста, мама. Ты все время возвращаешься назад, вспоминаешь ту Марту, с которой я давно уже распрощалась… Сбросила ее с себя как змея – старую кожу. Во мне нет того, что тебе кажется. А если и есть – это воспоминания, но не эмоции… Этих чувств к ней не осталось, одна пустота, вот и все.
Сцена 32
Квартира семейства Гарсиа. Бруну собирается на работу. Изабел и Марселу завтракают.
Изабел: И о чем вы вчера толковали с этой серенькой девочкой… ты, кажется, так говорил о ней?
Марселу (кивая): Ну да… мы в детстве почти не общались, я ее и не помнил. Потом уезжал учиться, она была тощим тихим подростком. Но вчера… она меня удивила.
Изабел: Чем же?
Марселу: Трудно сказать… что-то в ней дремлет… глубоко-глубоко внутри и ждет своего часа. Она пока – куколка, но ее превращение в бабочку не за горами.
Изабел: Ты о чем? О внешности? Ну, конечно, Клара не яркая, но если ее приодеть, накрасить…
Марселу (энергично кивая головой): Нет-нет, мама… ей как раз это не нужно. Не нужно ее превращать в куклу Барби, тогда она потеряет что-то свое… в этой блеклости, в этой кажущейся бесцветности есть выразительность, только особая… как будто она слегка не от мира сего, неземная, воздушная... Но если понаблюдать за ней, то видишь все больше и больше, открываешь для себя что-то новое… на нее не скучно смотреть. Вот Сисси Спейсек такая… и Паула Пикарелли. Для актрисы это было бы хорошо, но характер у нее неподходящий, энергетики мало.
Изабел: Тогда что ты имел в виду?
Марселу (пожимая плечами): Сам не знаю. Был бы я режиссером, может, и снял бы ее в паре фильмов… Но я не об этом, конечно. В ней есть глубина. Что из нее выйдет, не знаю… посмотрим. Но мне любопытно.
Бруну (на пороге): Ну все, я пошел. Марселу, я надеюсь, ты не забыл наш разговор…
Марселу: Нет, конечно, я буду учиться на юридическом, ты не волнуйся… (тяжело вздыхает) Ну почему я примерный сыночек? Что за дурацкая роль?
Изабел: Кто – примерный сыночек? Это ты-то? (смеется)
Сцена 33
Ана и Клара сидят за столом в гостиной в своей квартире, ждут Антониу.
Ана (улыбаясь): Я хорошо выгляжу, дочка?
Клара: Да, ты красавица, мама. Еще лучше, чем в молодости.
Ана (слегка кокетливо): Ну уж… я знаю, что я изменилась…
Клара: Нет-нет… ты и сейчас лучше всех.
Ана: А как же твоя любимая тетя?
Клара: Марта? Да, она тоже… но для нее это не так уж и важно. Она думает о другом. Нет в ней желания нравиться всем. Она хочет, чтобы ее принимали такой, какая она есть. А ты…
Ана (немного удивившись ее словам): Что – я? Тебя послушать, так я – просто Нарцисс какой-то.
Клара: Да нет… в этом нет ничего плохого. Знаешь, как у детей – они все время спрашивают: «Правда, я хорошая девочка? Правда, я самый лучший?»
Ана (задумчиво): У меня есть такое? Я этого не замечала…
Клара: Вот именно. Но детей нельзя не любить, а они все время собой любуются… это так трогательно. И тебя тоже все любят, потому что в тебе это есть, и это невинно… в этом нет никакого расчета. Тебе удалось сохранить в себе это, многие люди теряют внутренний аромат детства…
Ана: Наверное, ты права. Я привыкла к любви, восхищению… мне неуютно, если я кому-то не нравлюсь, мне хочется очаровать этого человека…
Клара (улыбаясь): И это тебе удается. Всегда удавалось. У меня бы так не получилось.
Ана (пожимая плечами): Возможно, не так уж ты в этом нуждаешься… да и Марта – тоже. Вы не такие, как я, но ты меня любишь…
Клара: Марта – тоже.
Ана (качая головой): Не знаю, дочка… не знаю… Она для меня – темный лес. Что у нее в голове? Что на сердце? Не знаю…
Раздается звонок в дверь.
Ана (Кларе): Открой… лучше, если ты…
Клара встает, подходит к двери, открывает ее. На пороге – Антониу.
Антониу (неуверенно): Ну… вот и я. Я вам звонил вчера… Клара, так кажется? Я был не в себе, выпил лишнего, боюсь, что сказал вам что-то не то?
Клара (смотрит на него с сочувствием, видя его растерянность, в ее голосе чувствуется теплота): Нет. Мне так не показалось.
Антониу: Мы, кажется, даже на «ты» перешли?
Клара: Да… перешли.
Антониу (достает из-за спины букет цветов, протягивает Кларе): Это тебе.
Клара (радостно улыбается): Какие красивые…
Антониу (неожиданно): Подумать только… у нас с Аной могла бы быть дочь такого же возраста. Если бы я подарил цветы дочери, чтобы она тогда сделала?
Клара (смущенно): Поцеловала тебя… наверное, так…
Антониу (наклоняется и осторожно целует ее в щеку): Мне бы хотелось, чтобы хотя бы в наших с тобой отношениях была полная ясность. Все чисто, невинно и просто. Ведь так может быть?
Клара: Ну, конечно.
Ана подходит к ним. Антониу протягивает ей другой букет.
Антониу: Это – тебе.
Ана: Спасибо… мои любимые розы.
Антониу: Я помню, что ты любишь белые.
Ана: И Клара – тоже. Мы с ней во многом похожи.
Антониу: Я вижу… Даже не зная, кто она, я обратил на это внимание… увидел ее, и дрогнуло что-то внутри… мы в одном самолете летели.
Ана: Я знаю. Она говорила. Ну что ж, проходи… мы уже целый час тебя ждем, встали рано, накрыли на стол. Я боялась, что ты не придешь.
Антониу (с горечью): Я когда-нибудь так поступал? Обещал тебе что-нибудь и не делал? Убегал от тебя?
Ана (поспешно): Нет-нет… я знаю, что ты всегда держишь слово. Это я так… волновалась.
Антониу: Да… извини… я, наверное, слишком злопамятен.
Клара: Нет-нет… просто вам еще больно. Такая боль не проходит.
Антониу (смотрит на нее): Откуда ты знаешь… дитя?
Клара: Я чувствую… ощущение, вот и всего.
Антониу: От меня… такое исходит?
Клара: Это бывает со мной… я ощущаю физически боль других людей… не обращайте внимания на мои слова, лучше бы я держала язык за зубами, ведь это меня не касается.
Антониу (неожиданно улыбается): Ты не волшебница? Вот ты сказала, и вдруг отпустило… никакой боли. Может, ты мою боль себе забрала? Никогда я в такие вещи не верил… смешно, да и только… я врач.
Ана (смеется): Да нет, Антониу, какие мы экстрасенсы? Клара ничем таким даже не интересуется.
Антониу (Кларе): Только не говори мне «вы»… ладно?
Клара: Не буду.
Сцена 34
Ирма и Диегу лежат на полу в ресторане отеля и храпят. Официант подходит к ним.
Официант: Извините… э… но у нас…
Ирма (спросонья): Что-что? Кто тут меня будит?
Официант: Вы вчера вдрызг напились. Пора бы проспаться.
Ирма (возмущенно, поднимаясь с пола): Проспаться? Это еще что такое? Я вам что, пьяница? (ее шатает, она хватается за спинку стула и садится на него) Ну, перебрала малость… с кем не случается…
Официант: Извините, сеньора… но этот ваш друг…
Ирма: Какой еще друг? (смотрит на Диегу) Ах, этот? Это он вчера начал пить, ну и я за компанию…
Официант: А говорят, что вы первая начали и его напоили.
Ирма: Кто это так говорит? Тот кретин, который меня вчера обслуживал?
Официант (оскорбленно): Раул? Мой двоюродный брат?
Ирма: Мне все равно, кто он там… раз сказал, что я первая начала пить, он кретин, тебе ясно?
Диегу (поднимает голову, смотрит на часы, стонет): О, Господи… я проспал, а ведь мне на работу!
Ирма (пожимая плечами): Ты сам виноват.
Диегу: Я же иду на повышение, меня хвалит начальство… и вот теперь из-за такой, как ты, я могу… (вскакивает на ноги) Черт меня угораздил тебя отыскать!
Ирма (хихикает): Черт, говоришь, угораздил? Так к нему и проваливай, ясно?
Диегу, пошатываясь, уходит. Ирма подмигивает официанту. Тот хмуро смотрит на нее.
Сцена 35
Ана, Клара и Антониу уже поели, убрали со стола, теперь сидят на диване и рассматривают фотографии.
Антониу: Это наш класс… Ты и Марта… вы так изменились.
Клара: Как интересно! На фотографиях их лица так удалены, что не разглядишь…
Антониу: Да, это старое фото… не очень удачное. Главное даже не то, что у них другие прически… хотя и это тоже… Просто взгляд стал другим. У Марты уж точно.
Ана (удивленно): А вы с ней виделись?
Антониу (спохватившись): Мельком… сказали друг другу пару слов, и все.
Клара: Она не говорила.
Антониу: Не так уж это и важно.
Ана: А что во мне изменилось, Антониу? Ты мне этого не говорил.
Антониу: В юности ты казалась загадочной, неуловимой… а сейчас как будто бы начинаешь чуть-чуть раскрываться… Мне даже почудилось, что я в тебе что-то пойму, наконец.
Ана (слегка кокетливо, но в то же время искренне): Да что во мне сложного? Я всегда была как на ладони.
Клара: Мамочка… человек понимает себя, но другим он может быть непонятен. Боюсь, что со мной все наоборот.
Антониу (заинтересованно): Это как?
Клара (пожимая плечами): Каждый из тех, кого знаю я, во мне видит что-то… один одно, другой другое… но сама я не вижу себя. Хотя очень хочу увидеть.
Антониу (не сводя с нее глаз): Не думал, что так бывает.
Клара (улыбаясь ему): Как видишь.
Ана (внезапно умилившись, глядя на них обоих): Какие вы оба сегодня спокойные, милые… я и не думала, что друг с другом вам может быть так хорошо.
Антониу: Я и сам не думал, когда сюда шел… Был как на иголках, нервничал, злился… А здесь все прошло, как рукой сняло… почему? Я не знаю.
Ана: А я-то боялась, что вы не поладите. Так бывает – мужчина ревнует к ребенку, ребенок – к мужчине… а мать терзают с обеих сторон.
Клара (обнимая ее): Ты правда боялась, что я буду ревновать и терзать тебя?
Ана: Да. Теперь мне самой смешно. Ты уже выросла…
Антониу (в его словах нет горечи, на сей раз – любопытство): Ана, неужели у тебя обо мне такие воспоминания? Только терзания, ревность… я тебя так измучил?
Ана (вздыхая): Наверно, тогда было так… Нет, все-таки ты изменился. Был момент, когда я боялась, что так все и будет, как раньше… но он прошел, слава богу. Антониу, может, нам хватит бояться, давай доверять друг другу?
Антониу (задумавшись): Ана, послушай… я вдруг увидел себя со стороны и сам испугался. Я превращаюсь в невротика, в раба воспоминаний, страхов… Тебе должно быть комфортно со мной, легко… а тебе тяжело. И поэтому ты закрываешься. И вместо того, чтобы помочь тебе мне открыться, я всегда все усложняю. Так больше не будет. Мне правда пора повзрослеть.
Ана (просияв): Вот это я и хотела услышать… Антониу, я так мечтала, чтобы ты понял меня.
Клара (улыбается): Ну, все, я чувствую, что я здесь лишняя. (поднимается)
Антониу (внезапно встает, берет ее за руку): Клара, ты будто наш талисман… нам рядом с тобой легче дышится… Мне бы хотелось проводить время втроем – так, как сегодня.
Ана (улыбаясь счастливой улыбкой): Мне тоже!
Клара (спокойно): Тогда мы скоро увидимся, верно, Антониу? А сейчас мне пора. (целует его в щеку и уходит)
Ана встает и подходит к Антониу, который смотрит вслед Кларе.
Ана (обнимает его): Ну, вот… мы одни.
Антониу (привлекает ее к себе и целует): Ты сегодня такая красивая.
Ана: А я уже думала, не дождусь комплиментов.
Антониу (смеется): Ты как маленькая – все любишь, когда тебя хвалят?
Ана: И что же? Люблю.
Сцена 36
Марселу на мотоцикле подъезжает к кафе. Заходит туда. Марта ждет его за одним из столиков. Подходит к ней и целует ее в щеку.
Марселу: Ну, как – я изменился?
Марта (пожимая плечами): Не так уж давно мы с тобой виделись в последний раз. Но да – изменился. Повеселел.
Марселу (садится на стул): Да, мне тогда было не до веселья. Ты меня бросила… ладно о грустном. Что будем пить?
Марта: Я заказала кофе.
Марселу: Тогда мне то же самое.
Марта: Марселу, я знала, что так будет лучше. Ты не пожалеешь.
Марселу: Да я тебя не упрекаю… шучу. На самом деле мне жаль, что нас разделяет двадцать лет… почему так происходит? Люди, которые так подошли бы друг другу, рождаются в разное время… им лучше бы быть ровесниками. (спохватывается) Ой, Марта, я не обидел тебя?
Марта (улыбается): Нет, ты же знаешь, что мне можно все сказать, я не кокетка. Я же просила тебя – не бойся при мне восхищаться другими, более молодыми, красивыми… мне все равно.
Марселу: Мне это и нравилось… таких женщин мало. Большинству надо чувствовать себя вечно юными, самыми лучшими, им нужны комплименты. Боишься им лишнее слово сказать, вдруг обидятся?
Марта: В этом нет ничего плохого. Раньше я смеялась над такими, как Ана и ее подруги… а сейчас им даже завидую. Таким, как они, жить проще. Услышали комплимент, почувствовали себя королевами, и настроение поднялось. А я к этому равнодушна. Мне сложнее поднять настроение… вот в чем штука. Цветы, шампанское, платья, всякие там побрякушки, галантные кавалеры… мне это просто не нужно. А острота ощущений… возможно. Не было ничего более стоящего, я цеплялась за них.
Марселу: Тебе бы жить в джунглях и бороться за выживание – это твой рай. (смеется)
Марта: А что? Может быть. Как подумаю – дух захватывает… в юности я мечтала о чем-то подобном… но я уже поизносилась, сейчас мне пора на покой. Так о чем ты хотел поговорить?
Марселу: Хочу пригласить тебя в наш театр… студенческий. У нас через несколько дней премьера.
Марта: А что за спектакль?
Марселу: Боюсь, как только скажу, ты сразу же станешь искать предлог отказаться…
Марта: Да почему? Марселу, в чем дело? (смеется)
Марселу: «Король Лир»… кому же охота смотреть его в тысячный раз? Я и играю как раз самого короля… напросился на возрастную роль, и мне дали!
Марта: Ну что ты, приду с удовольствием. А как насчет «Гамлета»? Ты говорил Кларе, что репетируешь роль…
Марселу: Да, Лаэрта, наверное. Но это будет не скоро. А Клара уже тебе рассказала?
Марта: Она мне звонит каждый день.
Марселу: Тогда я ее приглашу… и ее маму тоже.
Марта: Отлично. Придем все вместе.
Марселу (шутливо): Ну а теперь ты меня поцелуешь?
Марта (смеется): Марселу, ты что? На нас люди смотрят.
Марселу: И пусть.
Марта приподнимается, наклоняется к Марселу и дотрагивается до его губ.
Марселу: Ну, вот… уже кое-что.
Марта: Подумают, я твоя тетушка.
Марселу (лукаво): Да нет, сейчас такие вот парочки в моде. (целует ее)
Сцена 37
Ана и Антониу – в спальне Аны. В ее постели лежат, обнявшись.
Ана: Подумать только, как быстро мы здесь оказались… В тот день, когда я прочла в газете, что ты приезжаешь… когда это было?
Антониу: Я уже и не помню… позавчера… или нет… да какая разница, Ана?
Ана: Не скажи. Я помню наш разговор с Изабел. Она подшучивала надо мной, как всегда, о тебе говорила… а я сказала ей, что пути назад нет, что ты никогда не простишь меня… а ты простил?
Антониу: Сейчас я не думаю о прощении. Это что-то другое.
Ана: Я знаю, как ты настрадался… тогда я не понимала, я была молода… моложе, чем Клара сейчас.
Антониу (неожиданно): Она поняла бы…
Ана (удивленно): Почему ты так говоришь? Ты не знаешь ее.
Антониу: Бывает какое-то странное чувство, как будто ты знал человека… не знаю, когда, может быть, в прошлой жизни… как глупо… но я это чувствую.
Ана: Я рада, что вы с ней поладили. Я больше всего боялась, что ты начнешь ревновать меня к Бету, к памяти о нем, ко всем прожитым вместе годам… я его никогда не любила так, как тебя, но мне было с ним хорошо. Спокойно. Легко. И в то же время… да, я скучала. Как-то пусто мне было. Мама мне говорила, нельзя иметь все – и сильные чувства, адреналин, как сейчас говорят, и душевный покой, и комфорт, все сразу… надо выбирать. И я выбрала. Тогда мне казалось, мне нужен покой и комфорт.
Антониу: Я не думаю о том, что она дочь Бету… мне это безразлично. Ты знаешь, что я ревнивый, я мог бы увидеть его фотографии, заметить их сходство и мучить себя и тебя упреками, подозрениями, что ты все же любила и его тоже… но почему-то нет этих мыслей. Как будто какие-то демоны отступили, решили оставить меня в покое. Я мучил тебя, но себя - еще больше.
Ана: Да, я теперь понимаю. (целует его) Антониу, я дам тебе столько радости, что боль уйдет… я обещаю.
Антониу (внимательно смотрит на нее): Ана, ты так изменилась… раньше ты не говорила таких слов.
Ана: Раньше и ты был другим. Сегодня ты меня так порадовал… я никогда этого не забуду.
Сцена 38
Клара и Селестина в квартире Марты. Сидят на диване в гостиной.
Клара: Бабушка, я почему-то думала, что он другой…
Селестина: Какой же?
Клара: Самоуверенный, знающий себе цену… а оказалось не так. Мне хотелось обнять его, как ребенка… у него глаза не ловеласа, а мальчика – отвергнутого и брошенного…
Селестина: Клара-Клара, не увлекайся такими фантазиями.
Клара: Я вдруг почувствовала себя сильнее, как будто бы у меня появилась опора внутри… это длилось недолго, но ощущение… мне вдруг показалось, что я нужна ему… необходима. Я никогда не чувствовала себя нужной кому-то. Не родственнику, а постороннему человеку…
Селестина: Ты о чем?
Клара (смеется): О Господи, что ты себе навоображала, бабуля? Я не об этом… я видела в нем не мужчину, а… в общем, ты не беспокойся. Я не влюблена.
Селестина: Клара! Ты думаешь, что ты первая девушка, которой льстит ощущение, что она и только она может понять и утешить очередного страдающего дон-жуана.
Клара: Бабушка, он мне не жаловался, да он и не думает соблазнять меня… в том-то и дело, что это – другое.
Селестина: Это ты думаешь, что – другое, а он…
Клара: Перестань! Что за чушь!
Селестина: Не хватало мне еще одной глупой девчонки, запавшей на этого… Нет, все же умеют мужчины морочить голову.
Клара: Да что ты вообще о нем знаешь? Почему ты всегда так говоришь об Антониу?
Селестина (вздыхая): Объяснять слишком долго… да, думаю, ты не поймешь. Ты пока не готова. У нас в деревне говорили: «Бойся парня, который жалится». Тебя можно поймать на этот крючок. Тебе обязательно нужно жалеть кого-то… Знаешь, если он начнет тебе песни петь про то, как он одинок и несчастлив, и что никто его не понимает, не вздумай купиться на это. Помни, что он себе на уме.
Клара: Бабушка, перестань. Антониу любит маму. Ты так говоришь, как будто…
Селестина: Просто мне не двадцать… я живу не одним днем, а смотрю вперед… и меня тревожит то, что я вижу.
Сцена 39
Вечер этого дня. Ана и Изабел на кухне у Аны.
Ана: Ты не представляешь, какой сегодня счастливый день у меня… Не верится, что это правда. Все было так… как я и мечтала.
Изабел: Говоришь, они с Кларой поладили?
Ана: Да! Изабел, мне, кажется, теперь и желать нечего… Как все быстро случилось… молниеносно… он еще не простил меня, знаю, но он оттает… со временем это случится. Он и сам тогда был не сахар, зато теперь он…
Изабел: Ана, а ты не думаешь, что он может понравиться Кларе?
Ана: А что же в этом плохого?
Изабел (укоризненно): Ты подумай, Анинья, над тем, что я говорю. Я имею в виду не как будущий отчим или твой друг… а иначе. Теперь поняла?
Ана (растерянно): Подожди… ты о чем? (смеется) Да нет, быть не может. Клара увлечена учебой, мальчики ее не интересуют, меня это даже тревожило, но она просто слишком серьезная…
Изабел: Мальчики – да, возможно… Тогда как мужчина его возраста – это дело другое. Он же куда интереснее. Прямо герой романа – несчастная любовь, многолетние муки… тут такого можно самой себе нафантазировать… а воображение у молодых девушек богатое.
Ана: Даже если и так, то это довольно невинно… именно как герой романа или сериала… но вряд ли это девчоночье любопытство перерастет во что-то иное, реальное… нет. Да и он на нее не посмотрит. Она для него – просто милая девочка, ребенок, который мог бы быть у нас с ним… уверяю тебя, он только так к ней относится.
Изабел: Блажен кто верует. Тепло ему на свете.
Ана (начиная раздражаться): Ради бога, ты же не думаешь, что Антониу, которого любили красивые богатые изысканные женщины, фотомодели, обратит внимание на мою дочку?
Изабел (удивленно): Вот как ты заговорила! А сама внушала ей, что она привлекательная девушка, что она должна верить в себя…
Ана (зло): Не передергивай. Конечно же, в ней есть привлекательность, она милая… она моя дочь, я ее очень люблю… но она не во вкусе таких, как Антониу.
Изабел: Послушать тебя, так в твою дочь невозможно влюбиться.
Ана: Конечно, возможно… какой-нибудь скромный юноша ей под стать – может быть… но Антониу! Он любит женскую красоту, шик… ты понимаешь, о чем я. Нет смысла закрывать глаза на то, что Клара вряд ли станет такой… да она сама говорит, что ей это не нужно. Но это нужно ему, чтобы влюбиться, испытывать влечение к женщине… я хорошо его знаю. Вот Марты я в юности опасалась, она ведь красивая, ничего не скажешь, хотя и совсем на меня непохожа… а Клара – другая. Разве я говорю, что не люблю ее? Не смотри на меня так… я ничего не хочу плохого сказать…
Изабел: Да нет… я тебя понимаю. Но ты меня удивила. Если это в принципе невозможно, тогда зачем злиться? Ведь я пошутила.
Ана (успокоившись): Да нет, я не злюсь… извини, Бел, сегодня я слишком разнервничалась. Не смотри на меня так, как будто ты меня не узнаешь.
Изабел (примирительно): Да нет, Ана… я поняла.
Сцена 40
Антониу входит в свой гостиничный номер. Ирма сидит перед зеркалом, припудривается. Вид у нее уставший.
Антониу: Ирма… я ушел на целый день и не позвонил…
Ирма (хрипло): Да ладно тебе… В первый раз, что ли?
Антониу (удивленно смотрит на нее): Я думал, ты рвешь и мечешь, даже боялся сюда возвращаться, гулял по городу, тянул время… (вздыхает) веду себя как мальчишка. В мои-то годы! Я сам виноват, у меня не хватило мужества с тобой объясниться… всегда его не хватало в нужный момент.
Ирма: Да я не очень-то слушала… я же чаще слышу то, что мне хочется слышать… не замечал?
Антониу (подходит к ней, гладит ее по голове): Ирма, в тебе много хорошего, я это знаю… Ты и добрее и умнее, чем хочешь казаться… Я сам иногда забываю о том, какой ты была, когда мы познакомились…
Ирма (глотает слезы): Антониу, сядь. Я целый день думала, вспоминала… а перед этим пила – целую ночь. Моя мать была пьяницей, я тебе говорила?
Антониу: Нет… по-моему, нет.
Ирма: Не бойся, я не сопьюсь… в детстве я ее ненавидела, а теперь понимаю. Если смотреть на жизнь трезвым взглядом, то можно свихнуться. Пьяному легче живется.
Антониу берет стул, ставит его рядом с Ирмой, садится. Она не оглядывается.
Сел? Хорошо… Я смотрю на тебя сейчас в зеркало – и кого вижу? Счастливого человека? Да нет… вид у тебя не счастливый. Хотя, как ни странно, спокойный, довольный… ты рад, что она спустя столько лет тебя не забыла, а может быть, даже жалеет, что вы расстались? Она что-то такое тебе говорила, да?
Антониу: Да… не совсем, но…
Ирма: Не важно. Ты можешь думать, что любишь ее… но скажи мне, что эта любовь дала тебе, кроме терзаний, психозов, неврозов? Был ты счастлив хотя бы одно мгновение?
Антониу: Ирма, послушай, я знаю, я все понимаю… но дело в том, что любовь – она разная… Счастливая или нет, она как болезнь, как наваждение, даже если ты больше мучаешься, чем радуешься, все равно не можешь забыть, выздоровление не приходит.
Ирма: Я когда-то встречалась с психологом вроде Феликса… ты удивлен? Он мне сказал, что я не люблю себя, в этом все дело, в детстве меня не любили, моей матери бутылка была дороже, чем я, что бы я ни делала, ей было все равно. Учителя меня хвалили, все говорили, что я самая примерная девочка, я была красивой, старалась всех слушаться, дома хотела ей угодить, даже готовила ей, научилась у соседки печь пироги… так старалась! Но ей все равно, она меня даже не узнавала. И я стала думать, что я виновата, раз мама такая, будь я хорошей дочерью, она бы радовалась и гордилась мной. И как-то вот у меня накипело, и я все бросила – учебу, хозяйство… просто плюнула… я думала, что я плюнула на нее… Стала прогуливать, болтаться без дела… Она через пару лет умерла, так и не вспомнив о том, что я делала для нее… Я неделю проплакала. Соседка растила меня, но любила своих детей, я была просто обузой… Никто меня не любил, а мне этого так хотелось.
Антониу (потрясенный): Я не знал… ты мне никогда этого не рассказывала.
Ирма: Я к тому, что на мне это отразилось. Я всю жизнь стараюсь доказать окружающим, самой себе, покойной матери… не знаю, кому еще… хочу убедить всех, что я – самая лучшая, что только меня и надо любить, у меня это превратилось в психоз. Я этого не понимала, но он объяснил мне… психолог… после этого мы расстались, я просто не знала, как мне вести себя с ним, я думала, я ему нравлюсь, а оказалось, что для него я – просто объект наблюдений. Как лабораторная крыса. И я не уверена, что я была рада узнать о себе всю правду, скорее меня она раздавила… я не знаю, как жить с ней. Я стала думать - так вот почему я стараюсь принизить других, только так я могу доказать, что я лучше. Как будто любят за то, что ты лучше… нет, это не так. Как несправедливо. (встряхивая головой) Ну и что? Наплевать! Пусть я веду себя как мегера, другие тоже не ангелы. Ангелов нет. Может, только на небе…
Антониу: Я понимаю, почему ты сейчас говоришь все это… Ты думаешь, что со мной – та же история. Да, я вырос без матери, она умерла при родах, но дядя и тетя со мной не обращались плохо, они хорошие люди. Мне не на что жаловаться.
Ирма: А они любили тебя?
Антониу: Я не знаю… я думал об этом в детстве и просто не знал, так ли это… Понимаешь, мне было не в чем их упрекнуть. Формально все было как надо – как у других… Конечно, я думал о матери, иногда даже плакал во сне, представляя, как она появляется и уводит меня за собой… мне хотелось бежать за ней, все равно куда…
Ирма: Перед тобой всегда маячил образ какой-то женщины, желанной, но недоступной… Как и передо мной – кто-то, все время меня отвергающий, несмотря на все то, что я делаю для него… Так мы и живем, гоняемся за химерами. Проще было бы принять то, что мечты не сбываются, и ценить то, что имеем – комфорт. Ведь нам вместе неплохо, Антониу? Если бы я не устраивала истерик, я ведь неплоха… во всем остальном?
Антониу: Ирма-Ирма… ты можешь быть неотразимой, я знаю… Не случайно ведь я тогда не устоял, в начале знакомства… Сейчас ты все правильно говоришь, я думаю, что я сам не сказал бы лучше… но отказаться от Аны я не могу. Пусть меня это разочарует, пусть причинит боль, но я не в силах… мне кажется, что она изменилась, годы не прошли даром, я наконец-то смогу понять ее и удержать. Да и она тоже этого хочет.
Ирма (тяжело вздыхая): Я даже не знаю, люблю ли тебя… тут ты прав, я люблю кого-то, кто от меня ускользает, ты держался чуть-чуть отстраненно, и эта дистанция возбуждала меня… со мной так всегда. Препятствия только усиливают желание завоевать, победить, одолеть всех соперниц. Но, знаешь, я выдохлась… может, сейчас у меня настроение такое, но, кажется, я готова тебя отпустить. Да, Антониу… да, ты можешь идти. Слышишь? Все, уходи, забирай свои вещи. Вот чемодан – около двери, я уже его собрала. Там все аккуратно разложено, ты же знаешь, я это умею.
Антониу (растерянно): Вещи? Что – прямо сейчас?
Ирма: Так лучше. Давай, пока я не передумала.
Антониу встает, подходит к двери, берет чемодан, оглядывается.
Ирма: Ради бога, уйди!
Антониу уходит.
Ирма опускает голову на руки, рыдает.